[bleach-fest]

В сообществе временно ограничено анонимное комментирование, просьба отнестись с пониманием

@темы: организационное

---

[bleach-fest]

Мультифандомный Биг Бэн

Приглашаем всех авторов, художников и клипмейкеров принять участие в мультифандомном челлендже длинных фиков Big Bang.
Заявляться можно как поодиночке, так и готовыми командами "автор + иллюстратор"

@темы: реклама

---

Архив сообщества

[bleach-fest]

Скачать полный архив сообщества (HTML, с картинками и комментариями) можно здесь.

---

В комментариях к этой записи можно также оставить идеи и предложения по дальнейшим мероприятиям в сообществе.

запись создана: 24.10.2010 в 19:36

@темы: ссылки, организационное

---

Сообщество закрыто для вступления

[bleach-fest]

Дорогие настоящие и будущие читатели!
Сообщество закрыто для вступления. Для того, чтобы читать фики, добавляйте его в Избранное.
Авторы, желащие выложить фик в рамках свободного участия, напишите предварительно в u-mail.

запись создана: 05.08.2008 в 14:36

@темы: организационное

---

"Живой не как я" для Прокопян любит тебя.

[~BlackStar~]

Название: Живой не как я.
Автор: ~BlackStar~.
Бета: Irgana.
Герои/Пейринг: Урахара/Шинджи.
Рейтинг: НЦ-17.
Жанр: Романс, драма.
Краткое содержание: Жизнь не в том, чтобы жить, а в том, чтобы чувствовать, что живешь. В Ключевский.
Предупреждения: ООС, АУ, написано уже с оглядкой на последние главы манги.
Дисклеймер: ни на что не претендую.
Написано: для  Прокопян любит тебя. по заявке: Урахара/Хирако - о них я готова прочесть все что угодно, разве что смерти одного из персонажей ой как не желаю.
Комментарии: В Германии незабудка считалась волшебным цветком, с помощью которого можно узнать имя суженого или суженой. Для этого нужно взять найденную случайно на дороге незабудку, положить ее под мышку и, не говоря ни слова, идти домой. Имя первого встретившетося мужчины или первой женщины и будет именем суженого или суженой.


Шинджи помнит тот день, когда они с Урахарой встретились в Каракуре впервые после побега из Серейтея. Шел дождь, Хирако прятался под деревом, разглядывая разбегающихся от потоков воды людей, испуганных, утопающих, редкие машины, скользящие по улицам, словно лодки. Урахара шлепал прямо по лужам, а Хирако думал о том, насколько неудобно сейчас в гэта – мокро, скользко, холодно. И Шинджи было интересно, о чем можно так задуматься, чтобы не обращать внимания на этот дискомфорт.
- Эй, - Урахара улыбался из-под зонта, из-под панамки, и его улыбка казалась такой далекой, такой чужой сквозь пелену дождя, - давно не виделись.
- Какой-то пяток лет, проваливай, - отвечал Шинджи; в ботинках хлюпало, за шиворот уже давно натекло, и казалось, что влага повсюду, что это очередной всемирный потоп. Их окружило и заливало, и вся вода стекалась сюда, к ногам Шинджи, по опустевшим улицам, со всех концов города, к этой небольшой площади с парочкой деревьев, скамеек и странным памятником. И все вокруг выглядело нереальным: серое небо, асфальт, тучи, стены домов, - неживым, застывшим и убогим, почти ненастоящим. И сам Хирако словно застрял на перекрестке между мирами. Живые и мертвые, Серейтей и грунт, пустой и вайзард. Бежать некуда – ведь от самого себя не спрячешься.
– Проваливай, - повторил Шинджи.
Но Урахара начал болтать, активно жестикулируя, рассыпая сотни слов, и в голове Шинджи гудело не понятно от чего – шума дождя или этого внезапного многословия. И даже что раздражало его больше, Хирако уже не мог осознать.
Шинджи поднял взгляд и понял, что Урахара все это время пристально смотрел на него. Серые глаза, глаза цвета дождевой воды, мокрого асфальты, тяжелых туч, затянувших небо. Еще один призрак этого мертвого города. И Киске говорил, раз за разом повторяя знакомые слова, не желавшие складываться для Хирако в предложения. Шинджи лишь смотрел, как Урахара, словно паук, плетет вокруг него сеть: золотистые нити слов, от Киске к Шинджи. И кокон грел, почти обжигая. Смысл слов был еще не уловим, но уже оглушающее болезнен:
- …бесполезный…глупый…бестолковый…жалкий…бессильный…
И Хирако не ожидал это услышать: не от Урахары, не здесь и сейчас, но Киске словно озвучивал мысли Шинджи, его страхи, спрятанные глубоко внутри, подальше ото всех, под напускной бравадой и показным цинизмом. Кровь прилила к лицу Хирако – он чувствовал, как горят губы, как ноют пальцы в предвкушении удара. И вспышки ярости, злости – бликами по нитям и дождевым каплям, и кокон стал плотнее, Шинджи потянулся, чтобы схватить Урахару за рукав юкаты, но тот так легко и быстро отступил, так неожиданно ловко, что Шинджи незаметно для себя сделал шаг вперед, жадно вдыхая. И, лишь осознав, что не поймал ничего, кроме воздуха и нескольких капель дождя, рассмеялся, зло, жарко, сощурился – и наконец расслабился, зевнув, откинул мокрые длинные пряди с лица.
Урахара стоял поодаль, сутулясь, зябко поводя плечами и пытаясь спрятать замерзающие руки в рукава.
- Пошли, я жрать хочу, - сказал Шинджи, возвращаясь к своему обычному состоянию, - да и от чайку не откажусь.
Урахара усмехнулся:
- Проваливай.
- Ну уж нет, Урахара, - Шинджи потеснил его под зонтом, перехватывая инициативу, накрывая пальцы Киске своими и пододвигая зонт на середину между ними, - с тебя пожрать.
Урахара хмыкнул:
- По тебе видно, что ты крайне бестолково проводишь время. Знаешь, тут неподалеку есть прекрасный парк, там очень приятно можно отдохнуть: пикник устроить, змея позапускать. А справа от входа продают вкуснейшие такояки, нигде такого больше нет, вот онигири у них…
И Шинджи презрительно скривился про себя: парк, такояки, змей. Пару часов назад он дрался с Хиери, Пустым внутри себя и, конечно, собственными страхами; всего его мысли лишь о том, как долго они будут обучаться удерживать маски, и нужно было еще найти место, где тренироваться. А теперь он стоял под зонтом, замерев, и слушал безоблачную болтовню, словно Урахара никогда не был шинигами, словно никогда не убивал ради вселенского равновесия душ, словно все еще был просто живым. И это казалось Шинджи почти невероятным. Он смотрел на Урахару, пытаясь понять – по жестам, взглядам, улыбкам, – но не понимал. Пытался поймать ту искру жизни, заставлявшую Урахару, в общем-то, оказавшегося в том же положении, что и Хирако, сейчас так беззаботно болтать о всяких глупостях.
И позже, в спальне Урахары, после того как они занимались сексом, Шинджи, еще возбужденный, но уже насытившийся, собственным мечом обрезал длинные волосы. Неровно, слегка нервно, но торопливо, словно боясь передумать. Урахара молча наблюдал за тем, как на полу сворачиваются кольцами золотистые локоны, как двигаются острые лопатки Шинджи под кожей от каждого действия, как выпирают ребра от участившегося дыхания.
И золотые нити уже неявно, но ощутимо, опутали их. Шинджи на секунду показалось, что он начал понимать, о чем говорит Урахара – но лишь на секунду, а потом все ушло, очарование момента и запал отступили, и Хирако вновь остался один на один со своими страхами.
Когда Шинджи проснулся, солнце еще не взошло, Киске спал, зарывшись лицом в подушку, голой пяткой указывая на дверь. И Хирако ушел.
Из темной и пыльной комнаты Урахары, из магазинчика, где так непривычно для Шинджи пахло домом.

***

Шинджи не появляется у Урахары больше недели, он чувствует подъем сил, и дела потихоньку налаживаются; но его тянет в магазинчик, словно там ждет что-то, что он давно искал. Однажды, проходя мимо того самого парка, Хирако вспоминает о пикнике, змее и такояки. Подходит к прилавку и разглядывает ровные, аккуратные ряды похожих шариков, не решаясь выбрать, хотя прекрасно понимает, что они все одинаковые. Пока он хмурится и размышляет, подходит продавец и начинает нахваливать товар, что раздражает Шинджи безмерно. Он, морщась, слушает этот поток бесконечных прилагательных и восхищенных междометий, а потом тычет пальцем в ближайший такояки, расплачивается и торопливо, не дожидаясь сдачи, уходит.
Незанятую лавочку в парке приходится поискать, Хирако плюхается на ту, что подальше от дорожки, спиной к проходящим мимо, разглядывает покупку так серьезно и пристально, словно это опасное и еще не изученное двенадцатым отрядом существо. Кусает, задумчиво жует, хмурится и снова кусает. Оглядывается по сторонам, словно что-то должно было измениться после того, как он попробовал такояки, и разочаровано выкидывает остатки в ближайшую мусорку.
Хирако чувствует себя обманутым.

***

 

Он все-таки возвращается в магазинчик Урахары, уже куда более уверенный в себе, но словно еще до конца не определившийся, куда ему двигаться дальше.
- Нашел наконец подходящий магазин одежды? - Урахару это, кажется, забавляет.
- Ну да, - скалится Шинджи, поправляя пижонский галстук красного цвета, - я еще в поиске, а ты вот, я гляжу, уже давно определился со стилем.
Урахара усмехается подколке Хирако и поднимается из-за стола, поправляет панамку и надевает гэта.
- Хоть ты и язвителен сегодня как никогда, но я все же обещал помочь.
Хирако чешет шею и зевает:
- Поторапливайся давай, у меня не так много времени, как у тебя.
Они вместе отправляют на поиски подходящего места для тренировок Хирако и остальных сбежавших из Серейтея.
- Как Хиери?
- Мы притираемся, - морщась, отвечает Хирако.
- Это тяжело, но, я думаю, вы справитесь. - Шинджи надеется, что Урахара, как всегда, окажется прав. - Кстати, видел рекламу приехавшего в город цирка?
- Я не люблю клоунов, - Хирако скор и категоричен в решениях.
- Ну, Хиери могут понравятся канатаходцы, - с воодушевлениям начинает махать руками Урахара. Шинджи иногда кажется, что тому доставляет огромное удовольствие просто сам процесс убеждения Хирако.
- И там сладкая вата, - Урахара усмехается, - ты ведь любишь сладкую вату?
Шинджи готов двинуть ему в нос. Но тут выражение лица Киске становится какое-то задумчивое и почти незнакомое:
- Время для нас умерло, а мы все еще живы, так чего ты боишься, Хирако?
- Я ничего не боюсь, - ответ слишком быстр, но Шинджи тут же исправляется, - мне уже нечего бояться.
- Ты уверен? - Киске не смотрит на него, словно и так знает, что он врет.
Хирако глядит под ноги, а через секунду Урахара останавливается перед зданием на углу и с воодушевлением говорит:
- Смотри: большое, просторное, и район удобный.
Шинджи осматривается и кивает, улыбаясь:
- Идеально.

***

Шинджи показывает проколотый язык, Урахара выгибает бровь:
- Что следующее - прыжок с парашюта?
- Не знаю, - Хирако нагло ухмыляется, - но мне стало интересно, как с этой штукой целоваться.
Урахара думает о том, что ему нравится прямолинейность Шинджи.
- Что за царапины? - Киске смотрит на бинты, торчащие из-под рукава рубашки.
Хирако прицокивает языком:
- Тут, кстати, пустые вылезали, в таких количествах, словно крысы по приезду крысолова с сольным выступлением.
Урахара чешет голову под панамкой, смотрит в небо:
- Да-да, дети шалят, а нам разгребать.
И у Хирако нет особого желания спрашивать, что случилось, вновь лезть в дела Серейтея, удостовериться, что это не очередной коварный план Айзена – а Шинджи уверен, что без того здесь не обошлось, – но он понимает, что иначе никак: однажды взяв в руки меч, ты должен защищть то, что тебе дорого, до конца. И хоть пока его подчиненным вроде бы ничего не угрожает, Хирако должен быть в курсе всех событий. Он вздыхает, трет переносицу и садится рядом с Урахарой на подушку:
- Меня интересует, что тебе известно, только по минимуму.
У Урахары прекрасно выходит заговорщицкая улыбка – такая проникновенная, доверительная, что Шинджи понимает без лишних слов: то, что тяготит его, крайне забавляет Урахару, ведь тому все так же нравятся эти игры по уничтожению мира. Хирако непроизвольно поводит плечом, словно отгоняет от себя неприятное предчувствие.

***

- Все вышло, как ты и задумывал, не так ли? – Шинджи заявляется всегда вот так: внезапно, без приглашения. – Этот мальчишка считает себя героем, а о том, что ты всю кашу заварил, никто и не вспомнил.
- Хирако, присядь. Чайку?
- Если ты сейчас скажешь, что я тебе вид на сад закрываю, я твою панамку тебе…
- Де нет, конечно, я рад тебя видеть.
- Лжешь.
Урахара насмешливо смотрит на Хирако из-под панамы:
- Пообсуждаем старые добрые деньки?
Шинджи фыркает, скалится:
- Любишь ты потрепаться.
Урахаре нравилось, когда Шинджи еще не обрезал волосы – мягкие, гладкие, длинные, которые было так приятно пропускать между пальцами. Ласкать, целовать.
- Все твои пошляцкие мысли написаны у тебя на лице, ты это понимаешь?
Шинджи нагло ухмыляется и плюхается рядом с Урахарой.
- Давай чаю, я сегодня еще даже не завтракал.
- Тессай!
Но тот не отзывается. Урахара выругивается под нос и поднимается. Сквозь приоткрытые седзи действительно прекрасный вид на небольшой садик. Ярко-голубое небо, ярко-зеленые кусты… и забор тоже ярко-желтый. Шинджи невольно щурится:
- Джинта красил?
Урахара позади него хмыкает, гремя посудой. Шинджи смотрит на тарелку с молоком в углу.
- Я надеюсь, ее сейчас здесь нет?
Вот так всегда, думает Урахара: заявляется, раздраженно шипя, предъявляет претензии, хотя не живет здесь. Особенно забавно все это выглядит на фоне того, что Хирако отрицает существование каких-либо отношений между ними. У Урахары чешется правая ступня, но руки заняты, и он, неловко покачиваясь, пытается потереть ее о левую ногу. Шинджи наблюдает внимательно через плечо. С этой прической ему не дашь больше девятнадцати – не то что Урахаре с его вечной щетиной, повышенной лохматостью и сонным видом.
Они пьют чай в тишине, каждый думая о своем. Свет сквозь седзи делит комнату напополам, а там, за ними – гладкие камни дорожки, матово лоснящиеся на солнце, запах примятой травы и чуть кисловатый – вялых листьев в куче у забора, слабый ветер, шуршание автомобильных шин со стороны дороги, пикирующие пташки, так же резко взмывающие вверх, след от самолета в высоком небе, крадущиеся, пугливо оглядывающиеся соседские кошки.
В комнате – пыль, мерцающая в косых солнечных лучах, ничем не выводимая сырость в углах, тенистая сеть полумрака и через всю комнату – тонкие, словно золотистые, нити беседы, трепещущие и исчезающие, оставляющие в тишине темные силуэты двух давно уже мертвых и потому не очень молодых мужчин. Есть много вещей, для которых лучше всего быть уже мертвыми, будь то поиски правды, или попытка смириться с тем неуловимым и противоречивым, что всегда гнездится в тебе, или непозволительная роскошь жить без страха. Правда, иногда Урахара сомневается, можно ли называть их существование жизнью, если страха больше нет.
А потом их полумрак смахивают, как паутину в углу, вернувшиеся Уруру и Джинта, Тессай тащится позади с огромными пакетами. И сразу же в комнате становится светло и тесно, Шинджи злится, его бросает в жар, и чешутся ладони. Комната кажется набитой людьми: толкаются локтями, гремят чашками, крошат печенье, тянут руки к подушкам, сваленным кучей. Наперебой рассказывают о прогулке в ближайший супермаркет и о тетке, противной тетке у кассы. У Шинджи возникает острое желание как можно быстрее выбраться отсюда. Он смотрит, смотрит на Урахару, как тот улыбается, кивает, слушая рассказ детей. И Шинджи ищет в его лице усталость, равнодушие или хотя бы желание, с которым он смотрел на Хирако еще недавно, но Киске, кажется, полностью поглощен рассказом Уруру и Джинты – и где-то в глубине души Шинджи чувствует острый укол ревности. Еще несколько минут назад он ощущал внимание Урахары кожей: пристальный взгляд, полуулыбки и язык жестов. Хирако нестерпимо жаждет вернуть все это, и желание такое острое, детское, что он почти улыбается – потому что знает, что это глупо, потому что знает, что Киске так же, как и ему, хочется сейчас добраться до затемненной комнаты как можно быстрее и утонуть под толщей тишины и поцелуев.
И Шиджи выскальзывает из кухни первый, под гомон голосов и топот ног. Урахара следует за ним в свою комнату через пятнадцать минут, прекрасно понимая, что Хирако уже злится.
Шинджи – это непонятная любовь к белому, словно извечное напоминание о близости и повседневности смерти.
Шинджи – это углы тела, острые косточки. Это напряжение, которое можно потрогать руками: натянутые связки и сухожилия, сжатые в кулаки пальцы, стиснутая челюсть. Спать с ним – опасное занятие, ведь всегда сложно предугадать, чего он хочет. Но Урахара готов рискнуть: он начинает и так же спокойно отдает инициативу, если Шинджи напористо кидается на него, или ведет, если Хирако притихает, выжидательно смотрит на него из-под челки, словно хищник перед прыжком.
- Ну же, - Шинджи нетерпелив и любит покомандовать, даже если выбирает пассивную роль. Урахара улыбается уголком губ и целует его. Мягко, осторожно – ведь знает, что это раздражает Хирако. Возбуждает, дразнит. Шинджи рычит и кусает его.
Урахара раздевается быстро, по-змеиному выскальзывает из одежды, ласкает плечи Хирако, шею, заставляя того откинуться на футон. И Киске снова вспоминает золотистые всплески света на волосах Шинджи, а все остальное, здесь и сейчас, перед ним: глаза Хирако и его кожа под губами Урахары, шея, соски. Вдох, выдох, грудная клетка поднимается и опускается под ладонью Киске. Волосы Шинджи коротки, но не настолько, чтобы не вцепиться в них, не оттянуть голову назад, беззащитно открывая шею. Урахара целует кожу над пупком, кусает, не сильно, но ощутимо, зацеловывает тут же покрасневший след – и снова возвращается к шее, к губам. Челка закрывает глаза Хирако и он откидывает ее с лица, резко, раздраженно. Киске видит расширенные зрачки Шинджи, так что глаза кажутся почти черными. Темные глаза, светлые волосы – удивительно красивое сочетание. Завораживающее.
Урахара закидывает длинную ногу Хирако себе на плечо, целует выпирающую косточку у щиколотки. Улыбается тому, что смог так легко пальцами обхватить лодыжку Шинджи, дурашливо дует на влажную кожу и получает в ответ тычок пяткой и жаркий, язвящий шепот:
- Хватит со мной играть.
А глаза ненасытные, и под их взглядом Урахара наконец оживает, томительно тлеет, а потом загорается от одного прикосновения. Кожей к коже. Губами к волосам. И сразу зарыться в них, в запах, в воспоминания об их длине, легкости и послушности, бликах света, запутавшихся в прядях. Хирако цепко держит Урахару за плечо, тянется губами и телом, стоит тому только отодвинуться хоть на сантиметр, и, конечно, больше мешается, но Киске лишь посмеивается в ключицы Шинджи. Кусается, целует, потом меняется с ним местами: ему нравится, как щекочут волосы Хирако, когда тот склоняется за поцелуем, прижимается всем телом в поисках тепла. И Киске замирает, наслаждаясь, давая себе передышку, чтобы перевести дыхание, а потом кладет ладонь на затылок Шинджи, одновременно притягивая и лаская, перебирая золотистые прядки. Но Хирако этого мало – всегда слишком мало. Он жаден до всего, что хоть на мгновение дает ему ощутить себя чуть более живым. Ему нравится трахаться так, чтобы наутро болели колени, ныли распухшие губы и нестерпимо хотелось спать, а на коже, как подтверждение всего, расцветали синяки. Не сказать, что он любит боль, но Хирако кончает куда сильнее, когда Урахара, наконец откинув маску ласкового любовника, впивается ему зубами в шею или плечо, когда трахает его размашисто, впиваясь пальцами в бедра, подчиняя одними движениями, так что Шинджи понимает его без слов. Прогибается до боли в спине, глядя в глаза Урахаре неотрывно, отдаваясь целиком тому, что происходит. И снова Киске жарко дышит ему в уголок рта, целует, покусывая нижнюю губу. Зубами прихватывает металлическую сережку в языке, заставляя Хирако замереть, терпеливо дожидаясь, пока отпустят, а сам в это время ласкает его член, медленно, но так напористо, что Шинджи не выдерживает и стонет, цепляясь ногтями за плечо Урахары. Тот наконец разжимает зубы, и Хирако сразу расслабляется, откидывается на подушку, выгибаясь от ласк Киске, в такт его толчкам дышит тяжело, словно задыхаясь. А когда чувствует, что еще немного – и он кончит, тянется к Урахаре. Тот знает, что нужно Хирако, и тут же впивается в губы глубоким поцелуем, так что Шинджи становится нечем дышать, у него кружится голова, а перед глазами темнеет. Хирако кончает в тот момент, когда, кажется, еще секунда – и он потеряет сознание. Потом он вытягивается рядом с Урахарой, пытаясь отдышаться, прислушиваясь к ощущениям собственного тела. В изнеможении тупо пялится в поток, лениво размышляя о том, сколько времени в Серейте потерял на куда менее приятные занятия.
Они лежат на футоне, из сада пахнет хризантемами, и Хирако морщит нос: он не любит этот запах. Урахара дремлет, приоткрыв рот, закинув руку за голову, выставляя острый небритый подбородок, словно защищаясь от ночных кошмаров и теней. Шинджи не спится; он приоткрывает седзи, голый, садится на подушку, подогнув под себя ноги, и смотрит, как хризантемы, днем медно-красные, а в холодном свете луны перламутрово-золотистые, покачиваются на длинных стеблях. Осень вступила в свои владенья, медленно подбирается, оккупирует сад, так незаметно поначалу оставляя свои следы на листве и траве – а потом, когда все ловушки расставлены, она просто приходит, по-хозяйски окрашивая листву, заставляя поникнуть цветы, забирая остатки тепла.
Хирако не любит осень, потому что за ней следует зима, а Шинджи легко мерзнет.
Урахара просыпается, тихо подходит, молчаливый, бодрствующий в усопшем на ночь мире, глядя на Хирако сверху вниз, рассматривая серебристую от лунного света макушку, острые плечи, торчащие ключицы. Хирако, не поднимая головы, видит только ступни Урахары и, не успев осознать что делает, обхватывает щиколотку большим и указательным пальцами. Они не сходятся, и Урахара тихонько смеется.
- Идиот, - беззлобно шепчет Шинджи. И снова футон слишком узкий для двоих, но они лежат на боку: Хирако, конечно, спиной к Урахаре, который утыкается и размеренно дышит ему в плечо. И там, за стенами, ничего нет, ночью город вымер, и дома – лишь тени будущих развалин, а редкие прохожие – размазанные пятна туши на бумаге, – трепещут и исчезают в предрассветных сумерках.

Они пьют чай поутру, на кухне, когда все спят, и в доме еще тихо. Урахара любит печенья с предсказаньями: с азартом разворачивает маленькие бумажки, читает, хитро щурясь, напуская на себя таинственный вид, словно в этих глупых фразах действительно есть какой-то смысл.
- Человек, с которым вы проведете всю свою жизнь, где-то рядом. Оглянитесь.
И Урахара шутливо оглядывается, на что Хирако только язвит:
- Ты еще незабудку под мышку засунь. Чушь какая.
И Урахара только улыбается; он не выглядит сонным, хотя поспать им этой ночью почти не удалось, он даже не выглядит помятым. Наоборот.
А потом на кухню врывается Хиери, орет, мечет искры гнева и обиды. Хирако только зевает, томно, долго, прикрывая рот ладонью, показывая всем своим видом, что ему, в общем-то, все равно, затем поднимается, но не успевает и шага сделать, как в голову ему летит гэта и полсотни оскорбительных слов:
- Какого хрена, Шинджи, ты здесь расселся? Ты обещал, что придешь на эту тренировку! Ты обещал!
И тут на кухне снова становится невыносимо тесно: появляется Тессай, недовольный, но уже готовый к долгому трудовому дню, Джинта гремит посудой, ворчит по-стариковски под нос о том, что только идиоты заявляются в такую рань без приглашения, за что тут же получает второй гэта по затылку, Уруру трет глаза, зевает, один хвост у нее затянут выше другого и поэтому комично торчит, черный кот, непонятно когда успевший пробраться на кухню, усаживается у блюдца с молоком, вылизывает лапу, косится на шумных гостей и нервно подергивает кончиком хвоста, показывая тем самым свое недовольство. Хирако думает о том, что пора хватать Хиери за шкирку, пока еще она и Тессаю не заехала чем-нибудь, хватать и бежать на тренировку, остальные их уже, наверное, заждались, смотрит на Урахару – но тот продолжает пить чай, с интересом поглядывая по сторонам, словно в цирке, улыбаясь, тонко и слегка отстраненно.
Но Хиери первая хватает Шинджи за рукав и тащит за собой в бункер, где остальные уже ждут их, а потом, после утомительной тренировки, Хирако плетется с ней домой, в комнатенку, что они снимают у одной бабульки. У Шинджи сводит желудок и бурчит живот, он кривит рот и пожимает плечом, когда Хиери оборачивается на звук. Она оставляет его у лавочки, а сама куда-то пропадает. Хирако разваливается на жестком сидении, он чувствует себя измотанным и опустошенным, но до жути удовлетворенным, и не может точно сказать, что тому причина: ночь, проведенная у Урахары, или длинный день, посвященный тренировкам. Хиери возвращается так же внезапно, как и пропадает, склоняется над ним, протягивая ему на раскрытой ладони онигири:
- На, поешь, - и смотрит исподлобья, словно ждет, что Хирако откажется и пошлет ее куда подальше. Но Шинджи принимает онигири под пристальным взглядом Хиери и откусывает, не задумываясь. Жует, и ему кажется что это самый вкусный онигири, который он ел за свою жизнь. Это вообще самое вкусное, что он когда-либо ел.
Пусть это самый обычный онигири, но Хирако внезапно понимает: вот о чем говорил Урахара. Вот то ощущение полноты жизни, как калейдоскоп – яркий, ослепительный, и нужно время, чтобы разглядеть, что состоит он из множества мелких цветных стеклышек, складывается из незаметных и незаменимых мелочей: хорошей драки, жаркого секса, верного друга, обычного онигири, пришедшегося так к месту. И Шинджи улыбается, глядя, как Хиери расправляется со своим рисовым шариком, неловко, но упорно.
- Что? – мямлит она с полным ртом, замечая взгляд Шинджи, он смеется и смахивает с ее щеки рис.
- Давай быстрее уже жуй, я замерз.
- Я тебе поесть купила, а ты еще жаловаться смеешь?
И Хирако не может не думать о том, что он еще бы раз отдал всю прошлую жизнь и не_жизнь в Серейтее за такие моменты.
Ведь он вроде бы жил, когда-то давным-давно, но никогда не чувствовали себя таким живым.

***

- Эй, Урахара!
- О, Хирако-кун, - Урахара улыбается, сейчас он без своей шляпы и без дурацкого зонта, но его улыбка кажется Шинджи столько же далекой, как в дождливый день их встречи на грунте, - на задание?
- Да нет, пробегом, - Хирако скалится, поправляет галстук, - туда и обратно. У меня есть дела поважнее.
Урахара кивает головой, но Шинджи чувствует, что мыслями он далеко, весь в расчетах, делах отряда и новых экспериментах. И Хирако чувствует себя обманутым, совсем чуть-чуть, но все же – оттого, что их пути так разошлись. И то, что для одного оказалось временной передышкой, для другого стало новой жизнью.
- Живой, но не как я, - шепчет он в спину Урахаре, отворачивается, засунув руки в карманы. Щурится на солнце, зевает и продолжает свой путь, насвистывая в предвкушении прекрасного денька: Хиери заявила, что хочет пикник в парке, остальные поддержали ее, а Шинджи… сделал вид, что уступил.
Хирако чувствует смутную тоску от того, что Урахара не оправдал его ожиданий, но одновременно и благодарность.

Благодарность за возможность почувствовать себя снова живым.

 

@темы: 4 тур (2010 год), яой, Фанфики

---

Фикатон-2010, выполненные задания

[bleach-fest]

Список работ четвертого тура:

Вся правда (G, Ичиго, Готей-13), автор -  Eswet
Сон буддийского монаха (R, Зараки/Ноитора, Маюри), автор - Kassielle
Остановите плёнку (PG-13, Гин/Хитсугая Маюри/Ишида), автор -  -Joe-
Широко запертые двери (G, Ичиго, Урахара), автор -  Ollyy
На золотом крыльце сидели... (PG-13, Айзен, Гин), автор -  Kagami-san
арт (G, Урахара, Ичиго), художник -  Рончег
The Bitter End (R, Ноитора/Неллиэль), автор -  _Lucky_
арт 'The Happiest Day' (PG, Гин, Рангику и др.), художник -  pink-pink
Слабость (PG-13, Айзен, Старк, Лиллинет), автор -  Мэй-чан
арт (G, Маюри), художник -  Viviena
За 30 секунд до рая (NC-17, многочисленные пейринги), автор -  Прокопян любит тебя.
Нерациональное потребление (Бьякуя, Ренджи, Ячиру и др), автор -  Uk@R
Свой среди чужих (PG, Урахара, Ичимару, Уруру и др.), автор -  ~BlackStar~
Второй (G, Урахара, Йоруичи, Куукаку и др.), автор -  Kate S. Mint
Последний воин (G, Айзен/Харрибел), автор - Pollux Unbound, перевод  TenKetsu
Путь сновидений (NC-17, Гин/Рангику), автор -  Fake_Innocence
Самим фактом (PG, Ренджи, Юмичика, Иккаку, Бьякуя и др.), автор -  Inserta
Черное с белым (PG, Гин, Рангику), автор -  Eishi
Без названия (PG, Сенбонсакура), автор -  xelllga
Цифры (PG-13, эспада), автор -  kaskad
Отрази меня, если сможешь (G, Айзен, Кьёка Суйгецу), автор -  serranef
Химические связи (NC-17, Ильфорте/Заэль Аполло), автор -  Amari-Sugizo
Incestus (PG-13, Рюкен/Урью), автор -  aya_me
Нормальное человеческое... (PG-13, Ичиго, Урью), автор -  greenmusik
Живой не как я (NC-17, Урахара/Шинджи), автор -  ~BlackStar~

запись создана: 27.09.2010 в 00:39

@темы: список работ, 4 тур (2010 год)

---

ichigo|(/)ishida для _sorako ^_^

[greenmusik]

Название: Нормальное человеческое...
Фэндом: bleach
Дисклеймер: все совпадения с персонажами и реалиями манги bleach авторства kubo tito неслучайны и злонамеренны
Автор:  greenmusik
Персонажи: Ичиго, Урюу
Рейтинг: PG-13
Жанр: general с элементами флаффа и ангста
Аннотация: два эпизода из жизни Ичиго и Урюу.
Предупреждения: преслэш. между эпизодами проходит N лет, где N равно количеству времени, требующемуся на окончание школы и поступление в вуз.
Комментарии: написано для  _sorako на блич фикатон-2010 по заявке "Фанфик (авторский):
+ Ичиго/Урюу, рейтинг в районе R, постканон, Ичи уставший, ключевая фраза: "Ты не жалеешь об этом?". Не стеб, не дезфик, не пвп. Остальное на усмотрение автора." Контрольная фраза продевалась в процессе написания вместе с рейтингом, за что автор нижайше просит прощения.



Ичиго не знает, как может в одной девчонке умещаться столько слёз. Иноуэ рыдала всё время, пока Урахара рассчитывал временной сдвиг и готовил врата. К тому моменту, когда она всё же прошла в гарганту, её лёгкое платье было уже насквозь мокрым спереди, и сквозь него просвечивала розовая кожа. Вместо того, чтобы покраснеть при виде облепленной мокрой тканью груди, Ичиго пытается подсчитать объём пролившихся слёз.

- Я пойду одна.
Именно с этих слов Куросаки начал понимать, что происходит. Прогулка в полуразрушенный Лас Ночес в полном одиночестве грозила Иноуэ разве что скукой, но Ичиго всё равно беспокоился.
- Я тебя провожу, - Исида не спрашивает, не предлагает, но и не навязывается. Он просто не может поверить, что Иноуэ уходит в другой мир по собственной воле.
- Нет, - первый раз Орихиме кому-то так резко отказала. Раньше она всё время извинялась и просила о ней не беспокоиться, теперь Иноуэ будто спохватилась о растраченных словах и принялась их экономить. - Меня проводит Куросаки-сан.
"Куросаки-сан". Вот и закончилась дружба. Кто-то подменил всегда оптимистичную, взбалмошную девчонку замёрзшей статуей с горячим сердцем, которое подтапливает лёд изнутри, отчего в её глазах всегда стоят слёзы. Плевать.
- Договорились.
Интересно, Исида так и стоит у входа в магазинчик, замерев от шока, или уже отошёл? Было бы забавно застать его на том же месте, где оставил.
- Спасибо, что проводил, Куросаки-са... Ичиго-кун. Дальше я пойду одна. Прощай.
Ичиго знает, куда она направляется, но это не его дело. Теперь - не его.

Путь обратно занимает гораздо больше времени, потому что Ичиго боится возвращаться в Каракуру, где всё настолько тихо и спокойно, как только может быть тихо и спокойно в месте, где не знают, что такое война шинигами. Потому что забыли. Потому что выжившие шинигами прошлись по городу, восстанавливая разрушенное и стирая напугавшее. Ичиго был среди них, самостоятельно заменяя память друзьям, знакомым, соседям. Своим сёстрам - под строгим взглядом привалившегося к стене отца.
Ичиго настолько погружен в болезненные воспоминания, что не замечает оклика.
- Куросаки, да стой же ты!
- Урюу? Пусти, - Ичиго стряхивает с плеча руку квинси, но тот хватает его за локоть.
- Почему она ушла? Почему? - щёки Исиды лихорадочно горят, а зрачки расширены, словно у любопытствующего кота, но Ичиго знает, что не любопытство заставляет руки квинси дрожать.
- Она отринула смирение, - Ичиго чувствует себя старцем, умудрённым тысячелетним опытом, позволяющим судить о мотивах людей по паре слов или жестов. - Она вспомнила, что умеет воскрешать из пыли, - Ичиго отстранённо подмечает мгновенно потухший взгляд, побледневшую кожу, разжавшиеся пальцы. - Прости.
- Мне нечего прощать тебе, Куросаки, - Исида поправляет очки, и его взгляд снова становится непроницаемым. - Пойдём домой.


Школьные будни летят незаметно. Орихиме так и не вернулась. Одноклассники не тревожатся - они уверены, что Иноуэ просто переехала. Единственный, с кем можно поговорить о ней - это Куросаки, но с ним вообще не хочется говорить. Урюу нагружает себя дополнительными занятиями, каждый вечер ходит к отцу в клинику. Не общаться - наблюдать. Он всё так же называет отца по имени, и Рюукен всё так же не показывает никаких чувств по отношению к сыну, но та связь, которую когда-то они разорвали, снова протягивается между ними, даря ощущение заполненности жизни. Хотя, это всё равно не может утолить сосущее чувство душевного голода, что заполнило сердце Урюу после ухода Иноуэ.
Куросаки ловит его рано утром у поворота к школе.
- Нам надо поговорить, - Ичиго привычно хмурится.
- Нам не о чем разговаривать, шинигами.
С непонятным удовлетворением Урюу видит, как моментально вскидывается Куросаки, как сжимаются его кулаки, и краснеют скулы. Деревянный забор бьёт по лопаткам. Ичиго медленно разжимает занесённый кулак и ставит руки по обе стороны от лица Урюу.
- Мне плевать, что ты там себе надумал, но я точно знаю, что если ты с кем-нибудь не поговоришь о ней, то станет только хуже.
- Откуда такие глубокие познания психологии? Взял у папочки пару уроков?
- Хватит строить из себя несгибаемого героя.
- Ну, конечно, ведь несгибаемый герой у нас ты! - почему-то слова Куросаки задевают слишком сильно, и хочется ударить больнее в ответ.
Но бьёт Ичиго. Урюу не успевает прикрыться, сгибается пополам, хватая ртом воздух.

Куросаки сваливает его на аккуратно заправленную кровать и закрывает дверь в комнату на замок.
- Я слушаю.
Урюу пытается найти слова, чтобы послать Ичиго вместе с его состраданием куда подальше так, чтобы тот понял со второго раза, раз уж не понял с первого, но вместо этого начинает рассказывать, как впервые обратил внимание на Иноуэ Орихиме. Это смешно, но Ичиго не смеётся. Он внимательно слушает историю так и не сложившихся отношений, не улыбается даже суицидальной мечте Урюу об Орихиме в розовом переднике за кухонным столом.
- Когда она потеряла брата, я надеялся, что смогу его заменить, но не смог даже заговорить с ней.
Будь на месте Куросаки кто-то иной, это было бы унизительно, но перед ним можно не стесняться, и Урюу рассказывает о том, как закончилась его любовь, вытесненная ревностью.
- Она всегда смотрела только на тебя, а ты был никем. А потом ты стал шинигами, и это уже было достойно самого пристального внимания. И сильных чувств.
Урюу описывает свои чувства последовательно, вспоминая даже самые незначительные мелочи, и резко замолкает когда доходит до Уэко Мундо.
- Я понял. Только что понял - я окончательно разлюбил её, когда она рыдала над гостью пепла, в который рассыпался Шиффер. Возможно, чуть раньше.
Ичиго вздрагивает, наверное, тоже вспомнив ту битву. Точнее, не вспомнив.
- Знаешь, теперь, когда я всё это тебе рассказал, я кажусь себе таким идиотом.
- А мне не кажешься.
- Я идиот не потому, что влюбился в Иноуэ-сан, - теперь-то он знает, что глодало всё это время его душу. - Мне просто не хватало нормального человеческого общения, но так хотелось верить, что я страдаю от несчастной любви.
Куросаки криво усмехается.

* * *

Они живут в одной квартире уже месяц. Ичиго ни разу не встал вовремя и очень ловко уворачивается от всех попыток его разбудить. Кажется, Исиду это бесит даже больше, чем ежедневные визиты озабоченной их питанием Юзу. То, что квинси умеет готовить, Ичиго не удивляет, но то, что Урюу готовить любит - это несколько странно. Шуточки о том, что из Исиды получилась бы неплохая жена, устарели уже к концу первой недели, а новых Ичиго пока что не придумал, поэтому он предпочитает отмалчиваться, временно не отвечая на подначки.
- Куросаки, подъём!
Кровать прогибается под двойным весом, когда Исида поскальзывается на старательно облитом шампунем полу и падает поперёк не успевшего откатиться Ичиго.
- Какого хрена ты на меня завалился?
- Ну уж извини, - разводит руками Урюу, но тут же хватает Ичиго за волосы и встряхивает: - Что за хрень ты тут разлил?!
- Шам-пунь. Вче-ра. Случай-йно, - от тряски у Ичиго болит голова, но он ещё не совсем свихнулся, чтобы признаваться в злонамеренности.
- И зачем я только пригласил тебя жить к себе? - который уже раз за месяц жалуется Исида.
- Для живого человеческого общения, - Ичиго кажется, что эту фразу он скоро начнёт говорить даже во сне.
- Завтрак на столе, душ освобожу через пять минут.
- Угу, - кивает Ичиго закрывающейся двери, и уже зарывшись под подушку добавляет: - Скорострелы вперёд.
Он знает, что надо встать и прибрать постель, но спать хочется гораздо сильнее.
- Куросаки! - квинси вытряхивает его из кровати вместе с подушкой, вокруг которой Ичиго успел свернуться.
- Да-да, уже встал, - Ичиго отбрасывает подушку и плетётся в душ, на ходу приглаживая волосы.
Утренняя эрекция почтила своим вниманием кого-то другого, что только радует - времени до того, как Исида вытащит его за шиворот на улицу, остаётся катастрофически мало. Ичиго вытирается, когда из-за двери снова раздаётся нетерпеливый окрик.
- Ты вообще помнишь, что у тебя сегодня пересдача?! - кажется, Исида волнуется за его оценки даже больше, чем сам Ичиго.
- Угу.
Иногда Ичиго хочется вернуться на три года назад, когда оценки волновали его меньше всего, но это длится не дольше мгновения. Потому что сразу же вспоминается всё остальное, что волновало его тогда, то, что он потерял вместе с силой, то, что он потерял ещё раз, обретя силу заново. Ренджи в капитанском хаори, Рукия, утягивающая того за рукав к недавно достроенному дому, Мацумото-сан в широкой домашней юкате, прямая спина спешащей к развалинам Лас Ночес Орихиме.
- Чего застыл?
Исида уже снял с кульмана последний лист любовно вычерченной контрольной Ичиго и стоит у открытой двери.
- Спасибо, Урюу, - Ичиго забирает в него свёрнутые листы, на ходу вскакивает в туфли и выбегает наружу.
- Я бы на их месте тебя вообще не принял в институт. Но если бы ты пошёл в медицину, было бы только хуже.
- О, да. Я бы проспал какую-нибудь важную операцию, или завис посреди консилиума, - Ичиго знает наизусть всё, что хочет сказать ему квинси, не потому, что тот говорит это слишком часто, а потому что сам придумал все эти отговорки, лишь бы находиться как можно дальше от больниц и клиник, где всегда слишком много привидений.

Кухонный будильник нервно подрагивает, отсчитывая секунды; Куросаки сидит на подоконнике и делает вид, что его абсолютно не интересует доносящийся из духовки запах; Урюу привычно заглаживает складки на оборочках грязно-розового фартука и в который уже раз думает о том, что надо это безобразие спороть нахрен.
- Он назвал меня параноиком, - Куросаки явно недоволен пограничным баллом, хотя граница между "отлично" и "хорошо" - это лучше, чем между "едва прошёл" и "никуда не годится", как было в прошлый раз.
- Ну, он же никогда не дрался с пустыми, поэтому не знает, что средней силы удар способен снести половину здания. И он абсолютно прав - ты параноик.
- Я знал, что ты умеешь поддержать в трудную минуту.
- Всегда к твоим услугам.
- К услугам, говоришь? Оформишь мне реферат?
- О, нет, Куросаки, только не начинай опять!
- Почему нет? Ты же любишь рисовать.
Урюу картинно возводит глаза к потолку:
- Я знаю как минимум двоих, которые любят рисовать гораздо больше, чем я.
- Кто это? - удивляется Куросаки.
Квинси загадочно улыбается.
- О, нет, только не Кучики!
- Вообще-то я имел ввиду девушек из школы через дорогу, тех самых, которых ты разглядываешь, вместо того, чтобы заниматься делом, но твой вариант мне нравится гораздо больше.

Ручка духовки приятно горячит ладонь, Куросаки за спиной давится хохотом, и если не обращать внимания на запотевшие по краям стёкла очков и шинигами, всё ещё не возмутившегося его идеей о привлечении к ответственной работе посторонних девушек, то этот вечер можно назвать идеальным. Урюу точно не знает, что будет завтра, и наступит ли оно, но он уверен, что после сегодняшнего ужина обязательно расскажет Ичиго, почему именно пригласил того жить к себе.

@темы: 4 тур (2010 год), яой, джен, Фанфики

---

[bleach-fest]

Сообщество закрыто для вступления.

Обещавшие дописать авторы, не забудьте послать запрос на вступление.

@темы: организационное

---

Incestus, для Eishi

[aya_me]

Название:　Incestus
Автор: orocchan
Фандом: Bleach
Пейринг: Рюкен/Урью
Рейтинг: PG-13/15
Жанр: драма, АУ
Предупреждение: намеки на инцест, недомистика, всевозможный ООС, баян, отсутствие беты, простите за опоздание, тапками не бить. таймлайн - начало второй арки.
Дисклеймер: от Кубо тут мало что осталось, но все равно идея и герои не мои. огромная благодарность альфа-ридерам - Sinitari и serranef за проявленное понимание, терпение и одолженный мозг.
По заявке Eishi:

2. Хочу:
Авторский фик или перевод.
1) Рюкен/Урью, юст со стороны Исиды-младшего, вынужденное совместное проживание, Рюкен знает о чувствах сына и намеренно его провоцирует, качественный брэйнфакинг. Рейтинг PG-15. (качества не гарантируем! прим.автора)
2) Улькиорра/Орихиме. Айзен побежден, Орихиме – на троне Уэко Мундо, Улькиорра служит ей.
3) Хичиго/Ичиго. Хичиго пытается манипулировать Ичиго, чтобы получить контроль над его телом и закончить превращение в Пустого. Рейтинг любой.
4) Укитаке/Бьякуя. Бьякуя учится у Укитаке управляться со своим занпакто.
5) Айзен/Ичиго, не стеб, не десфик, качественный мозготрах. Рейтинг любой, кроме G. Можно АУ, но в бличевской вселенной.
Пожалуйста, без соплей и излишнего флаффа, без Поливанова, не надо расчлененки, бдсма, мпрега, смертей героев, не надо беспросветного дарка, стеба.

Incestus

У древних римлян incestus называли любое прелюбодеяние. В библейских книгах инцест, как и любые другие внебрачные и гомосексуальные связи, карается смертной казнью. В мифологии инцест был частью жизни богов. В некоторых случаях инцест рассматривается как сакральный акт, когда единственным способом продолжения человеческого рода является брак между братом и сестрой. В некоторых балладах брат и сестра после кровосмешения были отвержены всем миром – «их не трогают в лесу дикие звери, они не могут утонуть и т.д.». В некоторых племенах существовало поверье, что кровосмешение носит защитную функцию – так существовали заговоры, упоминающие инцест, которые должны оберегать дом от злых духов. (с) отовсюду

- Скажи мени, бузю, як тому було, як сын батька вбыв, а з матирю грих творив?
- Там так було: терлось та мъялось, та бильщ того, що и там мыналось. (с) древний украинский заговор

- Не больно, Урью? – голос хриплый, приятный.
Пряди волос с ароматом табака коснулись щеки.
…Ишида распахнул глаза. Он лежал на диване в кабинете главврача, укрытый пиджаком, от которого пахло табаком и дорогим одеколоном. Он был один. За окном звезды и огни. Как он поднялся сюда, он не помнил. Возможно, его принесли. Последнее, что помнил – как тошнило в подвале, как болела голова – рейацу Рюкена сдавливала виски; как шел по стеночке к выходу из больницы, пугая сумасшедшей улыбкой пациентов и медсестер.
Рюкену за несколько часов удалось пересчитать все нервные окончания, которые есть в человеческом организме. Для того чтобы способности Квинси вернулись, необходимо было довести человека до полного физического и душевного истощения. С этой задачей доктор справился.
Он снова Квинси.
Его разбудили рано утром, до восхода солнца.
- У меня есть два часа до операции, - сообщил Рюкен. – Покажи мне, что ты умеешь.
Ни одна из стрел не достала Рюкена. Он был быстр. Трудно уследить. Еще труднее – заставить себя стрелять. Ишида убивал пустых, но сейчас пришлось стрелять в человека. В отца.
- Чего ты боишься, Урью? Ты не можешь даже задеть меня, не то что ранить.
Это злило. Злость направляла руку, но пальцы соскальзывали, и Рюкен с презрительной усмешкой снова уходил от дрожащей стрелы.
- Урью, я здесь.
Тот оборачивался, но Рюкена там уже не было.
- Чтобы поймать меня, надо уметь видеть.
С носа сдернули очки. Ишида резко повернулся, выставив лук и направив стрелу в грудь Рюкену. Лицо виделось размытым, но Ишида чувствовал, что Рюкен не боится.
- Я прекрасно тебя вижу. Отойди. Выстрелю.
- Давай, - очки отлетели в сторону. Рюкен усмехнулся. – В следующий раз могу завязать тебе глаза. Противника надо чувствовать, Урью.
- Я это знаю, - Ишида поморщился.
- Но ты не умеешь.
У горла мальчишки дрожал кончик Зееле Шнайдера. Ишида отпрыгнул, уходя от меча, и прицелился.
- Я все равно достану тебя, Рюкен.
- С чего такая фамильярность?
- А как мне еще называть человека, который…
Отказался от меня. Но он этого не скажет. Гордость не позволит признаться, как не хватало в детстве его одобрения и защиты.
- Который что? - он издевался. – Я твой отец, помнишь?
- Ты никогда не был отцом для меня, - сквозь зубы ответил Ишида.
- Тогда кем же, Урью?
«Тем, кем я хотел стать». Он был идеалом.
- Никем, - Ишида прищурился и спустил тетиву. Противник мгновенно исчез. Снова мимо. В следующий миг Ишида полетел на пол, и лезвие Зееле Шнайдера пропороло рукав рубашки.
- Если врешь, то ври убедительней, Урью, - насмешливо сказал Рюкен. – Вставай. Теперь ты будешь бегать, а я стрелять.
Он не жалел стрел. Не позволял к себе приблизиться, держал на расстоянии выстрела из лука. Как и всегда. Стрела попадает точно в цель. Слова – точно в сердце.
…Ишида вздрогнул, оттого, что внезапно заныл шрам, и понял, что снова сполз на диван и почти заснул. Нет, спать он будет, когда научится бегать быстрее отцовых стрел. Рука сама потянулась к шраму.
«Лук, - говорил дед, - единственное оружие, которое не убивает, если не знать, как с ним обращаться. А это значит, Урью, когда ты отпускаешь стрелу, ты знаешь, куда она должна попасть. Ты видишь цель. Твои пальцы касаются цели, касаются стрелы и рисуют путь. И отпускают тетиву».
Под пальцами горело.
Рюкен. Ты хочешь меня убить? Ты не раз давал мне понять, что такой сын тебе не нужен. Я сплошное разочарование, не так ли? Тогда почему ты спас меня?
- Ты можешь отказаться от тренировок в любой момент, Урью, - когда прошло время, отведенное для тренировки, Рюкен накинул пиджак на плечи и направился к выходу.
- Никогда, - Ишида, дыша через раз и опираясь на стену, поднялся с пола.
- Посмотрим.

Вечером третьего дня Ишиду привезли домой к Рюкену. В городской клинике ему выдали больничный лист и освободили от школьных занятий на неделю. С диагнозом «поскользнулся на лестнице». Все тело было в синяках и кровоподтеках. Ишида не помнил, как выбрался из потайного подвала под больницей, добрался до машины, как водитель привез его, как он поднялся в комнату. Упал на кровать и так и остался.
Он вернулся в дом, где прошло его детство. Ничего тут не изменилось. Странно возвращаться туда, откуда стремился убежать.
Спустя какое-то время раздался стук в дверь, и горничная передала, что хозяин зовет на ужин. Ишида только шевельнул плечом. Он не хотел быть ничем обязанным. Прокормить себя может сам. Денег не надо. В жизнь и в душу лезть не надо. То, что он находится под одной крышей с Рюкеном – обстоятельство временное, вынужденное и тем самым неприятное.
Хозяин вошел без стука.
- Урью, - начал он.
- Рюкен, - услужливо ответил Ишида. Он сел на кровати.
- Не перебивай старших. Тебя позвали на ужин.
- Я не голоден.
Хотя живот крутило от голода.
- Тебя позвали, - повторил Рюкен, более чем прохладно. – Ты в моем доме. Ты идешь в столовую, садишься на место и изображаешь интерес к жизни.
Ишида резко встал. Его разбирала злость. Кто он такой, чтобы приказывать? Где он был, когда сын нуждался в нем? Взгляды встретились, Ишида сжал губы в тонкую линию. Он не будет вестись на провокацию.
- Что-то не так? – холодно поинтересовался Рюкен.
Неужели он действительно не понимает?
- Все хорошо.
Ишида спустился вниз, Рюкен шел следом. За ужином отец и сын друг с другом не разговаривали. Рюкен холодно отчитывал кого-то по телефону, а Урью с тоской разглядывал салат. К тарелке он демонстративно не притронулся.
- Если не будешь есть, - Рюкен бросил телефон на стол, - отнеси на кухню. Но я предупреждаю: никаких тренировок, пока ты не восстановишься.
- Я уже восстановился.
- Здесь я решаю, - он потянулся за сигаретой и открыл газету. – Иди спать.
- Я не маленький, чтобы говорить мне, что делать.
Рюкен бросил на сына равнодушный взгляд из-под очков и сосредоточился на чтении. Ишида отнес тарелку на кухню, получил тайком от кухарки сэндвич и пакет молока и ушел к себе. Он опустошил пакет за минуту, жадно проглотил бутерброд. Откинулся на подушку, положил руку на живот. Сейчас заболит. Испортил себе желудок такой диетой – в больнице были только сэндвичи из автоматов и кофе. Испортил – ну и что?
Рука сползла вниз до края штанов, пальцы машинально теребили пуговицу на рубашке.
Голод ушел. Злость осталась.
Каждый вечер, несмотря ни на что, Ишида должен был спускаться в столовую. Пока Рюкен сидел напротив и ел. И говорил по телефону. И смотрел телевизор. И читал газету. И курил. И издевался.
- Курение вредит здоровью, - Ишида не сдержался и прервал обет молчания.
- Я знаю. Не беспокойся обо мне.
- Я беспокоюсь о себе.
Струйка сизого дыма сорвалась с губ мужчины.
- Вот как. Ты не доживешь до рака. С твоими талантами находить неприятности.
В горле поднялся комок.
- Ты уверен, что это то, что отец должен говорить своему ребенку?
Рюкен поднес пальцы с сигаретой ко рту и взглянул на мальчишку:
- Ты вспомнил, что ты мой сын?
- Ты сделал все, чтобы я об этом забыл.
- Верно. Где я ошибся? – пробормотал Рюкен.
- Что? – он услышал, но не понял.
- Ничего, - Рюкен лениво скользнул взглядом по лицу. По распахнутому вороту рубашки. – Скажи, ты меня ненавидишь?
Нет.
- Да.
- Я же говорил, что ты не умеешь врать, - он задавил сигарету в пепельнице и поднялся из-за стола. – Сделай сто отжиманий и иди спать. Благодарю за компанию.
Ишида несколько секунд молча смотрел вслед, а потом отвел взгляд. Ладони вспотели.

Рюкен всегда держал сына на расстоянии. Ишида не помнил, чтобы отец хоть раз прикасался к нему. Считал, что мальчишкам не нужны нежности. Или брезговал. Поэтому, когда теплая ладонь легла на затылок, Ишида вздрогнул, а когда пальцы пробежали вниз, перебирая гладкие пряди, по спине прокатилась дрожь.
Он тут же дернулся прочь.
…И проснулся.
Он тяжело дышал от возбуждения. Между ног горело, он запустил руку в штаны. Несколько движений и готово. Вытер ладонь о футболку. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Всего лишь сон, фантазия, подсознание шалит – чего он волнуется? Будто Рюкен узнает когда-нибудь…
Никогда.
Что Рюкен ему снится с тех пор, как он начал впервые испытывать желание. Стыдно было и страшно, когда не понимал, отчего так происходит. К пятнадцати годам начитался чего только не. Сублимация. В детстве любви не додали? Возможно.
Он даже убедил себя, что ему нравятся мужчины. Было стыдно, но еще гаже признаться в таких чувствах к собственному отцу.
Нельзя. Хуже чем нельзя. Невозможно. И не рассказать никому, и совестно в глаза смотреть. Когда он ушел из дома и перестал встречаться с Рюкеном, сделалось полегче. Подсознание иногда выкидывало коленца и мучило видениями, но иначе как грязь Ишида не мог воспринимать свои желания. Что-то с ним было не в порядке. Еще бы не свихнуться, когда на твоих глазах умирают люди, и где-то глубоко сидит понимание, что с тобой случится то же самое – появится пустой, цапнет острыми зубами, и никто не придет на помощь. Деда нет, а отцу наплевать. Добавьте сюда увлекательное путешествие на тот свет и обратно. Сколько можно внушать себе, что справишься со всеми неприятностями сам? Когда-нибудь иллюзия исчезнет, и тогда, и правда, привет шизофрения.
Почему Рюкен никогда не говорил, что он Квинси? Он же получил пятиконечный крест клана. Мог бы обучить давно… Сейчас обучит.
«Ты больше не станешь связываться с шинигами».
Да, папа.
Он сжал ткань в кулаке. Заставил себя дышать размеренно и разжать руку. Ладонь упала на кровать. Ишида повернулся на бок, в нос впилась оправа от очков. Забыл снять, или не хватило сил вечером? На груди ныл шрам. Он залез пальцами под футболку и осторожно коснулся обожженной кожи. Нет, фантомная боль.
Лучше не подпускать Рюкена близко. И не думать.
А футболку лучше постирать.
Ишида поднялся, почувствовав разом боль в каждой мышце, и пошел в душ.

Он потерял счет дням. Его отвозили в больницу утром, привозили вечером. Иногда он оставался ночевать в кабинете. Рюкен наблюдал и ждал, когда тот сдастся. Он держался на одном упрямстве и гордости. Больше у него ничего не было. Даже таланта.
«Мне это не интересно, а у тебя нет таланта». Ишида никогда не забудет тот вечер, когда ему запретили даже думать о Квинси.
«Почему ты так ненавидишь Квинси, папа?»
«Им не платят за работу».
Дверь в спальню распахнулась, и звук шагов вырвал Ишиду из полусна.
- Вставай, Урью.
Рюкен подошел.
- Не можешь? Видимо, мои тренировки слишком для тебя. Завтра отдыхай.
Столько презрения в голосе – невыносимо.
- Я приду, - хрипло сказал он.
- Я скажу, чтобы тебе принесли ужин, - Рюкен захлопнул дверь.
- Я все равно приду, - упрямо повторил он. – Я… стану сильнее. Тебя. Стану Квинси. Должен…
Ишида попытался сползти с кровати. Рубашка в крови. Ныло плечо, там, где обожгло стрелой. Не успел увернуться. Снова. Лихорадило. Его не должны видеть в таком состоянии. Ишида облизнул пересохшие губы. Сознание поплыло. Надо поспать пять минут. Он устал. Просто устал…
Дверь снова распахнулась. На этот раз его подняли с кровати, в нос бросился резкий запах нашатырного спирта. Ишида поморщился, мотнул головой. Усадили, поддерживая под спину. Стакан с водой стукнулся о зубы. Он глотнул жадно. Открыл глаза. Очки куда-то делись, и взгляд, направленный на Рюкена, был мутный и растерянный.
- Пей, Урью.
- Не трогай меня, - вода пролилась на грудь, стало свежо.
Рюкен коснулся раны. Ишида дернулся в панике.
- Уйди.
- Всего лишь царапина.
Рюкен поднял мальчишку на руки и вынес из комнаты. Как маленького. Сопротивляться не осталось сил.
Комната Рюкена находилась в другом конце коридора. Он принес сына в ванную. Толкнул в душевую кабину. Ишида оперся спиной о стену и откинул голову назад, не открывая глаз. Теплая вода лилась на лоб, стекала по лицу, по груди, вымачивая рубашку и штаны. Потихоньку приходил в себя.
Пластиковый пол слегка прогнулся, когда Рюкен шагнул в душ. Пальцы сбежали вниз по животу, расстегивая рубашку и аккуратно освобождая правое плечо с ожогом. Ишида приоткрыл глаза и следил сквозь ресницы за отцом. Тот снял очки, но не снял одежды. Вода стекала по светлым волосам, капли падали с кончика носа и подбородка, срывались с длинных прядей. Губы были сведены в линию.
Слишком близко. За все десять лет, с тех пор, как Ишида себя помнил. Можно разглядывать, сколько угодно.
- Потерпи, Урью, - он промыл рану. Сердце быстро билось. Руки гладили тело в синяках, смывая грязь и кровь с царапин. Рубашка с мокрым шлепком упала на пол. Дыхание перехватило. Ладонь легла на ремень брюк, и тогда Ишида нашел в себе силы сопротивляться. Локоть уперся в грудь мужчине, отодвигая, а вторая рука перехватила запястье.
- Что-то не так? – Рюкен остановился.
- Отстань. Я сам.
- Что ты сам? – он качнулся ближе, но Ишида не убрал локоть.
- Убирайся.
- Ты в моей ванной, - напомнил Рюкен.
- Тогда дай мне уйти, - он попытался отодвинуться. Рука соскользнула, он ткнулся лбом в грудь отцу. Тот подхватил его, чтобы не упал. Крепко обнял. Вмиг вся кровь схлынула с лица, и Ишида отпрянул, вцепившись ногтями в плечи Рюкена. Смотрел, не дыша, в глаза. И боялся больше, чем боялся когда-либо в жизни.
Рюкен застыл под перепуганным взглядом.
- Что ж… - он тут же нашелся. – Ты пришел в себя. Хорошо. Пойдем перевяжу, - и ушел в комнату, оставляя мокрые следы на полу.
Ишида остался стоять у стены. В жар бросало. От одного касания. В холод. От мысли, что тот узнает.
Только бы Рюкен ничего не спрашивал.

Ишида кинул мокрую одежду в корзину для белья, наскоро вытерся и закутался в халат. На кровати валялась аптечка. Чего только нет. Урью заметил блеск скальпеля.
- Ты мне вскрытие решил сразу сделать, не дожидаясь, пока я сдохну? – поинтересовался он. Сарказм привычен. Позволяет разрядить обстановку.
- Садись.
Рюкен был в штанах, без рубашки. Ишида отвернулся и сел на кровать.
- Дать обезболивающее?
- Резать будешь?
- Ты бледный, - Рюкен взялся пальцами за подбородок и развернул лицом к себе.
- Спать хочу, - огрызнулся и вырвался. – Дай что-нибудь от головы.
И от возбуждения. Снотворное, слабительное, опиум, цианистый калий, что там еще?
Губы растянулись в улыбке. Ресницы дрогнули, и Урью быстро опустил взгляд.
Через несколько минут раны были продезинфицированы, повязки наложены, и в голове под действием болеутоляющего звенела приятная пустота. Рюкен не удержался и налепил кусок пластыря сыну на нос. Ишида раздраженно содрал пластырь.
- Я надеюсь, что ты не отменишь завтрашнюю тренировку из-за такого пустяка, - сказал он.
- Надеюсь, завтра ты сможешь на нее явиться.
Рюкен отошел к открытому окну и вынул сигарету из пачки. Щелкнул зажигалкой.
- Я пойду, - Ишида осторожно поднялся. Больше не лихорадило – и на том спасибо.
Рюкен приложил сигарету к губам.
- Останься, Урью. Есть разговор, - тихо сказал он.
- Мне не о чем с тобой разговаривать, - по спине прошел холодок. Неприятное предчувствие сковало виски. «Мне нечего тебе ответить» звучало бы вернее.
- Разве? – комната наполнилась ароматным дымом. – Я подумал…
- Рюкен, - устало перебил тот. – Я иду спать.
Ишида вышел из комнаты, сердито хлопнув дверью. Иногда ему казалось, что Рюкен видит его насквозь. В дрожь бросало от предположения. Успокаивала только глубокая уверенность в том, что Рюкену плевать на все, кроме денег. Он не будет и пытаться разобраться в сыне.
Он остановился у портрета на лестнице и посмотрел на красивое, вечно молодое лицо матери. Ей повезло в каком-то смысле. Она не увидела, во что превратился ее сын.

По комнате поплыли клубы табачного дыма. Рюкен выключил свет, приоткрыл створку окна и продолжил курить, наблюдая за застывшим в лунном свете двором.
Ему было четырнадцать, когда он стал Квинси. Слишком рано. Даже думать о таком не хочется, не то что вспоминать.
Урью скоро шестнадцать.
Нет ничего хорошего в том, чтобы быть Квинси. Рюкен выдохнул дым. Это проклятие. Кровь не даст тебе уснуть, будь ты мертвый иль живой. Вой пустого будешь слышать, не уснешь, пока не стихнет. И не тронет век тебя ни зверь, ни птица, ни пламя, ни камень, ни вихрь, ни водица. Такова судьба убийцы.
Старая легенда.
За окном зашумели деревья, качнулись тени в комнате. Красный огонек сигареты удержал мир от того, чтобы перевернуться. Некоторые вещи просто лучше не знать.
Шинигами верно говорили – охота на пустых едва не нарушила баланс миров. Но Квинси и без вмешательства высших сил были прокляты. Они были убийцами. Они уничтожали души, разъедаемые болью, ненавистью и отчаянием. Эдакий антибиотик мира духов.
Но все равно убийцы. Попадают ли Квинси в рай? Этого Рюкен не знал. Но в ад Квинси точно попадают, и он попал в ад в четырнадцать.
Сигарета догорала в пальцах.
Наказание соразмерно деяниям. Квинси были наказаны с рождения.
Они равно верили в бога и собственную божественность, оправдывающую убийство; они верили, что из пронзенных стрелами душ не течет кровь, носили белую одежду, и отмывали пятна крови с сердца и рук в лучах солнца; они верили в грех, который передается от отца сыну, и в невинность своих детей; и даже когда они учили детей убивать, они верили в их бессмертие.
«Это древний ритуал. Твоя защита. Ты станешь сильнее».
Чтобы оградить от беды, надо поставить клеймо. Печать проклятия. «Не тронет век тебя ни зверь, ни птица, ни пламя, ни камень, ни вихрь, ни водица. Ибо ты будешь грешен, и отвернутся от тебя земля и небо. И не причинят тебе вреда».
Рюкен затянулся, запуская обжигающе теплый воздух в легкие, и выдохнул дым в потолок. Он с самого начала решил, что не верит в традиции Квинси. С той самой ночи, когда отец пришел, чтобы переспать с сыном, как того требовал ритуал инициации. Рюкен не захотел, но его не спрашивали. Потом отец шептал слова заговора и объяснял, и извинялся, и гладил по плечу. Тошнило от извинений. Рюкен понимал, но простить не мог.
Губы растянулись в презрительной усмешке. Да, он его ненавидел и не хотел, чтобы Урью виделся со стариком. Сам тоже держался подальше, от греха. Он бы предпочел, чтобы Урью ничего не знал о Квинси. Ради его же блага. Сын благо не оценил.
Мало того, что сам освоил простые техники, так потом связался с шинигами. Но дальше без учителя ему не выжить. Страшно за него, Рюкен?
Страшно.
Отец тоже боялся, поэтому поторопился. Передать ему проклятье, грех, знания и крест. Интересно, что из этого списка можно безболезненно вычеркнуть, и что в первую очередь необходимо Урью?
Урью быстро учится, но времени мало, а каждая техника боя требует практики. Если рассматривать вариант с традиционными заговорами… Не трахать же в самом деле собственного ребенка – двадцать первый век на дворе, космические корабли, нанотехнологии, адронный коллайдер и… инцест, как единственное средство оградить от злых духов. Как вам, доктор Ишида Рюкен? Вы спасли много жизней, только вот так еще ни разу никого не спасали.
Если бы Урью был против, Рюкен бы и не думал о проклятии. Но у сына на лице все написано, а Рюкен не слепой. Не слепой, зато дурак. Хотел как лучше, а получилось, что только мучил Урью. Как ему объяснить, что его желания – не более чем инстинкт?
Проклятый зов крови.
Бычок безжалостно раздавили в пепельнице.
Все-таки он был дурак, если поверил, что сможет изменить судьбу.

На щеке осталось влажное дыхание. Руки легли на бедра. Ишида выгнулся под осторожными ласками и повернул голову, чтобы поймать его губы своими. И не отпускать.
…Вот так и сходят с ума. На часах горела цифра – третий час ночи. Снова, по тому же кругу, как белка в колесе. Выхода нет.
Он устал настолько, что едва соображал. А еще он был голоден.
Ишида вышел в коридор и, стараясь не шуметь, на ощупь спустился в кухню. У плиты стояла рисоварка на разогреве. Слопал три полных плошки риса, не отходя от плиты, и удовлетворенно выдохнул. Так, с голодом разобрались. Если бы все проблемы решались так просто.
В окно заглянула луна. Сзади, будто мышеловка, щелкнула зажигалка. Ишида резко обернулся.
Рюкен не спеша закрыл дверь и оперся на нее спиной, развернувшись лицом к сыну. Между ними находился стол, за которым обычно сидели и кушали кухарка и горничная. Свет из окна падал прямо на Рюкена. Доктор был одет в костюм. Значит, не ложился спать. Скорее всего, пришлось съездить в больницу, и он вернулся оттуда совсем недавно.
- Держи.
В воздухе сверкнул пятиконечный крест. Звякнула цепочка. Ишида поймал и посмотрел неверяще. Символ клана. Знак Квинси.
- Что это значит? – спросил он неуверенно. Если это шутка, то у него нет настроения.
- Я решил, что ты заслужил это, Урью, - он выдохнул сизый дым и оценивающе пригляделся к подростку.
- Ты так решил? – Ишида глянул прямо в глаза. – Чем же я заслужил? Я же ни разу не попал в мишень.
- Ты знаешь основы. Остальное – практика.
- То есть, ты просто хочешь от меня избавиться?
- Да, - Рюкен усмехнулся. Если подойти и провести ладонью по темным гладким волосам – будет ли это преступлением?
- Мне не нужны подачки, - Ишида метнул крест обратно. В голосе зазвенела обида. – Если у меня нет таланта, так и скажи.
- Тебе нужен не талант.
Сначала гладить, ждать, когда разомлеет. Подцепить и снять очки, кинуть на стол. Следом – свои. Притянуть. Станет сопротивляться, щенок неприрученный. Протолкнуть язык в рот с силой. Ему точно не понравится вкус табака.
В глазах мальчишки читалось, что он сам бы сейчас повис на отце, вцепившись пальцами в плечи, неумело целуя, пока не скинут.
Грех бывает сладок. Пальцы сжали сигарету, как тетиву. Вспомнилось, что он не любил убивать, но как легко он убил зверя, чтобы спасти сына. На что он готов пойти, чтобы спасти его снова.
- Вместе с крестом я должен был передать тебе кое-что еще, - Рюкен подошел и бросил сигарету в раковину, – но не сейчас. Давай, поговорим об этом, когда ты вырастешь?
- Я не ребенок, Рюкен.
- Проверим?
Сердце ухнуло в пятки, аж ногам горячо стало, когда Рюкен схватил сына за ворот рубашки, толкнул назад, вжимая в подоконник. Склонился над ним. Они чуть не столкнулись лбами.
- Отпусти, - хрипло пробормотал Ишида. Жар полз по ногам, обжигал бедра. Стояло. Он мотнул головой. Пальцы крепко вцепились в волосы на затылке, не позволяя. Бесполезно сопротивляться. Рюкен сильнее, и тем бесполезнее, когда собственное тело слушается не тебя, а его.
- Я согласен, ты не ребенок, - он наклонился к уху. – Тогда позволь мне рассказать об одной традиции, а ты сам решишь, надо тебе становиться Квинси или нет.
Ишида умирал от стыда. Пусть это окажется очередным сном, потому что только во сне Рюкен может так обнимать.
- Я… не отказываюсь от своих слов, - выдохнул Ишида.
- Погоди, - отец коротко хмыкнул. Дыхание скользнуло по щеке. – Я не спросил о главном. Как ты относишься к инцесту, Урью?

конец

@темы: 4 тур (2010 год), яой, Фанфики

---

"Отрази меня, если сможешь", для Kagami-san

[serranef]

Название: "Отрази меня, если сможешь"
Автор:  serranef
Бэта:  FanOldie-kun, спасибо тебе
Персонажи: Айзен Соуске|Кьёка Суйгецу
Рейтинг: G
Категория: джен, драма, агнст, десфик (полный набор, да)
Краткое содержание: Развитие отношений Айзена и Суйгецу... с самого рождения(с), достижение банкая и, как апофеоз жизненного пути нашего дорогого предателя всея Готея и даже собственного занпакто, события 421-422 глав.
Предупреждения: авторское видение (ООС?), трава, церебральная НЦа и, как следствие, возможность сломать мозг при прочтении. При написании автор точно сломал.
Комментарий автора: Текст был почти полностью переписан, как только вышла 422-ая глава. Что-то может показаться странным. Автору кажется странным всё, но переписать он уже не в силах, поэтому бьёт челом и коленопреклонно просит заказчика простить его за этот текст и срок его публикации.
По заявке  Kagami-san: 4. Айзен и его занпакто. Достижение банкая. Развитие отношений.

Когда я достиг необходимой силы, чтобы на равных сражаться с Айзеном, то во время битвы мне удалось почувствовать, что в его мече не было ничего, кроме одиночества.

© Ичиго, 422-ая глава

Конец периода Хризалиды

Айзен Соуске.
Что для вас это имя? Имя предателя, которое вы даже брезгуете произносить? На самом же деле ненависть и брезгливость, что вы ощущаете, произнося его, не имеют смысла, так как нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь. Вернее - можно, но совершенно глупо, нелогично и бессмысленно. Поверьте мне, вы не понимаете Айзена Соуске, потому что даже я его порой не понимаю.
Меня зовут Кьёка Суйгецу.

Статный мужчина в белых одеждах стоял на возвышенности во внутреннем мире шинигами и смотрел на закат. Могло показаться, что это и есть Айзен Соуске, но нет, это был лишь его занпакто. Спокойный взгляд карих глаз скользил вдоль линии горизонта. Там, вдали, тёмная чужая энергия разрушала саму основу мира, оставляя после себя лишь пустоту.
«Вы же хотели умереть с дырой в груди, капитан Айзен?»
Что ж, Айзен мог выбирать. У Суйгецу выбора не было. С другой стороны, правильнее сказать – сейчас не было. Выбор есть всегда, просто порой сложно проследить за тем моментом, когда его необходимо сделать. Кьёка решил всё для себя непозволительно давно, так что ж теперь удивляться или сожалеть? Нет причин ни для того, ни для другого.
Занпакто холодно окинул взглядом мир, неумолимо поглощаемый силой Хогиоку, и направился к развалинам своего личного Лас Ночес. Там находилась его любимая терраса. Именно на ней, сидя за своим изразцовым белым столом, он и хотел встретить смерть.
Разрушенная копия Лас Ночес, белые одежды, идеально уложенные волосы… можно было подумать, что внутренний мир Соуске - искажённое отражение внешнего, но на самом деле…
Суйгецу усмехнулся.
Всё было не так.

***

Кьёка Суйгецу – сильнейший иллюзорный занпакто. Он отражает реальность, заставляя вас поверить в увиденное. Суйгецу не создаёт ничего нового, только отражает – запомните это. Равно как и не рождается занпакто из пустоты. Хозяин меча, так или иначе, носит в своей душе часть сущности занпакто.
Айзен Соуске всегда был зеркалом, хотя многие этого не замечали. Окружающие всю жизнь видели в нём то, что хотели, словно смотрелись в мутное зеркало. Такое отражает нечётко, все недостатки внешности сглаживаются, и смотрящий видит свой идеальный образ. Из этого качества Соуске и родился его занпакто.

***

Кьёка повесил плащ на спинку стула, неторопливо сел и взглянул на стол. Шахматная доска лежала ровно посередине. Редкие по красоте и изяществу исполнения фигуры красовались на её поверхности.
«Если выиграешь – получишь всё.»
«А если проиграю?»
Суйгецу не притронулся ни к одной из них.
«Правила просты. Каждая фигура обладает особенной реяцу. Смотри внимательно, Айзен Соуске. Неважно, играешь ты белыми или чёрным, важно лишь то, настолько ты чувствуешь свои фигуры. Их общий фон реяцу практически идентичен. Чтобы сдвинуть фигуру, ты должен различить тонкие колебания энергии и подчинить их. Однако против тебя буду играть не только я, но и время. Партия считается проигранной, если ты не сможешь сдвинуть фигуру за отведённое время или же потеряешь короля. Выбирай цвет, лейтенант пятого отряда.»
Эти фигуры, как и весь мир вокруг, умирали, и Кьёка не хотел лишний раз тревожить их прикосновениями, лишь воспоминаниями.
«Чёрные, не так ли? Теперь они принадлежат тебе. Можешь приходить сюда в любое время и тренироваться управлять ими. Мы начнём играть, когда ты будешь готов.»
«Одно условие, Кьёка Суйгецу. За каждую потерянную фигуру ты будешь отвечать на мой вопрос.»
«Принимаю. Но ты, в свою очередь, за каждую потерянную фигуру будешь выполнять то, что я скажу.»
«Принимаю.»
А ведь когда-то… столетия назад…
Суйгецу прикрыл глаза, окунаясь в омут памяти.

Детство

Её кимоно всегда было цвета чайной розы. Её движения – плавными и размеренными. Она брала горсть чая из чаши и пересыпала в небольшую пиалу. Её звали Кьёка Суйгецу.

А его звали Айзен Соуске. Мальчишка сидел рядом на татами и наблюдал за тем, как женщина поднимает пиалу, подносит её к лицу и ловит аромат листьев садовой сливы, а затем элегантным движением снимает чайник с огня и высыпает в него неровные лепестки. Запястье женщины оголилось на доли секунды, и Соуске отвёл глаза. Он боялся эту женщину из своих снов, но более всего он боялся смотреть в её спокойные серые глаза. Она была строга, но в её присутствии Соуске ощущал себя в безопасности. Подобные сны позволяли ему отдохнуть от реальности, но в то же время их атмосфера не всегда была спокойной.
- Ты должен смотреть на меня, - почти ласково сказала Суйгецу, поднимая голову Айзена за подбородок. – Всегда, Соуске. Только на меня. Запомни это.
- Но вы – мой сон, а значит – порождение моего воображения. Если всегда смотреть лишь на вас, то это равносильно самолюбованию.
- Справедливые слова… - довольно улыбнулась Суйгецу, – …были бы, если бы я действительно была твоим воображением. Но это не так.
Женщина разлила заварившийся чай по кружкам и вложила одну из них в руки мальчика.
- Вы мне снитесь, но не я вами управляю? – после секундного молчания уточнил он.
- И да, и нет, - она вдохнула аромат душистого напитка. - Ты слишком юн, чтобы понять и принять мою суть. И задаёшь вопросы, время которых ещё не пришло, Соуске.
- Тогда я задам их позже, - согласился Айзен, зная, что спорить с этой женщиной бесполезно. Да и совершенно не хотелось. Кем бы она ни была, в этом уголке его снов всегда пахло чаем, пряностями и летней свежестью из окна. А ещё здесь было тепло и хотелось прикоснуться к той, что называла себя Кьёкой. Ещё больше хотелось, чтобы она сама обняла, хоть раз. Но Суйгецу не считала это необходимым - так ему казалось.
- Умно, - кивнула она.
- Вы позволите мне спросить? – всё же рискнул Айзен.
Она улыбнулась. Соуске посмотрел на набор шахмат, стоявший на полке. Они были причудливыми, эти шахматы, и притягивали к себе взгляд. Хотелось до них дотронуться, но почему – он не понимал. Суйгецу поймала направление его взгляда.
- Их время также ещё не пришло.
- Вы не позволите даже посмотреть? – на лице мальчика отразилось разочарование.
- Даже, - Кьёка сделала глоток, отставила чашку в сторону и пристально посмотрела на юного хозяина. – Твои глаза не увидят того, что необходимо.
- Я не понимаю, - немного устало поизнёс Соуске.
- Всему своё время…
- И когда оно наконец наступит? – не выдержал Айзен. Чёлка упала на глаза мальчика, загоревшиеся отчаянным азартом, и он почти улыбнулся, только улыбка вышла натянутой. Кьёка снисходительно кивнула.
- Когда твой разум, Соуске, - она поднесла ладонь ко лбу Айзена, – и твоё сердце, - изящная рука легла на грудь мальчика, - будут говорить на одном языке. Сейчас они не слышат и не понимают друг друга. Оба шепчут тебе свои желания и, отвлекаясь на это, ты не замечаешь того, что происходит вокруг тебя. У них совершенно разные желания, и ты злишься на себя за то, что не можешь сделать правильный выбор. Злость ослепляет. Если показать слепому картину, разве он сможет насладиться всей её красотой? Нет, он сможет лишь коснуться, обвести ладонями её контур, но сути ему не постичь никогда. Ты ведь не хочешь видеть лишь внешнее?
Губы Соуске дрогнули в понимающей усмешке – его вновь оставят ни с чем.
- Нет.
- Сейчас ты приходишь сюда отдыхать, - она внезапно коснулась его щеки, проведя по ней кончиками пальцев, и Айзен удивлённо посмотрел на Суйгецу. – Но так будет не всегда. Наслаждайся, пока ещё можно. И допей чай.
Мальчик смутно улыбнулся, едва заметно прижался к её руке и сделал глоток. А потом уснул на её коленях, чувствуя, как женщина ласково гладит его мягкие волосы.

***

Кьёка Суйгецу – это отражение желаний. Ты видишь его таким, каким хочешь видеть. Суйгецу примет облик того, в ком или чём ты больше всего нуждаешься. Но могут ли быть у существа, отражающего желания, свои собственные?

Отрочество

Его косоде и хакама всегда были цвета первого снега. Его движения – уверенными и точными. Когда длинные светлые волосы падали на глаза, он небрежным жестом зачёсывал их назад. Его звали Кьёка Суйгецу.

- Ты доволен? – Кьёка презрительно усмехнулся, встряхнул меч, очищая от крови, воткнул его в землю и перешагнул через тело своего шинигами. – Ты просил этого сражения, не я. И ты лежишь сейчас на земле. Теперь поясни мне, с какой целью ты решил скрестить со мной клинки?
Юный Айзен медленно поднял голову. В воздухе пахло… свежестью. В этом проклятом мире всегда пахло свежестью. Или цветами - их аромат порой кружил голову. Когда его занпакто – Кьёка Суйгецу – подходил слишком близко, то вместе с тягучей силой от него веяло весной. Яркий мир, светлый… опасный. Тем более, когда не ты в нём хозяин.
Соуске приподнялся на локтях и лишь изредка возникавшие на скулах желваки выдавали испытываемую им боль.
- Я должен был проверить себя, - максимально спокойно произнёс он.
- Ты ещё почти мальчишка. Проверить себя? Хорошо, только уточни – свою силу ты хотел испытать или свою глупость?
- Суйгецу, - Соуске прикрыл глаза, давая понять, что сдаётся. – Тогда в чём дело? Все шинигами повышают свой уровень владения занпакто, тренируясь во внутреннем мире. Почему ты полагаешь, что нам этого не нужно?
- Потому что сейчас ты никто против меня, и это очевидно.
- Но разве ты не должен помогать мне стать сильнее? – усмехнулся Соуске.
Суйгецу только разочарованно улыбнулся, подходя ближе.
- Нет, - мягко ответил он. – Тебе никто ничего не должен, Айзен Соуске, а помощи просят лишь слабые духом. Помогая ближнему своему, помни о том, что твой вклад в его развитие должен быть в разы ниже его собственного, иначе он не приобретёт необходимый опыт, а значит - ничему не научится. Жизни - в том числе. Помогая ближнему, ты тем самым вредишь ему, - занпакто тонко улыбнулся. - А теперь, если хочешь, - Суйгецу протянул руку, - я помогу тебе.
Соуске молчал, глядя на протянутую ладонь. У него самый странный занпакто из всех, о каких он слышал. А вот о своем Айзен молчал, выдавая лишь крупицы информации.
Айзен боялся.
- Нет, я сам, - шинигами не без труда сел, осматривая свои раны, которые – он точно знал – заживут, когда того захочет его занпакто. Соуске, как ни досадно, всё ещё не был хозяином своей души, её законами управлял Суйгецу.
- Тогда отдыхай.
- Суйгецу, - молодой шинигами окликнул Кьёку, собиравшегося уйти. – Ты считаешь, что я ещё слишком молод, чтобы понимать то, что понимаешь ты. Это так?
Мужчина снисходительно улыбнулся вместо ответа.
- И всё же я понял, - продолжил Айзен, поднимаясь на ноги, - что ты – никто. Пустышка. Сосуд, - слова звучали холодно, резко и совсем не шли его юношескому голосу. – Ты хранишь мою силу до той поры, пока я сам не смогу ей воспользоваться. Думал, что я не пойму этого, – усмешка. – Кьёка Суйгецу?
Занпакто не без удивления посмотрел на своего шинигами, а затем тихо и почти одобрительно рассмеялся.
- Ты почти прав, Айзен. Ошибка лишь в том, что я не сосуд для твоей силы. Я и есть твоя сила. И сегодняшняя тренировка действительно была проверкой. Тебе было интересно, сможешь ли ты разбить мнимый сосуд и как скоро ты сможешь это сделать, - в один шаг шунпо Суйгецу оказался перед лицом Айзена. Тон занпакто стал куда серьёзнее. – Никогда, Соуске. Ты – такое же зеркало, как и я. Так отрази мою силу, научись это делать. Я не собираюсь, как остальные занпакто, чем-то делиться с тобой. Учись отражать.
- Как скажешь, - неожиданно покорно произнёс шинигами. Суйгецу изучающе посмотрел ему в лицо – тщетно, юнец успел скрыться за маской спокойствия и спрятать свои мысли. Кьёка наклонился к самому уху хозяина. Аромат цветов. Мощь реяцу. Айзен невольно закрыл глаза.
- Выиграешь – получишь всё, - шепнул занпакто. – Не забывай об этом.
И Кьёка исчез, посчитав, что Айзена можно оставить. Нет, он не стал заживлять его раны – пусть помнит.
Соуске бездумно улыбнулся, когда возле него появились проклятые шахматы. Всё же, у него самый странный занпакто. Гордый, сильный и самоуверенный.
- Зеркала тоже бьются, Кьёка Суйгецу, - усмехнулся юный шинигами, расставляя фигуры.

***

Суйгецу сделал ход ладьёй, убирая с доски вражеского коня. Сегодня он пригласил Айзена в свою обитель. Белые стены дворца Кьёки образовывали немыслимый лабиринт. Лейтенант не смог бы сам найти выход – он отчего-то ещё не чувствовал внутреннего мира настолько хорошо. Шахматы, однако, уже подчинялись его воле куда лучше, но речи о том, чтобы обыграть Суйгецу, ещё не шло. Айзен выбивался из сил раньше, чем заканчивалась партия, да и расклад бывал явно не в его пользу. Управление фигурами порой выматывало больше, чем сутки тренировок с капитаном Хирако.
- На сегодня всё, не так ли? – заботливо спросил Суйгецу, подпиравший подбородок двумя пальцами. – Я не чувствую в тебе силы сделать следующий ход.
Айзен прикрыл глаза, попробовав собрать последние капли реяцу, но не смог различить энергетику ферзя и второго коня – фигуры остались недвижимы. Усталая улыбка.
- Да.
- Хорошо, - Кьёка встал, подошёл к краю террасы и облокотился на перила. Над полем дикого шиповника, вставал рассвет. – Тогда давай поговорим о том, что занимает твои мысли.
- Мои мысли?
- Ты слышал, что я сказал.
Айзен сделал глоток чая, любезно приготовленного Кьёкой, и посмотрел вдаль.
- Я хочу понять, что движет этим миром. Ты… позволишь задать тебе вопросы, несмотря на то, что я проиграл?
- Да.
- Наше существование бессмысленно, - мягко произнёс лейтенант. – Вечная жизнь шинигами – это служение самому явлению «Жизнь». Мы существуем для того, чтобы поддерживать целостность мироздания, но почему мы должны быть согласны с отведённой нам ролью винтиков в этой системе? Мы слуги, Суйгецу. Не боги, нет – слуги. И в первую очередь мы служим живым людям: шинигами поддерживают баланс душ, чтобы они каждый раз возвращались в Генсей. Но скажи мне, разве мы должны мириться с ролью слуг? Существование длиной в вечность – разве это правильно? – Айзен внимательно посмотрел в глаза занпакто. – И самый главный вопрос: почему же тогда все так легко с этим смирились?
Кьёка помолчал пару секунд и по-доброму улыбнулся, как улыбаются глупому ребёнку. Айзена более чем бесила вот эта вот его манера улыбаться, поэтому он раз за разом просто отражал её.
- Для себя ты уже нашёл ответ на этот вопрос. Каков же он?
- Все боятся изменить уклад Мироздания.
- Верно. Но почему?
- Это возможно лишь при одном условии: существующий должен их устраивать. Пока вещь устраивает, её не станут выкидывать.
- Верно, - вновь кивнул Суйгецу. – Найди мне причину, которая удовлетворяет этому условию.
- Их что-то держит, - Соуске склонил голову. – Сила привычки или же привязанности. Они боятся что-то менять, потому что боятся потерять, а всё, что вызывает страх – это слабость.
- Вот как, - занпакто улыбнулся уголками губ. – А теперь ответь мне на один вопрос: почему же ты не боишься говорить и думать о подобном?
- Потому что, - Айзен усмехнулся, но взгляда не отвёл, - мне нечего терять, нечем дорожить и некем восхищаться. Законами? Они устарели. Окружающими? Восхищение ослепляет. Я свободен от слабостей, Кьёка, поэтому я презираю тех, кто осознанно делает себя слабым.
- Вот как, - Суйгецу рассеянно повертел в руках черного короля. – Верно ли я понял, что отсутствие слабостей ты не считаешь слабостью?
- Нет. С чего бы?
- Что ж, ясно, - интонация говорила о том, что тема закрыта. Суйгецу едва заметно вздохнул. – Расскажи мне о Хирако Шинджи.
Король снова занял место на доске.
- Капитан Хирако, - Соуске небрежным жестом снял очки, - умён, и что самое важное – мудр. Но мудрость его и погубит. Прожив бесчисленное количество лет, капитан стал относиться к жизни слишком фаталистично. Ты… чувствовал, чем наполнен его меч, верно?
- Тоской, - ответил занпакто.
- Да, - взгляд Айзена стал острым и холодным. – Тоской. Он менял множество жизней, но ни в одной из них так и не был счастлив. Поняв, что обречён вечно искать его и не находить, он научился жить настоящим, не думая о будущем. Счастье капитана подобно бабочке – яркое, но недолговечное. В остальное же время и Саканаде, и его любимая музыка наполнены тоской. Капитан смертельно устал жить, Суйгецу, - усмешка над иронией фразы. – Он человек эмоций, и это существование его убивает. Если снять с капитана маски, ты увидишь потерявшегося во множестве вариантов жизни шинигами.
- Не лги мне, Соуске, - вдруг произнёс Кьёка. – Не это тревожит тебя больше всего.
- Не это, - холодная улыбка стала ещё тоньше. – Капитан слишком открыт. Он как пергамент в общественном секторе публичной библиотеки. Даже скрыть свою натуру не пытается, словно считает нормальным круглосуточный душевный стриптиз. Всякий, кто умеет видеть, прочтёт его насквозь.
- Увидел в нём свою полную противоположность? Такая открытость страшит тебя…мой шинигами? – Суйгецу за шаг шунпо оказался возле стола и склонился над Айзеном, ожидая ответа.
- Скорее вызывает возмущение.
- Лжёшь. Не лги мне больше, - мягко, да так, что мурашки прошлись по коже Соуске, произнёс занпакто.
Айзен впервые за всё время отвёл взгляд.
- Открытая душа вызывает желание коснуться её…
- Теперь верно, - довольно улыбнулся Суйгецу и сел на прежнее место. – Когда лёд касается пламени, он тает. И это страшит тебя больше всего. И поэтому ты отгородил себя иллюзиями от капитана. Соуске, - как-то тяжело продолжил занпакто, - почему ты так боишься? Пару раз обжёгся, так теперь…
Айзен не дал ему договорить. Шахматные фигуры полетели прочь со стола, вместе с доской. Суйгецу встретился с тяжёлым, но спокойным взглядом шинигами.
- Не лезь в мою душу, - отчётливо проговорил Айзен. Таким он бывал редко, очень редко. Во внешнем мире – никогда.
- А как ты полагаешь, где мы? – лишь грустно усмехнулся Кьёка.
- Не забывайся… занпакто, - Соуске запустил пальцы в собственные волосы. - Ты сильнее меня, но это временно. Как долго ты сможешь быть сильнее меня?
- В твоём мире всё измеряется параметром «сила», не так ли?
- Я устал от твоих слов…
- От своих мыслей ты устал больше.
- Замолчи…, - едва различимый шёпот.
- Прикажи мне.
- Кьёка Суйгецу, - реяцу шинигами взметнулась в пространстве, уплотнила воздух и Айзен направил всё духовное давление на занпакто. – Подчинись мне.
Но Суйгецу только прикрыл глаза, усмехнулся так, словно пару секунд назад выпил настой полыни, и реяцу Айзена рассеялась.
- Глупый мальчишка, - произнёс он. – Я – это ты. Вначале тебе стоит подчинить самого себя. Ритмы твоего сердца и твоей силы различны. Любой без труда остановит твой меч. Катана дрожит в руках, когда дрожит сердце…
- Я ненавижу тебя, Суйгецу, - одними губами проговорил Соуске.
- Ты не можешь ненавидеть самого себя.
- Я научусь…
- И совершишь ошибку.
- Ты прав, - после непродолжительной паузы кивнул Айзен. – Я наполню меч не ненавистью, а уверенностью в том, что я сильнее тебя; уверенностью в том, что это - мой мир, - улыбка вновь коснулась его губ. – Я…
Он не договорил, потому что в следующую секунду отлетел в сторону мешавший стол и два клинка скрестились. Кьёка не ожидал такого напора и уж тем более не ожидал, что Айзену удастся заставить его отступить. На лице занпакто промелькнуло и угасло удивление, а уже через миг белоснежный рукав на его плече окрасился алым. Суйгецу коснулся раны. Кровь. Настоящая. Но…взгляд занпакто внезапно потеплел.
- А что ты будешь делать за пределами своего мира, мальчик? – мягко спросил Кьёка.
- У моего мира не будет пределов – это ты боишься услышать?
- Да, - спокойно ответил занпакто.
- Никто не отнимет у меня уверенности в том, что я прав, - Соуске подошёл ближе, рассматривая яркую панораму внутреннего мира. - Слабые держатся за идеалы прошлого, Кьёка, не я. Победитель не должен думать о том, каков мир, ему следует думать о том, каким он должен быть. Мир меняется, а те, кто не замечают перемен, должны остаться позади. Но можно встать на ещё более высокую ступень - можно стать тем, кто привнесёт эти изменения. Стать Богом.
У Айзен бархатный и глубокий голос. Айзен говорит вещи, за которые могут сжечь на Соукиоку или навечно заточить в Улье. Но Суйгецу лишь молча слушает.
- Слабые тянутся к сильным, и лишь тот, кто действительно не нуждается в поддержке, может замкнуть цепь. Так и рождаются Боги, - карие глаза шинигами смотрели серьёзно. - Я хочу доказать, что это не просто теория, - он склонил голову. - Я докажу, что это закон Мироздания, играя на котором, можно изменить его.
- Вот как, - Кьёка тоже повернулся к террасе, находя в успокоение в созерцании бескрайнего поля, усыпанного красными, как его собственная кровь, цветами шиповника. Через пару секунд он заговорил вновь. – Если ты выбрал для себя этот путь, то помни ещё и о том, что страх – это ветер, тогда как ты - парусник. Без него ты не сдвинешься с места. Без него…, - Суйгецу усмехнулся, смотря вдаль, - ты бы даже не смог коснуться меня.
Молчание.
Знаете, порой секунды тяжёлые, очень. Стекают с циферблата невидимых часов прямо в сердце. По капле.
- Благодарю тебя, Кьёка Суйгецу, - голос Айзена наконец прервал невыносимую тишину.
Занпакто кивнул, жестом позволяя (или приказывая?) уйти. Айзен с победной улыбкой подчинился, оставляя его в одиночестве. И то, какие мысли занимали разум Суйгецу, не касалось уже никого.

Юность

Повзрослевший и окрепший лейтенант пятого отряда ступал по земле внутреннего мира. Мир приветствовал его жёлто-голубыми тонами восхода, но мироощущение Соуске было совсем иным, и на иллюзорном небе заиграли цвета заката. Он сделал первый шаг по полю маков, и цветы тут же увяли, исчезла в лица земли любая растительность, а почва стала сухой и безжизненной.
Сюрреалистическая картина яркого заката в степи на миг ослепила Суйгецу. Занпакто понимающе улыбнулся и появился перед своим шинигами. Багрово-чёрные тучи заалели на горизонте, скрывая солнце – это всё, что Суйгецу мог сделать, потому что он больше не был здесь хозяином.
Айзен знал это, видел это и добивался этого.
А для Кьёки не была секретом причина сегодняшнего визита шинигами.
- Скоро мне предстоит надеть хаори капитана отряда. Мне нужна вся твоя сила, Кьёка Суйгецу. И я готов сразиться за неё.
- Хорошо, - кивнул занпакто, - но ты должен помнить, что не сможешь победить меня силой, потому что я неизменно сильнее тебя.
- Мне не нужно выигрывать сражение, - Айзен снял очки и отбросил в сторону, - достаточно вынудить тебя использовать банкай.
- Да. Это разумно, мой шинигами, но как ты собираешься это сделать? Мне правда интересно.
- Любишь игры, Кьёка? – не без удовольствия улыбнулся лейтенант. – Я надолго запомню твои шахматы. Просчитывать ходы на пару шагов вперёд, дозировать реяцу так, чтобы хватило до конца партии… бесценный опыт. Вчера мы остановились и решили продолжить раунд сегодня, не так ли?
- Так, - негромко согласился Суйгецу, материализуя шахматы. Расположение фигур осталось нетронутым с прошлой ночи.
- Я разгадал тебя, мой занпакто. Смотри, - Айзен вытянул руку, и шахматы развеялись под натиском реяцу. Да, теперь его сила и его сердце действовали сообща. – Ты и не надеялся, что я выиграю, потому что это невозможно, но… можно подчинить этот мир, и самому назначить правила игры. Тогда и только тогда я смогу встать на один уровень с тобой. А теперь поиграем по-взрослому.
Соуске обнажил меч, чьё лезвие отливало багровыми оттенками заката. Суйгецу последовал его примеру. Айзен действительно угадал, чего от него ждали, но сейчас занпакто это не радовало. Кьёка боялся своего хозяина: слишком хорошо он знал этот взгляд. А занпакто, теряющий власть над своим миром, имеет право бояться.

Суйгецу сделал пасс рукой, и огромные зеркала поднялись из начавшей покрываться трещинами земли. В этот же миг занпакто исчез, чтобы возникнуть во всех зеркалах одновременно. Сотни, тысячи, сотни тысяч зеркал.
«Если отбросить всё, и сконцентрироваться на чём-то одном, можно достичь великолепных результатов.»
«Да, Кьёка Суйгецу.»
- Тебе нужно найти меня, - отозвались отражения, внезапно меняясь зеркалами. – Как различить иллюзию и реальность? В этом и есть суть слияния занпакто и шинигами. Ты должен почувствовать меня, как себя самого. Некоторым для этого требуются годы.
Тысячи зеркал звенящим эхом отразили голос Суйгецу.
- Нет, Кьёка, - спокойно произнёс Айзен, идя вперёд по одной из зеркальных аллей. –Доверие, дружба, любовь – всё это хрупкие, как твои зеркала, чувства. Нам с тобой не стоит на них полагаться. Ни сейчас, - он холодно посмотрел в одно из отражений, – ни когда-либо.
- Как же ты собираешься…
-… хрупкие, как и ты сам, - перебил Айзен, продолжая речь. – Ты спрашиваешь, чем отличаются иллюзии от реальности? Я отвечу: реальность слаба, как и живущие в ней люди. Стоит сказать им в лицо правду, и они ломаются. Иллюзиям же всё равно, им плевать на правду, у них нет чувств. Хочешь, я скажу правду о тебе? Впрочем, мне всё равно, хочешь или нет. Ты, Кьёка Суйгецу, растил меня сильным человеком и шинигами. Ты задавал вопросы в надежде на то, что я сам буду находить ответы и формировать свою личность. Ты с самого рождения приучил меня к самостоятельности и самодостаточности. Более того, ты не стал возражать, когда я посчитал чувства ненужными, а человеческие отношения – лишними. «Повзрослеет – изменит своё мнение. А если нет – такое отношение к жизни тоже имеет право на существование. Всего лишь один из вариантов» - думал ты, не так ли? Умно. И каким бы холодным и жестоким по отношению ко мне ты ни казался, все твои действия были пропитаны желанием помочь. Ты любишь меня, Кьёка Суйгецу, и боишься, что однажды я не приду. Ты боишься, что я заберу твою силу и сочту тебя ненужным, оставлю в одиночестве. А что может быть страшнее, чем одиночество в мире, который тебе больше не принадлежит, среди иллюзий, которыми ты пытаешься спастись от одиночества? Ты умён, очень, но это тебя и губит. Будь ты чуть глупее, сам бы поверил в свои иллюзии, а так они приносят лишь боль. Без меня ты – живое умное существо, запертое в пустом мире. Этот страх ты спрятал глубоко в душе. Этот же страх, вынутый сейчас мною на поверхность, сделал тебя слабым. А ведь – как ты сказал мне давно? – меч дрожит в руках, когда дрожит сердце, - Айзен как-то устало сомкнул веки, позволил своей реяцу перетечь в катану и бросил: – Расколись.
Волна духовной силы прошлась по аллеям зеркал, не принося им никакого вреда, но Соуске и не рассчитывал на это.
Иллюзиям всё равно, у них нет чувств.
Лишь одно зеркало треснуло, разлетелось сотнями осколков, и Айзен среагировал мгновенно: спустя секунду его меч пронзил грудь Кьёки, так и стоявшего в кругу из разбитого стекла.
Стоит сказать людям в лицо правду, и они ломаются.
Мир замер. В глазах Кьёки плескалось удивление и боль. Его шинигами смог… смог.
- Кьёка Суйгецу, - прошептал Айзен некогда произнесённые слова, бережно укладывая истекающего кровью занпакто на землю, - подчинись мне.
Но Кьёка молчал, словно упал в омут своих мыслей, и лишь подёрнутый туманной дымкой взгляд выдавал его состояние.
- «Выиграешь – получишь всё», - так ты сказал. Моё дорогое Зеркало, так хорошо зная меня, не ожидал же ты честной битвы? Нет, ты ожидал предательства, просто не хотел сам себе верить. Так чему ты так удивлён?
Взгляд Суйгецу стал более осмысленным. Он коснулся ладонью щеки Айзена, и уже пришла очередь Соуске удивиться. Мягкие прикосновения, бережные… словно Кьёка навсегда хотел запомнить своего шинигами таким или вспоминал прошлое, когда его руки были руками женщины, что касалась юного лица мальчика… а потом тишина раскололась.
- Банкай, - шепнули губы занпакто. – Канзен Кьёханэй.
Айзен и понять не успел, что произошло после. Только вспышка невероятной по силе реяцу ослепила его, заставила отстраниться. Соуске не ожидал подобного – его словно придавило к земле на пару секунд, да так, что он и пошевелиться не мог. А потом всё исчезло так же внезапно, как и появилось.
Суйгецу стоял неподалёку, без тени усталости и каких-либо чувств на лице. Рана исчезла, хотя Айзен не хотел этого. Лейтенант оценивающе посмотрел на занпакто, под ногами которого вдруг стали расцветать белые крокусы. Он мог вновь управлять этим миром? Невозможно. Айзен точно знал, что подобное на данном этапе жизни контролировал лишь он. И он также точно знал, что не позволял ране Кьёки затягиваться. «Канзен Кьёханэй» - так он сказал…
- Полное зеркальное отражение, - пояснил Суйгецу, отведя взгляд в сторону, словно не желал смотреть на своего шинигами. – Когда я говорил, что ты должен будешь отразить, а не забрать мою силу, я имел в виду именно наш банкай. На короткое время, равное потенциалу твоей реяцу, он будет давать возможность получить полную силу и способности противника. Каким бы сильным ни был твой противник, ты сможешь встать на один уровень с ним. И победить, не забывая о своих способностях. Но Канзен Кьёханэй следует использовать лишь в крайних случаях, когда иного выбора нет, потому что… он имеет…, - было видно, что слова стали даваться Кьёке с трудом, - потому что он сжигает реяцу – это цена. И ты теряешь духовную силу на какое-то время, становишься лёгкой добычей.
Суйгецу опустился на колени, перестав удерживать контроль за банкаем.
- Ты должен был дойти до него сам, единожды отразить мою силу и получить её в вечное владение.
- Я предполагал нечто подобное, - Айзен подошёл совсем близко и заставил занпакто смотреть себе в глаза. – «Отражение луны на воде и цветка в зеркале». Шикай заставляет людей видеть то, чего нет. Банкай, соответственно, должен был отражать то, что существует. Я догадывался об этом… с самого начала, - он опустился рядом с Суйгецу. – Теперь же ты будешь служить мне, если не захочешь остаться здесь в одиночестве. Кто бы мог подумать, что мой занпакто окажется таким… чувствительным. И слабым.
Реяцу хозяина оплела занпакто, припечатывая к земле. Кьёка дышал глубоко, глядя на Айзена снизу вверх. А потом губы Соуске коснулись его собственных, оставив невесомый поцелуй. Взгляд глаза в глаза.
«Ты должен смотреть на меня. Всегда, Соуске. Только на меня. Запомни это»

В следующую секунду Айзен произнёс формулу активации банкая.

Конец периода Хризалиды

Но всё это не имело ни малейшего значения сейчас, когда Суйгецу встречал смерть. Он посмотрел в одно из висевших на стене зеркал и губы дрогнули в усмешке - Суйгецу был в облике своего шинигами, но этот образ пришёл сам, потому что подсознательно занпакто понимал - не только его жизнь подходит к концу. А ведь они так и не попрощались.

Ты всегда был и будешь для меня мальчишкой – порывистым, импульсивным и не по годам умным. Твоя сила, Айзен, была огромна… твоей силой был я. Вся твоя жизнь – это отражение моих слов, привычек, даже одежды. Ты зеркало, Соуске, такое же зеркало, как и я. С самого начала я увидел в тебе этот надлом – тебе нечем было заполнить пустоту. И все твои жизненные принципы, мотивы и характер есть не что иное, как попытка спрятаться от одиночества. Ты не мог найти себе равного ни по силе, ни по уму, но если бы ты обратился внутрь своей души чуть позже, я дал бы тебе и то, и другое. Однако ты посчитал меня слабым, посчитал, что моя привязанность к тебе делает меня таким же человеком, как и те, кто тебя окружает. Если бы ты не оставил меня после того, как получил банкай, ты бы понял истинную причину моего одиночества.
Кьёка вздохнул.

Сожалеть нет смысла, и я не сожалею, скорее думаю о том, сколько вариаций жизни прошло мимо нас. Сейчас, за пару минут до конца, у меня, пожалуй, и нет другого занятия. Я бы попрощался, да со своим существованием прощаться глупо, а ты меня не слышишь.
Айзен, сколько раз я говорил тебе – мы одно целое. Когда-то давно, ты уже и не помнишь когда, красивая женщина напоила тебя чаем и ты заснул у неё на коленях во внутреннем мире. И она сделала то, что потом изменило её, что было самой большой ошибкой в её жизни – она забрала из души мальчика одиночество, и опасное чувство просочилось в её душу. Да, она знала, что так сбережёт покой своего хозяина и он никогда не будет испытывать боли. Возможно, когда мальчик вырастет, его опьянит сила и вседозволенность, но ведь только слабые должны бояться того, что их поглотит сила, не так ли?
Я действительно хотел вырастить тебя сильным. Но чем больше смотрел на тебя, тем больше понимал, что самые нежелательные из моих прогнозов оправдаются. Ты вырос хорошим психологом, но, понимая людей, так и не понял самого главного – себя. Мир ложился к твоим ногам на всех этапах жизни, как ты и хотел. Ты даже нашёл себе Страх, который заставлял тебя поддерживать форму, - как я и говорил. Страх в твоей жизни принял облик Ичимару Гина.
Суйгецу встал и подошёл к краю террасы.

Мы уже давно друг друга не слышим, верно? Так давно, что я потерял счёт столетиям. Впрочем, ты действительно во мне не нуждался, а редкие визиты – дань вежливости. Шикай ты мог использовать без меня, а банкай… ты так и не нашёл противника сильнее себя.
Впрочем, нет, нашёл, но сейчас ты уже меня не слышишь, полагаясь лишь на силу Хогиоку и на своё желание победить любой ценой. Да, Соуске, я чувствую в тебе азарт и страх одновременно. Ты хочешь убить мальчишку, ты хочешь доказать себе, что был прав, что нет существа сильнее тебя. «Ни ты, ни я, ни даже сам бог». А я… ведь я чувствовал его занпакто. Мальчик сам стал занпакто. И знаешь, что он испытывает? Ни один из твоих противнков не испытывал подобного… Жалость, Соуске. Ему тебя жаль. А мне – нет.
Холодный взгляд Суйгецу на миг задержался на границе небытия. Энергия Хогиоку почти добралась до дворца.

«Ты должен смотреть на меня. Всегда, Соуске. Только на меня. Запомни это». Если бы ты послушался, то понял бы, что моё одиночество – это твоё чувство, что моё желание не остаться одному – это твоё желание. Понимаешь, Айзен Соуске? Ты опустил в недра своей души Хогиоку, исполняющую желания субстанцию, и сейчас эта сила собирается поглотить меня вместе с твоей душой.
Соуске…
Вся ирония ситуации в том, что Хогиоку исполняет все желания твоего сердца, а самое сокровенное твоё желание хранится во мне. Ты не осознаёшь этого, иначе бы не отдал себя во власть Хогиоку. И я ничего не могу поделать, никогда не мог. Я всегда хотел, чтобы ты был обычным шинигами, чтобы ты приходил ко мне просто потому, что хочется, а не по необходимости. Более того, со временем я стал воплощением твоих желаний о нормальной жизни… и сейчас, в момент моей смерти… Хогиоку исполнит их.
Кьёка устало закрыл глаза, чувствуя, как рушатся стены.

Ты потеряешь свою сущность шинигами, потому что лишишься внутреннего мира. Ты потеряешь меня. Но главное – ты потеряешь силу. Полагаю, в первые минуты ты решишь, что Хогиоку уничтожило твой занпакто, подняв тебя тем самым на новый уровень Бытия. Вот только успеешь ли ты осознать ошибку до того, как всё кончится?
Свою ошибку, совершенную в самом начале нашей жизни, я осознал. Простишь ли ты меня, Айзен Соуске?
Я ведь давно простил тебя за всё.
За всех.
Смешной импульсивный мальчик, желавший изменить Мироздание всем назло.
Мальчик, так и не осознавший, что за желанием доказать всему миру и самому себе свою силу скрывалось желание вызвать эмоции людей, которых ты презирал.
"Лишь заглянув в лицо своим слабостям можно стать сильнее. В какой-то момент придёт понимание того, что сердце больше не даёт слабину и бьётся ровно. Если научиться управлять своим сердцем, чужие подчинятся без боя", - так ты сказал мне перед битвой. Почему же сейчас я чувствую твою ярость, боль и отчаяние?
"Лишь заглянув в лицо своим слабостям..."
Ты должен был смотреть на меня. Всегда, Соуске. Только на меня.
Суйгецу отшатнулся от обжигающей силы.

"Нет ничего более далёкого от понимания, чем восхищение и сердца людей, живущих пустыми мечтами... ничего не случится, если однажды всё это расколется на части", - почему-то именно эти твои слова сейчас вертятся в калейдоскопе мыслей. Что ж, мой шинигами, тогда ничего не случится, если твой мир, который и был по сути одной большой мечтой, завёрнутой в оболочку моего духовного тела, сейчас разлетится на части...

И весь внутренний мир Айзена Соуске накрыла сила Хогиоку.

---

*Канзен Кьёханэй (яп.) - полное (абсолютное) зеркальное отражение. За перевод спасибо  aya_me
**В коллаже использованы работы  Geni: "Разбитое зеркало" и "Цветок"

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики

---

Фикатон закрыт

[bleach-fest]

Итак, за дополнительную неделю было выложено еще 7 работ, то есть мы закрываем фикатон ровно с половиной выполненных работ.
Хочется извиниться перед участниками, которые выполнили свое задание, но ничего не получили. Надеюсь, вы еще увидите свои заявки выполненными.
Еще три-четыре дня сообщество будет открыто, вы можете выложить свои работы. Затем выложить работу можно будет, написав на умыл сообщества - мы откроем доступ.

@темы: 4 тур (2010 год), организационное

---

"Цифры", для aya_me

[kaskad]

Название: Цифры
Автор:  kaskad
Персонажи: Эспада
Рейтинг: PG-13
Категория: джен
Краткое содержание: Прошлое арранкаров.
Предупреждения: писал с постоянной оглядкой на мангу, но некоторый ООС все равно возможен. Happy end.
Комментарий автора: Если честно, фик писался на схожие заявки еще прошлого фикатона, но был заброшен на половине пути и дописан только сейчас. Некоторым частям почти год, что сказывается на общей стилистике текста. И текст не вычитан. Я предупредил.
По заявке  aya_me:

заявка

1. АУ. Шинигами, арранкары, вайзарды (герои на выбор) в жанре классического фентези либо сказки.

2. Кроссовер с другим фандомом по типу: герои А и Б попали в другой мир. Желательно чтобы герои до этого были врагами. Потом - что угодно, даже небольшой апокалипсис. Из миров Барраяр, Властелин Колец, Звездные войны, Вампиры Энн Райс, Книга друзей Нацуме, Клампы, Дисней - или другое, на вкус автора.

3. Что-нибудь про арранкаров. Любовь к Айзену подразумевается, хотя может и не упоминаться вовсе (как и сам Айзен). Интересуют Старк, Халибел, Улькиорра, Нелиэл, Заэль. История о прошлом.

4. Рюкен/Урью, юст со стороны младшего, полное неприятие со стороны старшего, рейтинг повыше. Можно раскрыть вопрос о матери, почему Урью ушел из дома, и чем зарабатывает себе на жизнь.



Primero.

- Старк! Подьем!
Мужчина, до этого момента тихо и мирно храпящий в кровати, что-то пробормотал, повернулся на другой бок и захрапел еще громче. Поднимавший недовольно нахмурился и со всей дури заехал спящему в бок.
- Ай!
Старк подскочил на кровати и недовольно посмотрел на разбудившего.
- Лилинет, сколько можно говорить, не буди меня так.
- Что поделать, если ты не просыпаешься, - девочка улыбнулась. - Вставай, у тебя сегодня бой.
- Опять, - Старк сонно зевнул и попытался вновь устроиться на кровати. Попытка была безжалостно пресечена.
- Может забить?
- Не выйдет, противник из благородных и заплатил уйму денег распорядителям. Они от тебя не отстанут, если опять пропустишь бой.
Старк в очередной раз зевнул и поднялся с кровати. Когда-то у него было все. Благородная семья, фамилия из высших слоев аристократии, поместья, слуги, женщины. Все исчезло, сгорело в пламени войны. Осталось лишь умение сражаться. Теперь у него новое имя - Старк. Имя, которое скандирует толпа, когда он выходит на арену.
И единственный близкий человек, которого он подобрал на улицах и вырастил. Лилинет помогает ему одеться. Лилинет хлопочет, чтобы Старк съел завтрак. С щенячьим восторгом на лице подносит его меч. За руку тащит его на месте поединка. Старк не знает, что бы он делал без этой жизнерадостной девчонки.
- О, господин Старк, вы наконец-то прибыли, - потирая руки, к нему подошел один из распорядителей. - Мы и не надеялись.
- Именно, это чертовски раздражает, - отвечает он. - Давайте быстрее, я хочу вернуться домой и поспать.
- Непременно, непременно, - закивал головой распорядитель и щелкнул пальцами. Стоящий неподалеку слуга поднес кубок с вином. - Это от вашего противника. Он желает вам обоим честной схватки.
Старк отыскал в толпе лицо аристократа. Слишком надутый вид для серьезного противника. Это раздражает. Раздражает и распорядитель, его толстое, заплывшее жиром лицо. Раздражает толпа, гомонящая и жаждущая
крови. Старк никогда не убивал на арене, но владение мечом позволяло устраивать реки крови, оставляя противника в живых. Наверно, за это толпа его и любит. Старк Непобедимый. Старк Милоседный. Эти прозвища
тоже раздражают. Однажды он заработает достаточно денег, чтобы уйти и жить спокойно. До этого времени придется терпеть.
Старк отсалютовал кубком противнику и, внимательно смотря в его глаза, вылил напиток на пол. Еще не хватало отравиться и быть побежденным таким ничтожеством.
Начало боя лишь подтвердило ожидания Старка. К своему глубокому разочарованию, он обнаружил, что противник из аристократа никудышный: тот пыжился, махал мечом во все стороны, но не мог его даже задеть.
- Стиль "ветряная мельница"? - осведомился Старк, направляя меч в грудь незадачливого вояки. - Противника должно сдуть ветром?
Тот от плеча замахнулся, явно намереваясь снести клинок вместе с его владельцем. Небрежно-изящным движением Старк прокрутил меч в руке, обойдя этот удар, и острый кончик клинка рассек кожу на
аристократическом подбородке. Аристократ взвыл и удвоил усилия.
- Шрамы украшают мужчин, - наставительно
сказал Старк, без труда уклоняясь от бессмысленных выпадов противника и оставляя на нем то тут, то там кровоточащие надрезы. Так кошка играет с мышью, то давая ей видимость свободы, то снова сжимая когти. - Чем больше шрамов, тем лучше. Я тебя таким красавчиком сделаю - от девушек отбоя не будет.
Аристократ витиевато высказался и тут же попался на очередной обманный ход: Старк скатил по клинку его удар и припечатал рукоятью в лоб. На лбу тут же вспухла и начала наливаться лиловым большая шишка.
- Единорог, - констатировал Старк. - Теперь девственниц за версту различать будешь. Если доживешь...
Ему начинала надоедать эта игра. Если бы противник хоть чего-нибудь стоил, имело бы смысл продолжать. Но так...
Спустя десять минут Старк откровенно зевал, лениво изучая противника, который сочился кровью от множества порезов, но упрямо не желал сдаваться. Решив вырубить уже наверняка, Старк направился к противнику. Но не успел - аристократ рухнул сам. Бой был закончен.

- Лилинет, ты где? - крикнул Старк. - Пора домой! Лилинет!
Девчонки нигде не было. И это было странно. Обычно она всегда ждала Старка возле выхода. Послышались шаги.
Тяжелые и многочисленные. Такой звук обычно был сигналом к началу крупных неприятностей. Старк давно бы исчез в переулках, но беспокоился за девочку.
- Автографы не раздаю, - спокойно объявил Старк, изучая вооруженное стадо в двадцать голов. Когда вперед втиснулся недавно изукрашенный противник, все стало понятно. - А тебе добавки захотелось? Извини, я спешу.
- Можешь не спешить.
К его ногам бросили мешок. В мешке было нечто круглое и истекающее кровью. Мужчина спокойно заглянул внутрь и выпрямился. Спешить теперь действительно некуда. У него есть двадцать один клиент на отправку в
ад. Может, тогда одна девочка будет спать спокойно.

- Уговорил, - клинок Старка с тихим шелестом покинул ножны. - Я не буду спешить. Ты умрешь последним.
Свободная рука рванула застежку плаща, тяжелая плотная ткань взметнулась и опала, прикрывая от тех, что заходили слева, его текучий, обманчиво неторопливый шаг. От него ждали чего угодно: что он начнет осыпать их проклятиями и угрозами, что он растеряется. Не ждали только, что он начнет убивать - сразу и без разговоров. Старк уже все сказал, и с последним словом свистящее острие перечеркнуло неосторожно открытое горло наемника, а мягкий сапог с твердым носком в стремительном развороте впечатался в пах аристократа. Тот взвизгнул по-поросячьи и скрючился в пыли под ногами.
- Ах ты… - тяжелый кистень рассек воздух там, где еще мгновение находилась голова жертвы. Предполагаемой жертвы. Головы там уже не было - была пола плаща, в которой бессильно увяз удар, а через мгновение шипастый шарик на прочной цепочке упал в пыль вместе с отрубленной рукой владельца. Голова глухо ударилась о землю рядом, удивленно глядя в небо. А Старк кошкой метнулся вбок - туда, где темнел зев узкого переулка. Трое долой - но бой только начинался, эффект неожиданности не будет действовать долго, и если дать им обойти, окружить себя, благородный ублюдок добьется своего - умрет последним. От старости.

Легко начинать, доводить до конца труднее. Силы уходят - вместе с кровью из ран, пока еще не слишком глубоких, но уже слишком многочисленных. Превратившийся в комок лохмотьев плащ уже не защищал от ударов, и Старк намотал его на левую руку, превратив в подобие щита. Жесткий блок им не поставишь, но хотя бы не рассечет скользящим ударом.
Он остановился на миг, перевести дыхание и осмотреться. Первая горячка боя прошла, вместе с танцующей легкостью движений, подкралась тягучая усталость, и то, что от кандидатов в покойники осталась только
половина, Старка не обольщало. Пока их было много, они мешали друг другу. Теперь, когда мешать было уже некому, а силы кончались, пришло самое опасное время. Но и решимость нападающих, в считанные минуты
убедившихся, что добыча не только на арене, но и в уличном бою многого стоит, изрядно поколебалась. Они попятились, оглядываясь по сторонам.
- Трусы! - раздался сзади вопль аристократа. - Он один, и он ранен! Добейте его! Я заплачу за его голову золотом - столько, сколько она будет весить!
Краем глаза Старк заметил, как два бандита подались в темноту прохода между домами. Решили не рисковать - или..? Как бы то ни было, он их все равно найдет. Из-под земли достанет. Все эти лица он запомнил, по
одному вычеркивая их из списка живых, и бегство только отсрочит неизбежное, но не спасет их.
Остальные двинулись вперед - и Старк шагнул им навстречу, смахивая обмотанной рукой в сторону чужой клинок и проворачивая собственный в очередном только что бывшем живым теле. Оттолкнув труп на заходящих слева, он тут же прыгнул вправо, торопясь закончить бой, пока еще силы не покинули его совсем, ударил, отскочил - струя крови из перебитого горла окатила руку. Плохо, рукоять стала скользкой, и Старк перехватил меч в левую, вытирая ладонь о лохмотья плаща и улыбаясь уцелевшим. Улыбка вышла похожей на оскал.
Шестеро. Они потоптались на месте, не решаясь перешагнуть невидимую черту, отделявшую жизнь от смерти, и вдруг кинулись все разом, вопя и выкрикивая что-то нечленораздельное, пытаясь криком заглушить свой страх.
Старк ждал этого. Вернувшийся в правую руку меч тускло блеснул в неверном лунном свете, рассекая перевязь вместе с плотью, удар левой по клинку - и тут же локтем в лицо, в перекошенный орущий рот. Рывок -
недостаточно быстрый, чья-то сталь догнала в спину, обожгла, скользнув по ребрам. Шелковая рубашка тут же прилипла к ране - слишком ненадежная помощь, кровь все равно будет течь при каждом движении. Времени оставалось все меньше - но и врагов тоже.
Очередной нырок под руку, удар, перечеркивающий чей-то живот и чью-то жизнь. Очередной ожог боли - Старк уже не обращал на них внимания, всецело поглощенный одной задачей - не дать никому уйти живым, даже если для этого придется умереть самому. Он почти удивился, обнаружив, что остался один на один с последним уцелевшим - тот осознал, что рядом больше никого нет, кроме залитого своей и чужой кровью безумца,
развернулся и бросился бежать. Ему даже удалось сделать три шага - прежде чем его догнал брошенный в спину меч.
Старк доковылял до беглеца, нагнулся выдернуть клинок - и отскочил в сторону, уходя от удара, когда сзади
упала тень. Кистень разочарованно свистнул, пролетая мимо, Старк поймал его на левую руку, перехватил цепь, дернул на себя, одновременно отходя в сторону и наступая на шею упавшему. Под сапогом хрустнуло.
Старк пинком перевернул тело. Один из тех двоих, ускользнувших дворами. Вернулись? Тем лучше.
Он подобрал свой меч, огляделся. Где скрывается второй?
В ушах шумело, перед глазами начинали плыть круги, и Старк едва успел отмахнуться мечом, когда над головой зашуршало, и с крыши обрушился тот, кого он искал. Свежий, сильный противник, полный решимости узнать, сколько весит голова чемпиона. Они замерли друг против друга, выжидая удобного момента для атаки, но Старк ударил первым - время играло против него, врагу достаточно было лишь подождать, пока приз сам упадет к его ногам. Удар, блок, скат, уход, ожог, удар. Старк уже не заботился о защите - только бы достать, только бы не дать уйти живым.
Очередной удар отбросил его к стене. Старк сплюнул кровью, застыл на мгновение, пытаясь восстановить дыхание и не видя ничего, кроме ухмылки врага, уже уверенного в победе. Эта уверенность еще сквозила в его взгляде, когда меч Старка, брошенный как копье, вонзился ему в грудь. На бросок ушли последние силы. Старк сполз по стене, оставляя за собой кровавый след.
Но дело еще не было закончено - где-то среди трупов тоненько подвывал и пытался уползти тот, кто все это затеял. И Старк заставил себя подняться. В пробитой груди клокотало хриплое дыхание, ноги подкашивались, и он медленно брел к цели, едва переставляя ноги, опираясь на подобранный меч, как на костыль - он даже не знал, свой ли клинок подобрал. Чтобы зарезать свинью, годится любой.
- Ты не посмеешь! Ты знаешь, какая кровь течет в моих жилах?! - даже теперь аристократ еще на что-то надеялся, еще пытался угрожать, еще цеплялся за самый ничтожный шанс выжить.
- Сейчас посмотрю… - короткий удар, бульканье вытекающей на землю крови. - Такая же красная, как у всех.
Ноги подломились, Старк осел в пыль - там же, где нанес последний удар. На ощупь, уже не видя ничего, нашарил неверными руками мешок, прижал к себе.
- Не так я мечтал, - прошептал он. - Умирать в одиночестве… не хочу….
И затих.

- Еще неделя, господин, и вы встанете на ноги, - доктор встал и начал убирать инструменты обратно в сумку. На выходе из комнаты он развернулся и добавил:
- И постарайтесь побольше спать, переутомление плохо сказывается на вашем здоровье.
- Убирайся в ад! - выругался мужчина, когда доктор уже вышел. Проклятый гладиатор попал. К счастью, лезвие не задело жизненно важных органов. Проблема была в другом. Ему чудилось, что за ним кто-то наблюдает. Днем, когда вокруг были люди, ощущение казалось незаметным. Но ночью комната словно наполнялась призраками. Они дышали и смотрели на него. Внимательными и пустыми глазами.
Каждую ночь он держал в руках два тяжелых пистолета, напряженно целясь в темноту. Но никто так и не приходил. Оружие он отпускал лишь с рассветом. Но однажды ночью призраки не пришли. Лишь вдалеке раздался
тихий вой какого-то зверя.
- Волк, наверно, - решил он, расслабившись.
Резкий удар вышвырнул его из кровати. Тихо звякнула цепь.
- Знаешь, ты прав, - сообщила белая маска Пустого новоявленному призраку. - Пистолеты намного лучше мечей. Будь меня пистолет, ты бы уже сдох. Я прав, Лилинет?

Segundo.

- Мой господин, - гонец, тяжело дыша, упал на колени.
- Докладывай.
- Враг в часе марша. Его численность превышает по меньшей мере вдвое.
- Это неважно.
- Да, господин, - поспешно склонил голову гонец.
- Неважно сколько врагов встретиться на моем пути. Я стану Владыкой этой земли.
Перед битвой он начал обращение к воинам. Словно важный ритуал, речь была прелюдией к каждой схватке с врагом.
- Уничтожьте их. Никто из этих жалких муравьев не должен выжить. Если вы потерпите поражение, у вас не будет пути назад. Не разочаруйте меня!
- Слушаемся! - взревела армия в ответ.
- Не вынуждайте меня ступать на тропу, не пропитанную кровью моих врагов!
- Мы уничтожим всех противников! И без сомнений представим вам поле битвы, залитое кровью ваших врагов!
- Говорите! Кому вы служите?!
- Мы служим Великому Императору, господину Баррагану Луизенбарну!

***
- Поле битвы залили и своей и чужой кровью. Всех противников не уничтожили. Потерпели поражение, разочаровали и не вернулись назад, - фыркнул Барраган, рассматривая направленный на него лес копий. -
Столько слов эти неудачники не стоили.
Копья медленно двинулись вперед. Вероятно, хотят захватить в плен, подумал он.
Дождавшись, когда лезвия будут почти вплотную, он не отступил, как от него ожидали, а рванулся вперед и схватился за древко копья. Мелкие порезы его не волновали.
- Не дождетесь, - зарычал Барраган, рывком поднимая копье вместе с копейщиком. Стряхнув человека под ноги и ударом ноги разнеся череп, Барраган презрительно плюнул на труп и покосился на оставшихся людишек. Те попятились. Метнув копье в толпу, Барраган протянул руку к трону и достал огромную секиру.
- Итак, - обратился он к сотням противников, что окружали его. - Какой смертью желаете пасть?
Спустя несколько дней, бродя по полю, Барраган покосился на обломок цепи, торчащий из его груди, в ожидании очередного приступа. Сломать ее только из-за того, что она его раздражала, было, вероятно,
неудачной идеей. Проклятье! Срубить последнего врага, присесть отдохнуть на гору трупов и умереть от старости. Вероятно, боги долго смеялись над такой бесславной кончиной.
- Господин, - вдруг донеслось до него.
Он повернул голову. К нему спешил один из солдат. На его груди тоже болталась цепь.
- Господин, вы живы! - удивленно воскликнул человек. Дурак. Барраган одной рукой схватил его за воротник и приподнял.
- Если я жив, то почему ты тоже жив? - прорычал он. И тут начался очередной приступ. Выронив перепуганного солдата, он скрутился на земле. На этот раз цепь пожирала сама себя гораздо быстрее. Когда она дошла до конца, Барраган почувствовал странную пустоту внутри. Сверкнула вспышка и призрак исчез.
- Господин? - испуганно прошептал человек.
Пустота. Голод. Ее надо заполнить. Что Барраган немедленно и сделал. Закончив, он почувствовал поблизости еще нескольких человек, которые могут заполнить эту странную пустоту. Потом он найдет новых слуг, сильнее прежних, и вновь станет Императором. Но уже другого мира.

Tercero.

Не каждая женщина создана для жизни в гареме. Одна зачахнет, как цветок, не получая всего внимания мужчины, другую сгрызет ревность, третьей не ужиться с другими женщинами под одной крышей. А четвертая
использует все, что дала ей природа, чтобы подняться на самый верх и остаться там.
Халибел была из таких. Темный атлас кожи и белый шелк волос, теплая лазурь взгляда и нежный голос - у нее было все, чтобы из простой наложницы стать большим. Женой, хозяйкой всех этих безголовых дур, которым нечего и думать было сравняться с ней. Они могли только завидовать и жаловаться друг другу. Халибел была уверена, что почти добилась своего... кто же знал, что угроза ее планам таилась совсем рядом? Скромница, кроткая тихоня, ворковала как голубка, а ужалила как змея!
- Халибел, тебя призывает господин!
Сердце радостно дрогнуло: вот оно! Наконец он решился... Но в покоях хозяина Халибел увидела суровое лицо господина и двоих евнухов.
- Да, господин, это именно та женщина, которую мы видели! Она принимала постороннего мужчину.
Халибел прижала к губам руку, не веря собственным ушам. Хозяин равнодушно посмотрел на нее, как на сломанную вещь.
- Тебе мало было меня? Тебя даже продать нельзя - кто же купит наложницу, которая заглядывается на посторонних?
- Это ложь, господин! - выдохнула несчастная. - Я верна тебе!
- Уведите, - махнул рукой хозяин. - Вы знаете, как поступить с ней.
Халибел тоже знала, как поступают с неверными наложницами. Она кричала, умоляла и плакала, вырываясь из рук евнухов, но хозяин уже не слушал ее. Он хлопнул в ладоши, и в комнату неслышной тенью скользнула она.
Ее серебристый, торжествующий смех был последним, что услышала Халибел, прежде чем двери в покои закрылись, навсегда отрезая ей путь наверх.
Кошки недовольно шипели и царапались, переползая по ее обнаженному телу в узком мешке. Они еще не знали, что обречены. Халибел знала, и это знание терзало ее сильнее кошачьих когтей. Страх смерти и гнет
обреченности, понимание, что уже поздно, уже ничего не исправить, не придавить ядовитую гадину, не вырваться - слишком надежно связаны руки...
Мешок качнулся и с плеском упал в воду. Шум воды заглушил кошачий вопль, но он не мог притупить боль от когтей тварей, тщетно искавших спасения. Халибел терпела, пока могла, цепляясь за последние крохи
оставшегося ей воздуха, но когда обезумевшая кошка вцепилась ей в лицо, она закричала.
Вода хлынула в горло, раздирая легкие. И ее шум в ушах отозвался в гаснущем сознании серебристым смехом победившей соперницы...
Халибел ждала. Ждала, бесцельно бродя по дому. Лишь тихо звенела цепь, которая приковала ее к этому месту. Она не знала, какие оставшиеся желания удерживают ее в этом мире. Прошло чуть меньше года, когда в доме начали раздаваться крики роженицы. Призрак в очередной раз дернул цепь. Чуть приоткрывшаяся дыра на месте сердца сводила с ума. Но каждый раз, когда Халибел собиралась вырвать цепь окончательно, что-то ее останавливало. И она продолжала ждать. Первый крик младенца стал последней каплей ожидания.
- Стой. Съешь меня вместо ребенка, - сказала она монстру в белой маске, который вскоре появился рядом с колыбелью.
Самопожертвование. Ради ребенка погубившей тебя женщины. Глупо. И бессмысленно.
Так сказал Пустой после того, как закончил с призраком, и протянул лапу к ребенку. Но позади него изувеченный призрак встал и отбросил оторванную цепь.
- Возможно, - ответила Халибел, закрывая лицо белой маской.


Cuarta.

Уэко Мундо. В этом пустынном мире нет жизни. Лишь смерть, которая пожирает сама себя. Пустые, задрав головы, голодным воем провожали пролетающую тень. Летевший только взмахнул кожистыми крыльями, устремляясь дальше. Он знал: на вой слабых здесь приходят только хищники. Как тот волк, который показался из-за дюны. А волки не воют в одиночку.
Эта летающая тень видела многое. Как волки окружали стаю гиллианов, словно Меносы были для них всего безобидными травоядными, и загоняли отбившегося от стада одиночку. Сэро было бесполезным, в случае
попадания рождая нового члена стаи. Затем, когда добычу съедали - загоняли следующего. И снова и снова. Пока от стаи не осталось никого.
Тень видела, как стае волков однажды попался Пустой, похожий на женскую версию кентавра. Стороны, застыв, долго изучали друг друга. Одно едва заметное движение хвоста - и дичь сбежала. И почему-то волки не стали ее преследовать.
Время в пустыне, где царит вечная ночь, очень неопределенное понятие. Поэтому тень не могла сказать, когда стая волков внезапно исчезла, но вместо нее появился новый Пустой. Духовное давление, испускаемое им,
могло убить, если оставаться рядом. Поэтому тень вновь взмахнула крыльями, убираясь подальше. И не знала, когда этот одиночка разделился надвое, чтобы разделить свое одиночество хоть с кем-то.
Крылья оставляли за собой марширующие армии Пустых, которые умирали по одному слову своего господина. Крылья несли своего обладателя вверх, чтобы обогнуть Пустых, по сравнению с которыми гиллианы выглядели
крошечными.
Тень видела многое. Но оставалась безразличной. Тень искала, чем заполнить пустоту внутри. И однажды нашла.


Quinto.

Говорят, что нижний класс Меносов Гранде, гиллианы, рождаются из сотен тысяч Пустых, смешивающихся друг с другом. Однако, считать это верным было бы серьезной ошибкой. Пустые, жаждущие душ других Пустых,
естественно, собираются вместе. Здесь и начинается взаимное пиршество. Так они поглощают друг друга и теряют индивидуальность. И они становятся гиллианами, невероятно большими существами, и обладают огромным количеством духовной силы.
В той огромной стае Пустых, которая рвала и пожирала саму себя, можно было заметить несколько крупных эпицентров духовной силы. Несколько эпицентров поменьше уже затихли и медленно пожирали остатки, готовясь
к перевоплощению в Менос Гранде.
Однако во время каннибализма остаются некоторые уникальные способности и самосознание, которые многократно усиливаются. И еще есть уникальные случаи у гиллианов, когда, несмотря на трансформацию, индивидуальность
исчезает не полностью. И они начинают пожирать других гиллианов, чтобы продолжить развитие. В конце концов, их название меняется на адьюкас.
Именно это и произошло в одном из крупных эпицентров. Едва появившись, огромный Менос Гранде, с нетипичной для своего рода маской, осмотрелся и принялся пожирать других появившихся гиллианов помельче. Насытившись, он наклонился, и из огромного тела в песок нырнуло что-то куда более мелкое. Словно змея, сбросив старую, уже ненужную шкуру, песок Уэко Мундо, выставив плавник, теперь бороздила акула.
Последним пир покинул еще один вновь родившийся адьюкас. Огромный богомол посмотрел на остатки гиллиана и на след, который прочертил плавник акулы, и пробормотал:
- Это была женщина, я уверен. Проклятье, ненавижу, когда женщины впереди меня.

Sexta.

- Пустые - существа, рожденные в страхе, ведомые страхом. Звери, которые существуют благодаря инстинктам. Сожрать другого, чтобы продолжить существование. Даже те, кто вырос до адьюкаса, тоже подвергаются страху. Страху регресса. Если они не продолжат поглощать Пустых того же типа, они деградируют обратно до гиллианов. Кроме того, тот, кто снова стал гиллианом, неминуемо теряет индивидуальность и никогда не станет адьюкасом опять. Поэтому ими можно управлять. Кем для них будет тот, кто не знает страха?
Идущий чуть позади молодой собеседник недоуменно нахмурился. Ответы на риторические вопросы ему еще не давались.
- Кем-то всемогущим, - продолжил говоривший. - В этом мире, лишенном богов, он станет для Пустых богом.
- Как интересно, - без особого интереса протянули в ответ. - А вастар-лорды?
- Они малочисленны. По всему Уэко Мундо их количество можно пересчитать по пальцам. Они стали настолько похожи на людей, что появляется понимание - они никогда не станут людьми. Но для бога нет ничего невозможного. Поэтому они станут моей главной силой.
- Какие планы, капитан Айзен, - с усмешкой протянул его лейтенант. - Ведь сперва...
- Да, верно, - улыбнулся капитан. - Я уже собрал первоначальную Эспаду, они подготовят и найдут вастар-лордов. А я найду вещь, которую создал Урахара Киске. Тогда планы станут реальностью. И я взойду к новой высоте.
Завершив таким образом беседу, два шинигами вышли из перехода между мирами к цели своего путешествия - Лас Ночес.
- Какие новости? - поинтересовался Айзен у слуги-арранкара.
- Завершено снятие маски с арранкаров с одиннадцатого по шестнадцатый, Владыка.
- Замечательно, - кивнул шинигами. - Я хочу взглянуть на первого.
Слуга проводил их до нужного помещения.
- Назови свое имя.
- Арранкар номер одиннадцать, Шаолонг Куфанг, Владыка.
- Вы были группой, когда попали сюда. Ты лидер?
- Нет, Владыка. Его сложно назвать теперь нашим лидером.
- Почему?
- Наше развитие остановилось. Мы сдались, Владыка. А он обозвал нас трусами и хотел идти дальше. Стать вастар-лордом.
- Интересно, - Айзен улыбнулся. - Как его зовут?
- Гриммджо. Гриммджо Джаггержак.

Séptimo.

- О, мистер Смит, здравствуйте. Вы как обычно?
- День добрый, сестра Джен. Да, как обычно, палата двести семь.
- Мистеру Зоммари очень повезло, что у него есть такой друг, как вы.
- О, несомненно, - улыбнулся мистер Смит.
Знакомый путь привел его к двери палаты с номером 207. В ней - стандартная больничная обстановка. И неподвижно лежавший человек.
- Великий Зоммари, - возвестил мистер Смит с широкой улыбкой, предварительно закрыв дверь. - Прекрасный спортсмен, заслуженно получивший прозвище Звук. Ему были открыты дороги к чемпионским титулам. Но вот незадача, начал Зоммари пить. И вот случился с пьяницей несчастный случай - машина сбила. Как результат -
парализованное тело. Вот и настал конец великому Зоммари. Только мистер Смит посещает своего старого друга.
Мистер Смит уселся на край кровати и уставился в глаза.
- Ты ведь там, я знаю. А ведь никто не знает, что это мистер Смит постоянно подливал в стакан, когда тот пустел. Это мистер Смит подкараулил пьяного на дороге. Но не повезло немного - выжил. Только и можешь, что смотреть в потолок. Но это ненадолго, не беспокойся. Я принес подарок. Твое любимое виски. Вот только ты не можешь пить. Как же быть? О, я знаю. Вольем через капельницу.
Ночью Зоммари умер. А спустя несколько месяцев сестра Джен услышала новый интересный слух.
- Представляешь, мистер Смит в психушку попал. Постоянно кричит что-то про глаза. А недавно покончил с собой. Неужели смерть друга так по нему ударила? Невероятно.


Octava.

- Эй, сколько нам еще идти?
Молчание. Тишину мертвого мира нарушали лишь шаги идущих арранкаров.
- Сперва решила следовать за мной, а теперь игнорируешь?
- Кто за кем сейчас следует? - поинтересовалась Нелиел, которая все время перепалки шла впереди.
Ноитора застыл, переваривая ответ. Потоптавшись на месте, он выругался под нос и поспешил следом.
- Если решил идти впереди, то позволь вопрос. Ты знаешь, куда идти?
Очередное обдумывание, приглушенные ругательства, а Нелиел тем временем вновь вышла вперед.
- Ты в курсе, что я тебя терпеть не могу? - спросил Ноитора, который нашел некоторый компромисс и теперь шел рядом.
- Да, ты уже упоминал, - спокойно отозвалась Нелиел.
- И никакой реакции.
- Я должна как-то реагировать на слова того, кто даже не может объяснить причины своей ненависти? Твоя ненависть лишь инстинкт. Инстинкт зверя. Ты стал Эспадой, но не перестал быть голодным зверем. Печально.
- Заткнись, - прошипел в ответ арранкар. - Мне надоели твои нотации.
То ли Нелиел решила исполнить пожелание, то ли ей надоело спорить, но некоторое время они шли молча.
Внезапно она замерла. Ноитора тоже остановился, и хотел уже было спросить, в чем дело, когда почувствовал сам. Выругавшись, он опустился на колено и сунул палец в песок.
- Пустые, - сказал он, завершая сканирование. - Гиллианы и адьюкасы. В количестве дохрена. Видимо, по нашу душу.
- Скорее по твою, - заметила Нелиел. - Возможно, за этим стоит вастар-лорд. Ответная реакция на уничтожение деревни. Я предупреждала.
- А, умолкни. Король Пустых нашелся, тоже мне.
Октава Эспада поднялся на ноги и, кровожадно улыбаясь, поднял оружие наизготовку.
- Сейчас проведем естественный отбор подданных!
И рванулся навстречу.
- Очередное проявление суицидального поведения, - Нелиел лишь проводила его красноречивым взглядом. Неужели он настолько отчаялся?

- Странно, - заметила Нелиел, когда все закончилось.
- Я устроил тут побоище, а ты не читаешь нотаций, - усмехнулся Ноитора с горы мертвых Пустых. - Действительно странно.
- Некоторых ты упустил. Они прошли мимо меня, даже не попытавшись атаковать.
- И ты их не остановила?!
- Зачем? Они словно от чего-то убегали.
- Бред. От чего может убегать громадная толпа Пустых?
- От чего-то, что сильнее, чем громадная толпа Пустых, - Нелиел внимательно изучила след и пошла по нему. Выругавшись, Ноитора поспешил следом. Догнав неспешно идущую Третью Эспаду, он наткнулся на внимательно-заинтересованный взгляд.
- Что?
- Толпа Пустых сломя голову убегала от неизвестного. Но решила, что может справиться с тобой. Разве не любопытно?
Смысл сказанного дошел не сразу. А когда дошел, Ноитора едва сдержался, чтобы не попытаться прибить Нелиел на месте.
- Я говорил, что ненавижу тебя? - прошипел он.
- Да, ты уже упоминал, - последовал стандартный ответ.
Выругавшись, Восьмой Эспада вырвался вперед. Благо здесь было ясно, куда идти.
Вскоре Нелиел нашла его возле огромной скалы, на которой обрывались следы Пустых.
- Ничего не понимаю, - буркнул Ноитора. - Они что, решили внезапно устроить марафон и все разом побежали?
- У тебя есть чувство юмора? - искренно удивилась Нелиел.
В ответ прозвучал многоэтажный посыл и арранкар раздраженно пнул скалу, в попытке выпустить пар.
- Ноитора, - тихо сказала Нелиел, глядя, как скала пошевелилась. - Отойди оттуда.
- Чего?
- Это не скала. Это…
Дальнейшие слова потонули в грохоте движения множества огромных ног, которые погребли под собой арранкара.
- Ноитора!
- Не ори. Это очень большой Пустой, я уже понял, - Ноитора, относительно невредимый, покосился вверх, на обладателя ног. - Эй, как тебя звать?
- С чего мне сообщать свое имя какому-то насекомому? - прогрохотал в ответ Ямми.
- Не хочешь говорить? Я тебя заставлю!
Прыжок в воздух оборвался, когда Ноитора налетел на гигантский кулак. Оглушенный, арранкар оказался зажат между пальцами.
- Даже держать тебя, и не раздавить - весьма деликатная задача. Словно действительно держишь насекомое.
- От гигантской сороконожки слышу, - огрызнулся Ноитора, тщетно пытаясь вырваться.
- Но странное насекомое, - продолжил рассуждение Ямми. - Где же маска. А одежда не похожа на шинигами. Кто ты?
От необходимости отвечать Ноитора спас свист рассекаемого мечом воздуха. В следующее мгновение Ямми рухнул на землю, выпуская пленника на волю.
- Прошу извинить, - спокойно заметила Нелиел, стоя рядом с отрубленной ногой Пустого. - Но я не могу допустить потери в Эспаде.
- Больно, - прохрипел Ямми, поднимаясь с земли. - Так меня ранить. Кто же ты?
- Арранкар.
- Арранкар?
- Мы служим Владыке Айзену. И он приказал найти и привести к нему таких как ты. Пойдешь добровольно?
- А если я откажусь?
Нелиел промолчала. Только выставила меч перед собой.
- Заявляй, Гамуза, - сказала она. Когда вспышка реяцу рассеялась, Нелиел перехватила пику для броска и ответила на вопрос:
- Бог не приемлет отказа.


Noveno.

- Владыка Айзен, - арранкар опустился на колено и поклонился.
- Заэль. Что привело тебя в такое время?
- Я обнаружил одного чрезвычайно интересного Пустого.
- И что же в нем такого интересного?
- Его способность. Пустые развиваются, поедая себе подобных. Благодаря этому развиваются их сила и способности.
- Это преподают на первом курсе Академии, Заэль. Ближе к делу.
- Прошу прощения. Особенность этого Пустого заключается в том, что он не только поедает Пустых, но и поглощает их способности.
- Любопытно. Я хочу на него взглянуть.
Ученый поднял голову, на его лице отразилось замешательство.
- Взглянуть?
- Что-то не так?
- Нет, - Заэль поспешно поднялся. - Прошу прощения. Сюда.
Оказавшись в лаборатории, Айзен огляделся, показав некоторое наличие интереса.
- Владыка, прошу. Он здесь, - Заэль указал на огромный резервуар.
- Так это гиллиан.
- Да. Обратите внимание на маску. Полагаю, из-за множества поглощенных Пустых при развитии в стадию Менос Гранде выработалось двойное сознание.
- Интересно. Кажется, он что-то говорит. Его можно услышать?
- Да. Но не уверен, что вам стоит это слушать, Владыка.
- Не беспокойся. Просто сделай.
- Но…
- Сделай, - в голосе Владыки послышалась ледяная интонация.
Заэль поспешно отошел к приборам. Спустя секунду раздался вопль. Один глубокий, другой тонкий, пронзительный, словно детский. Оба кричали в унисон одно и то же:
- Больно!
Айзен сперва некоторое время невозмутимо слушал эти крики. Затем улыбнулся, словно подумал о чем-то забавном. И выпущенная на свободу рейяцу заставила гиллиана замолкнуть.
- Ты хочешь избавиться от боли? - спросил Айзен.
- Да!
- Ты готов ради этого на все?
- Да! Что угодно, только не надо боли!
- Замечательно, - улыбнулся Айзен и покинул лабораторию.
На выходе его уже ждали.
- Такая доброта на тебя не похожа.
- Это не доброта, Гин. Заэль не понял одного. Даже если стадия гиллиана для этого Пустого последняя, у него, благодаря возможности поглощать способности других, остается потенциал для бесконечного развития.
- Как интересно, - протянул Ичимару. - Но гиллиан остается гиллианом.
- Верно.
- Вы так жестоки, капитан Айзен.

Décimo

- Я это в Лас Ночес не потащу, - заявил Ноитора, едва они закончили. - Пусть он и потерял духовную силу и
изрядно уменьшился, он все равно остается здоровенным.
Нелиел смерила его задумчивым взглядом и вернулась в нормальную форму.
- Что?
- Учитывая, насколько ты ранен, вообще удивительно, что ты держишься на ногах.
- Я не помру, пока не прикончу тебя, - огрызнулся арранкар.
Вместо ответа Третья щелкнула пальцами, открывая проход в Гарганту как раз возле поверженного Пустого.
- Это еще зачем? Эй, ты меня слушаешь?
Нелиел, игнорируя крики, пинком отправила Пустого в дыру и шагнула следом. Ноиторе ничего не оставалось, кроме как последовать следом.
- И что мы забыли в реальном мире?
Третья лишь вновь щелкнула пальцами. Процедура повторилась. Но на этот проход привел их прямиком в Лас Ночес.
- С возвращением, Нелиел, Ноитора, - улыбнулся им Айзен. - Я вижу, вы добыли интересный экземпляр. Замечательная работа. Можете отдыхать.
Склонившие в приветствии арранкары повернулись, чтобы уйти, но тут их послышался лай. Это заставило их повернуть голову. На теле Ямми обнаружилась небольшая собака с маской Пустого. Собака еще раз гавкнула и приветственно замахала хвостом. Айзен вопросительно изогнул бровь.
- Это… - начал было Ноитора.
- Это было с ним, Владыка, - быстро нашла виновного Нелиел, поклонилась и потащила Ноитору к выходу. Собака поискала зрителей, обнаружила Владыку и завиляла хвостом уже ему.
- Похоже, никто не может сбежать от одиночества, - усмехнулся шинигами.

Fracción

- Старк.
В ответ раздался особо мощный всхрап и Первый Эспада перевернулся на другой бок.
- Лилинет, ты не могла бы?
Девочка ухмыльнулась и со всей силы заехала арранкару в бок. Храп оборвался на половине звука и Старк подскочил.
- Какого?!..
- Доброе утро, Старк, - поприветствовал его Ичимару Гин. - Лилинет, ты не могла бы?
- Ладно, - протянула арранкар и вышла из комнаты.
Старк проводил ее хмурым взглядом.
- Мне бы не хотелось, чтобы моей фракцией командовали посторонние.
- О, прости-прости, - с улыбкой протянул Гин. - Я не специально.
- И что потребовалось правой руке Владыки от меня? - недовольно поинтересовался Старк.
- Зачем так подозрительно, - изобразил невинность Ичимару. Судя по скептическому взгляду Эспады, вышло не очень. Следовало сменить тему. - А почему правая?
- Потому что левая - слепой меч справедливости. На роль правой не очень подходит.
- Удивительная проницательность, - с улыбкой заметил Гин.
- Возможно, - сонно зевнул Старк. - Так что нужно?
- Тебя никогда не посещали мысли о неудаче этого мероприятия?
- Как же можно сомневаться в нашем Владыке?
- Поэтому я спрашиваю тебя, а не Тоусена или Улькиорру.
- Какое доверие. Перед самой кульминацией нашего представления Ичимару Гин начинает сомневаться.
- Взгляд со стороны полезен - помогает обнаружить возможные ошибки.
- Да-да, я понял, - зевнул Старк и задумался. - С вашим дезертирством у Готэй остается десять капитанов. Десять шинигами, чью полную силу мы не знаем. Это так?
- Почти, - кивнул Гин. - Мне довелось увидеть банкай Хитцугайи, а Тоусен видел банкай капитана седьмого отряда. И про варвара Кенпачи не стоит забывать. Вполне достойно для шинигами, но против Эспады в полной форме может оказаться недостаточно.
- И все же пока силы равны, - Старк зевнул. - Готэй точно придет сюда?
- Кто знает. Уверен, главнокомандующий Ямамото мог временно проигнорировать похищение девчонки, сославшись на ее "предательство", и заняться подготовкой к обороне. Но вторжение в Уэко Мундо Куросаки и его товарищей, а также двух шинигами, заставит его выслать капитанов для поддержки этого "превентивного" удара.
- Вероятно будет кто-то из медицинского отряда. Готэй должен учитывать, что Иноэ Орихиме захвачена, а значит, у вторженцев нет возможности залечить свои ранения. Что можно сказать о капитане четвертого отряда?
- Именно она разгадала нашу уловку. Самый старший капитан, после Ямамото. Глава клуба кендо, постоянно спокойна и вежлива. Интересно, что будет, если она разозлится… Впрочем, если она придет, мы этого не
увидим. Еще вероятно появление капитана Кучики. Два шинигами, что пришли к нашим гостям на помощь - лейтенант шестого отряда и приемная сестра капитана.
- Два капитана. Остается восемь.
- Получается весьма печальная история. Не годится, - Ичимару, задумавшись, развернулся и направился к выходу. Старк проводил его удивленным взглядом. На пороге Гин вдруг замер и спросил через плечо:
- Почему ты присоединился к Айзену?
Старк помолчал, заметив замершую на пороге Лилинет, и ответил:
- Он избавил меня от одиночества.

Vida.

- Лидия! Иди сюда! Лидия! - воспитательница неловко улыбнулась посетителю. - Извините, это девочка очень необщительна и даже нас не слушается. Если хотите, мы можем подобрать вам другого ребенка.
- Не нужно, - высокий мужчина еще раз взглянул на фотографию девочки с короткими светлыми волосами. - Значит, ее зовут Лидия?
- Да. А что…
- Лидия! - внезапно рявкнул мужчина.
- Да иду я, иду. И зачем так орать, я аж вздрогнула - пробурчала девочка, входя в комнату. Вошла, взглянула на посетителя и застыла.
- Ну, я вас оставлю, - воспитательница кивнула и поспешно вышла из комнаты. Повисла длительная тишина.
- Ты опоздал, - слова прозвучали словно обвинительный приговор.
- Кто бы говорил, - мужчина подошел к девочке и положил ладонь на голову, мягко поглаживая волосы.
- Мечи шинигами стирают грехи Пустых, - Лидия потерлась об руку, словно кошка, которая соскучилась по своему хозяину.
- Но не людей. Я прошел ад и все равно прибыл раньше. А вот ты задержалась.
- Прости, Старк, - по лицу потекли слезы. – Я… так хотела тебя увидеть…
- Не важно, - Старк подхватил Лилинет на руки и обнял. - Теперь нас ничто не разлучит.
Мы живы. И мы не одни.

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики

---

[xelllga]

Название: ------
Автор:  xelllga
Бета:  Magistr
Персонажи: Сенбонсакура и окружающие
Рейтинг: PG
Жанр: общий джен...
Предупреждение: Написано по филлерам с зампакто (в основном 251 - 254). События происходят после арки с Айзеном но так как я мангу не читаю – в этом я не в курсе, вероятно ООС. Небольшое отклонение от заявки.
Дисклеймер: не мое.
Написано по заявке  Вандервайс

текст заявки

Хочу:
фик/перевод:
- объяснение гордых фраз арранкаров "Мое Сонидо быстрее всех", "Мое Хиерро прочнее всех", "У меня одного есть вторая стадия релиза, хотя никто об этом не знает" - каким же образом они соревновались в этих способностях? Годится все, даже стеб а-ля "Веселые старты". подойдет абсолютно все, лишь бы как-то было объяснено
- романс с участием Халлибел, - Халлибел/мужской персонаж, от крайней степени ангста до флаффа, рейтинг любой, но без насилия.
- Сенбонсакура/кто угодно, не выше R
- или джен про Сенбонсакуру (юмор, приключения)
- Улькихиме с нестандартным сюжетом и хэппиэндом, с любым рейтингом, тоже без насилия и крайних степеней ангста.

.....

День клонился к вечеру. Закончив патрулирование одного из районов Руконгая, он, не спеша, шел в сторону казарм. Ему не надо было писать отчет – один из несомненных плюсов того, что у него не было официальной должности. Остановившись, он запрокинул голову, наблюдая за маленьким облачком, словно заблудившимся в огромном небе.
Он любил смотреть за тем, как играют карпы в пруду; за тем, как порхают бабочки, доставляя срочные сообщения; за тем, как работает Хозяин… Смотреть, как точеный профиль склоняется над очередным документом, а тонкая кисть порхает с непринужденной грацией.
Каллиграфия требует точности, аккуратности, гибкости – совсем как владение мечом. Может быть, поэтому он испытывает эстетическое наслаждение, наблюдая за работой Хозяина? В такие моменты он чувствует, как внутри все трепещет от предвкушения. Он рад, что маска на лице позволяет скрыть все то, что волнует, скрыть жажду и ожидание. Маски у них разные – его из тонкого расписного фарфора, а у Хозяина – из правил и силы воли. Зачем окружающим знать о том, что слишком многие вещи по-прежнему не оставляют их равнодушными?
Он ненавидит ждать, и, может быть, именно поэтому большая часть его жизни проходит в ожидании. Днем он с радостью выполняет любые поручения, пытаясь скоротать время до прихода ночи, а вечером, когда солнце кажется начищенной медной монетой, ждать становится особенно трудно.
Он отчетливо помнит тот момент, когда, не смотря на беспокойство, не смог смолчать - после смерти Коги прошла всего пара дней. Той ночью они сидели в тишине на веранде, слушали журчание воды и тихий шелест листьев. На Хозяине была любимая домашняя юката - прислонившись виском к гладкой деревянной поверхности, он заворожено смотрел на бледный диск луны. Тяжелые фамильные украшения лежали в глубине комнаты вместе со стопкой принесенных накануне документов. Вокруг было так тихо…
О чем он думал тогда? Он и сам уже не сможет вспомнить точно. О Хозяине, о долге, о том, что ему так отчаянно хочется быть ближе. Помочь. Была ли луна виновата в том, что, склонив голову, он снял маску и негромко сказал только одно слово:
- Прошу… - и замолчал, не найдя больше слов, не объяснив свою просьбу, не выразив ту бурю эмоций, что бушует в душе. Но Хозяин все понял. Может, прочитал жажду в плотно сжатых губах, а может, и сам давно хотел глотка свободы… С тех пор вся его жизнь стала ожиданием. Ожиданием ночи.
Со стороны кажется, что они почти не разговаривают. Да им это и не нужно. Все, что должно было быть сказано – длинные упоительные беседы – все это было в свое время. Он знали друг друга слишком хорошо и понимали без слов. Они завоевывали доверие друг друга постепенно, маленькими шагами, никуда не торопясь. Может, они уже тогда видели в этом… некую отдушину?
Внимательный от природы, он наблюдает за людьми, окружающими хозяина. За шумным рыжим лейтенантом, который при появлении хозяина то пытается прыгнуть выше своей головы, то, неуверенно заикаясь, хочет объяснить что-то важное, на что каждый раз ему категорически не хватает слов. Хозяин с грустью наблюдает за этими попытками, а потом, жалея и давая время, переводит тему. Лейтенант исполнительный, шумный, но вместе с тем старательный. Он хочет оправдать доверие, и Хозяин доверяет. Пусть не показывает этого, но для того, кто его хорошо знает, это очевидно.
Обезьяна и Змей, следующие за ним самим, тоже слишком шумные… спорят, кричат, пытаются доказать что-то ему, друг другу и всем, кто окажется поблизости. Они чего-то от него хотят, но не говорят чего, а все время кидаются помогать там, где не надо, влипая из-за этого в различные неприятности. Их манера общаться, их несдержанность – все это раздражает его. Возможно, они стремятся к его обществу в попытке научиться хорошим манерам? Он надеется на это, а потому не упускает случая на практике продемонстрировать им все плюсы неукоснительного соблюдения правил.
Последнее время у него немало сил стало уходить на то, чтобы избежать общества Хайнеко. Он не понимал, повинуясь каким таким извращенным приступам, осложнения странной болезни у этой кошки случались именно в его присутствии, но факт оставался фактом – едва увидев его, она сразу старалась прислониться, а то и вовсе повиснуть на нем, будто ноги ее не держали. Ему приходилось уже пять раз отводить ее обратно в отряд, где его пытались насильно отблагодарить большим количеством саке. Нет, он не был категорически против выпивки, но последнее время все его мысли были заняты другим. Вечером и во второй половине дня он отказывался пить наотрез, как бы не умоляли Хайнеко и ее бесцеремонная хозяйка, но вот как-то утром…
Доводы: «за пару часов все выветрится», «да мы сколько раз – у нас опыт», «не будь таким зажатым», «если дамы так просят, не нужно отказываться», «этого требуют правила хорошего тона»… Последний довод был самым весомым. Конечно, для общения с другим полом существовал свой этикет, вот только его это никогда особо не интересовало – то есть, эту часть правил он не мог процитировать наизусть, а потому задумался. Каким образом пьющая уже второй день Рангику так безошибочно определила момент, когда в его душе появился червь сомнения, он так и не понял. Как бы то ни было, пока он пытался разобраться в себе и выработать правильную тактику отступления, его усадили за стол, сунули в руки полное блюдце и даже попытались услужливо снять маску – чтобы пить было удобнее…
Вовремя спохватившись, маску он снять не дал, но вот выходить из-за стола, не выпив, и огорчать хозяев не стал. Все-таки вежливость значила для него очень много. Да и что случится с одного маленького глотка? Он же не хотел много пить. Совершенно точно – не хотел. Но как он мог отказаться выпить за радушных хозяев, за своего Хозяина, за взаимопонимание между людьми и зампакто, за свой отряд, за Общество Душ, за мир во всем мире…
Тостов было много. Сообразив, что его утренний променад затягивается, время близится к обеду, и Хозяин уже, наверное, недоумевает по поводу его отсутствия, он попытался улизнуть из-за стола. Улизнуть – то есть встать, церемонно откланяться и гордо удалиться. Несмотря на простоту, план не удался – Хайнеко повисла у него на шее, пьяно хихикая, лениво поигрывая его же волосами, а ее хозяйка выставила на стол полный ящик саке, умоляя помочь справиться с этим жидким врагом. Просьбы не оставлять слабых женщин в такой беде отзыва у него не нашли. Он не любил, когда чужие трогают его волосы, не любил, когда на нем висят: в тот момент он был в этом просто уверен, и не любил менять свои решения.
Его терпения хватило ненадолго. Выпрямившись, и, несмотря на висящий груз, даже почти не покачнувшись, он уже был готов произнести короткое «Цвети…», но в этот момент дверь внезапно распахнулась…
Капитан Хитсугая посмотрел на него как-то совсем уж странно - наверное, хотел бросить вызов. Он уже приготовился к предстоящей драке, но в следующую секунду седой капитан перевел взгляд на своего лейтенанта, побледнел, и у него странно задергалась бровь. Да, судя по взгляду, который был обращен на Рангику, старающуюся вытянуться по стойке смирно и одновременно пытающуюся загородить собой стоящий на столе ящик саке, в отряде кипели нешуточные страсти…
Хьеримару, появившийся в комнате вслед за своим капитаном, помог освободиться от насильственных объятий – притихшая Хайнеко была унесена в неизвестном направлении. В общем, все разрешилось очень благополучно – он смог, наконец, должным образом раскланяться и удалиться.
Правда, на этом неувязки в тот день не закончились: по пути к казармам он где-то не там свернул, и…ему пришлось идти гулять, чтобы найти верную дорогу, а заодно и проветриться. После большого количества выпитого его шаг был не очень тверд, и он всерьез беспокоился о том, как отреагирует Хозяин, увидев его в подобном состоянии. Именно задумчивость, а не выпитое винил он в том, что заблудился.
Конечно, местонахождение Хозяина он всегда знал безошибочно, но этого было мало – ведь улицы были отнюдь не прямые. Правда, пару раз у него мелькала мысль последовать чужому примеру и немного срезать – проломленные стены свидетельствовали о том, что не одному ему пришлось долго и принудительно гулять. Но к счастью через пару часов ему повезло – он встретил рядовых шестого отряда и смог, наконец, разобраться в лабиринте улиц.
Хозяин сдержанно поприветствовал его кивком головы и дал задание проверить пару районов – жители жаловались на появление не то разбойников, не то монстров. Проверка не заняла много времени. Правда, за ним снова увязались Обезьяна и Змей: «связанные одной цепью» тщательно его обнюхивали, пытались выяснить, где он был, и заявляли, что от него пахнет женскими духами. В общем, он очень жалел, что не получилось уйти одному или потерять их где-нибудь по дороге…
Небо совсем потемнело. Обезьяна и Змей наконец-то оставили его в покое. Ждать оставалось совсем немного. Когда на небе появились первые еле заметные звезды, он поднялся и отправился в усадьбу хозяина. Тяжело было идти все тем же медленным, размеренным шагом - ведь хотелось бежать, сломя голову. Сторож на воротах привычно пропустил его внутрь, и он, все еще не говоря ни слова, неспешно пошел по саду…
Он не чувствовал своих шагов, ведь внутри все замирало от предвкушения. Скоро они станут ближе… Кому какое дело, что происходит между ними по ночам за закрытыми воротами фамильного особняка? Никто ничего не узнает, а они наконец-то могут снять маски, они наконец-то могут… стать свободными. Хотя бы на несколько часов.
Они безошибочно находят друг друга в темноте. И на него накатывает ощущение счастья, странной уверенности, что хозяин ждал этого с не меньшим нетерпением: того волшебного момента, когда он станут еще ближе. Он откладывает в сторону маску, замечает нежную полуулыбку на лице Хозяина и почти беззвучно шепчет:
- Хозяин… - даже в этот момент он не смеет назвать его по имени.
- Сенбонсакура, - шепот Хозяина сводит его с ума.
Свобода опьяняет. Медленно обнажая клинки, наслаждаясь предвкушением, чувствуя, как охватывает азарт – с первых мгновений они оказываются полностью поглощены происходящим. Легкий ветерок пробегает по листве, но они не замечают его. Они оба жаждут того мига, когда достигнут предела, и их души начнут резонировать… Словно по команде, они беззвучно срываются навстречу друг другу, наслаждаясь мелодичным звоном катан.

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики

---

"Черное с белым", для Рончега

[Eishi]

Название: Черное с белым
Автор:  Eishi
Бета: Grethen
Персонажи: Гин, Рангику
Рейтинг: PG
Категория: джен
Жанр: character study, экшн
Краткое содержание: их история началась еще в Руконгае, и до встречи в последней битве с Айзеном они прошли долгий путь.
Предупреждения: спойлер 415, 416 главы манги
Дисклеймер: персонажи не мои, выгоды не извлекаю.
По заявке  Рончег:

текст заявки

- что-нибудь про Шухея, слэш(не обязательно), экшн, бытовуха, например, про приключения в Каракуре, или АУ про то, кем он был при жизни, или простые шинигамские будни в Сейретее*_* если еще и присутствие Казешини в человеческой форме - вообще красота))
приветствуются пейринги (кто сверху - без разницы^///^): Кенсей/Шухей; Шухей/Казешини; Ренджи/Шухей; Гин/Шухей; Шухей/Юмичика; Шухей/Рангику, да в принципе кто угодно, лишь бы не Айзен, Тоусен, Комамура или Хицугайя)))
- Урахара/Хирако, от времен Маятника до вайзардов в Каракуре, как бы могли развиваться отношения(прошу прощения за косноязычность формулировки )
- джен, Гриммджо, гуляющий сам по себе - пост-Уэковская арка, приспособление к новым условиям, все что угодно, лишь бы был живой
- или все что угодно по поводу следующих пейрингов:
Бьякуя/Ренджи
Ичиго/Рукия
Урахара/Ичиго
Кёраку/Укитаке
Ренджи/Ичиго
Гриммджо/Улькиорра
Старк/Нноитора(а вдруг?..)
Ичиго/Улькиорра
Гин/Кира
Гин/Рангику
Урахара/Йоруичи

расстановка топ-боттом в слэшных пейрингах не важна))) Рейтинг, в принципе, тоже.

Приветствуется: присутствие очеловеченных занпакто из филлеров; бытовые зарисовки; юмор и стеб(как дополнение );

Ограничения: не ангст ради ангста, не БДСМ и не нон-кон, не десфик, не сонгфик, не МПРЕГ; не фем-слэш, не пейринги с Хицугайей;
категорически не люблю Айзена, Тоусена, Маюри и всех арранкаров кроме Гриммджо, Старка и Улькиорры.

Отношение к спойлерам: читаю новые главы манги каждую неделю)



Рангику не помнит свою прошлую жизнь, зато помнит, как началась новая. С одуряюще яркого солнца и вкуса дорожной пыли на губах. А еще – склонившегося над ней тощего, щурящегося мальчишки.
Ныл затылок и запястья, еще не забывшие, как их сжимали в железной хватке. В груди, несмотря на изматывающе жаркий полдень, разливался могильный холод.
Мальчик протягивал ей сушеную хурму, в руках у него было еще несколько. Он странно улыбался — кажется, слишком широко для своего лица, и при мысли об этом становилось неуютно.
- Ешь, - он поднес хурму ближе к лицу Рангику, чтобы она могла почувствовать едва различимый, сладковатый запах.
Мальчика звали Гин, и его волосы были белыми, как рис.
- А ты?
- Рангику.
- Ран-тян, да? Ты любишь сушеную хурму?
Она покачала головой.
- Жаль, - в голосе Гина скользнуло сожаление. - Ну ничего, найдем для тебя что-нибудь другое.
Он успел повернуться и отойти шагов на двадцать, когда Рангику, поднявшись, несмело крикнула ему в спину:
- Я могу... могу остаться? С тобой?
Вместо ответа Гин остановился и, не оборачиваясь, помахал рукой, приглашая присоединиться. Рангику сделала шаг вперед, потом еще один. А в следующий миг уже бежала к нему со всех ног.

* * *

Они нигде не задерживаются подолгу. На первый взгляд кажется, что никакой конкретной цели у их путешествия нет. Районы Руконгая меняются один за другим, как обветшалые декорации в представлениях бродячей труппы, которую им повезло увидеть один раз в какой-то деревеньке, но иногда Рангику начинает казаться, что они что-то ищут. Точнее, ищет Гин.
Длинные переходы для нее тяжелы, поэтому они довольно часто останавливаются на отдых. Иногда, если везет, им удается переночевать под нормальной, почти не дырявой крышей, но чаще приходится довольствоваться малым. Засыпать под открытым небом – все равно что смотреть на застывших в ночи светлячков.
Рангику старается, как может. Понимая, что из-за нее они не могут идти достаточно быстро, чтобы достигнуть следующей деревни засветло, она делает вид, что с ней все в порядке, и она совсем не устала. Даже улыбается, вспоминая с восхищением горячие рисовые шарики, которые они видели утром на прилавке и которые им, разумеется, не достались. Но можно же немного помечтать. На лавки с едой с завистью косится каждый оборванец.
Руконгай жесток к детям.
Рангику продолжает говорить, стараясь сосредоточиться на уходящей из-под ног тропинке. И вздрагивает испуганно, когда натыкается взглядом на знакомые ноги прямо перед собой. Вскидывает голову, утыкаясь лбом в поднятую ладонь Гина.
- Ты вся дрожишь, Ран-тян. Ты устала.
Она пытается расслабленно улыбнуться, уже готовясь сказать, что с ней все в порядке, но мир внезапно встает на дыбы. В себя она приходит на коленях Гина. Они сидят под деревом, недалеко от той тропки, по которой шли совсем недавно. Или давно? Рангику видит ее сразу же, как открывает глаза.
У Гина острые, холодные коленки, это чувствуется даже сквозь одежду. Он всегда старается быть на солнце, будто впитывая щедро разливаемое тепло, стараясь насытиться им, запасти на случай, когда придется оказаться в тени. Но тепла всегда мало. Если бы Гин был один, возможно, ему бы хватило. Хотя бы на ночь, пока солнце не вернется. Но их двое. С того самого дня, как Гин склонился над лежащей в пыли Рангику; с того дня, что стал первым в ее теперешней жизни.
Гин делится с ней теплом. Точнее, отдает без остатка. Будто только ради этого и копит его весь день, как свернувшаяся на горячем камне белая змейка.
Рангику прижимается щекой к его ноге, обхватывает пальцами тощую лодыжку. Ей уже лучше, все в порядке.
- Мне щекотно, Ран-тян, - тянет Гин с улыбкой. Она не видит ее, только слышит. И ей тоже хочется улыбаться.
- Прости, - шепчет она тихо. - Мы снова задержались из-за меня. Но я уже в порядке, так что…
- Все равно бы не успели до ночи, - Гин принимается ерзать на месте, Рангику поднимает голову, поворачиваясь, чтобы посмотреть, в чем дело. И утыкается носом в большое яблоко.
- Гин, - только и может она выдохнуть.
Желудок тут же скручивает жгутом. Голод – единственное, перед чем ледяная пустота в ее груди отступает ненадолго, и потому Рангику ему даже рада. Это больно и мучительно, будто что-то разъедает ее изнутри, отщипывая по кусочку, но, как ничто другое, заставляет чувствовать, что она все еще жива.
- Я стащил его у того торговца. Усердие, с которым он отгонял нас от своего прилавка, заслуживало вознаграждения.
- Но как же…
- Свое я уже съел, - опережает ее вопрос Гин.
Снова лжет.
Правда слишком очевидна, особенно при звуке его урчащего живота, но Гин улыбается, как ни в чем не бывало, и, наверное, будь на месте Рангику кто-нибудь другой, этого хватило бы, чтобы его провести.
Она всегда знает, когда Гин лжет. Почему-то знает, несмотря на все уловки и ухищрения с его стороны, несмотря на плотно сомкнутые веки и улыбку, и такой уверенный, убеждающий голос.
- Научись врать поубедительней, - легонько щелкает его по носу Рангику.
Гин не оправдывается.

* * *

Осень нагоняет их на границе пятьдесят третьего района. Бьет в спину холодным ветром, заставляя Рангику обхватить руками плечи и невольно сжаться в комочек, сев на корточки прямо на дороге.
- Рано, - хмуро роняет Гин, поднимая голову к серому небу.
Ветер треплет его косоде, ныряет в широкие рукава и мечется там безудержно, с оглушающим свистом. Зажмурившись, Рангику зажимает уши.
Она вздрагивает, когда на ее запястье сжимаются ледяные пальцы.
- Гин?
- Идем, уже недалеко.
Она поднимается, снова обхватывает себя руками, пытаясь хоть как-то согреться.
- Мне холодно, Гин.
- Я знаю. Потерпи еще немного, Ран-тян. В деревне достанем теплую одежду.
Рангику кивает. Это значит, что она снова будет ждать Гина в безопасном месте, каким бы оно ни оказалось. Она слаба и быстро выдыхается, поэтому о том, чтобы участвовать в «добыче» с Гином наравне не может идти и речи. Потому что только дурак думает, что кто-то из жителей, и без того едва сводящих концы с концами, вдруг расщедрится на теплую одежду для каких-то оборванцев.
Гин уйдет воровать. А вора, как и волка, ноги кормят. Рангику остается только ждать.
Она дрожит, вжавшись в угол полуразвалившейся лачуги на окраине деревни. В ее крыше прорехи, куда с легкостью мог бы ввалиться человек, а ставни все вырваны. Хорошо, что окно всего одно.
Возле ног бьется в агонии затухающий костерок.
Кажется, Рангику задремала ненадолго, потому что он почти погас. Хотя какое там задремала. Провалилась в пустоту – так точнее. Наверное, когда-то она могла спать, как все, но сейчас уже не может. Вместо сна приходит пустота – безмолвная, ледяная. Она не дает ни сил, ни отдыха, только страх – пробирающий до костей, одуряющий. Рангику мало спит и, наверное, поэтому слабость не уходит.
Она боится закрывать глаза.
Боится не суметь вернуться.
Рядом лежит хворост, который они набрали в лесу по пути сюда. Рангику подбрасывает в огонь несколько веток и подставляет ему дрожащие ладони.
Оближи.
Согрей.
Пламя равнодушно вгрызается в подкинутые ветки, не обращая на Рангику никакого внимания.
Гин уже должен был вернуться. Рангику не знает, сколько прошло времени с тех пор, как он ушел. Наверное, вечность. Когда он появляется на пороге, растрепанный, с разорванным рукавом и опущенной головой, ей кажется, что в лачуге наконец-то стало теплее. Видимо, разленившийся костерок все-таки вспомнил о своих обязанностях. Не зря же хворост лопает, обжора бестолковая.
Гин переступает порог и замирает на месте. А затем поднимает голову и смотрит на Рангику, пытаясь улыбнуться, как обычно. Разбитая губа болезненно дергается, заставляя его скривиться.
Рангику вскрикивает тихо, а затем бросается к нему, поднимает руку к разбитому лицу и застывает на полпути, не смея прикоснуться.
- Гин…
- Не повезло в этот раз. Попался.
Рангику не будет плакать. Она пообещала себе давным-давно и сдержит слово. Вот бы еще перестало щипать в глазах, и не мешал бы дышать комок в горле.
- Пустяки это все, Ран-тян, - отмахивается Гин. - По-глупому нарвался. Заживет, не стоит даже внимания обращать.
Рангику молчит. Смотрит на его острый подбородок, на размазанный по щеке след, на то, как Гин слизывает выступающую на губе кровь, и как открывается едва затянувшаяся ранка при попытке нацепить на лицо маску беззаботной, хоть и с примесью горечи улыбки.
Почему-то Рангику думала, что даже кровь у Гина серебряная, как волосы. А вышло, что красная, как у всех.
Она отрывает кусок ткани от своего и без того недлинного юката и принимается аккуратно, боясь лишний раз потревожить разбитую губу, стирать с подбородка Гина кровь. Хочется убедить себя, что окажись она рядом, всего этого не случилось бы. Что все бы обошлось, и сейчас они вдвоем сидели бы у огня, закутавшись в украденное покрывало.
Холод в груди выпускает крючья.
Рангику не умеет лгать себе так же, как Гин не умеет лгать ей. Но оба пытаются. По-прежнему безуспешно.
Ничего, думает Рангику, они справятся. Переживут эту ночь, как многие другие – сплетая руки и ноги, прижимаясь друг к другу как можно ближе, дыша – она ему в шею, а он – ей в висок. Делясь оставшимся теплом в ожидании рассвета.
«Правда ведь, Гин?» хочет спросить Рангику. И только сейчас замечает, что его левая рука безжизненно свисает вдоль тела. Заметив ее взгляд, он отступает на шаг и обходит ее сбоку, направляясь к костру.
- Кажется, ты совсем не подкидывала хворост, Ран-тян. Ну как так можно? Уснула, наверное?
Раздирающий грудь холод раскрывается крупным цветком. Крючья на его стеблях вонзаются глубже, в самое сердце.
Гин продолжает говорить. Размышляет вслух, хватит ли им веток, чтобы поддерживать огонь всю ночь, и что, пожалуй, он будет первым, кто останется за ним следить, пока Рангику поспит.
Но она его не слышит.
Потому что вырывается наружу, в стылую осеннюю ночь и, не чуя под собой земли, бежит туда, где горят огни деревни.

* * *

Еще никогда в жизни Рангику не приходилось столько кланяться. Стучать в двери неприветливых домов, видеть незнакомые лица, хмурые взгляды, слышать злое «убирайся» или же вовсе довольствоваться глухим молчанием вместо ответа. Но она не может остановиться. Просто не может. Ноги несут ее дальше, от дома к дому, взлетают и опускаются в просящем жесте руки, сгибается в поклоне спина, и посиневшие губы шепчут, не переставая, «пожалуйста, прошу, пожалуйста». Своего голоса Рангику уже не слышит. Когда перед ней отъезжает в сторону очередная дверь, все, что она может, это упасть на колени в промерзшую пыль и беззвучно плакать, не в силах уже ничего сказать.
В глазах стоящей на пороге старухи усталое безразличие.
- Чего надо?
Рангику вскидывает голову, шепчет дрожащими губами «пожалуйста» и снова утыкается лбом в землю. Она готова простоять так вечность, лишь бы ее мольбы были услышаны.
- Ладно, хватит уже тут в грязи валяться, - неожиданно смягчается старуха. - Можешь переночевать здесь. И прекрати реветь. Слышишь?
В первый миг Рангику не верит своим ушам, но через секунду встает с колен и вытирает слезы рукавом.
- Вот так гораздо лучше, - одобрительно кивает старуха. - Ну, проходи, чего застыла?
- Простите, - хрипло, напрягая горло, чтобы говорить громче, давит из себя Рангику. - Со мной друг… он ранен. Помогите, прошу.
Она снова кланяется, низко, не обращая внимания на ломоту в пояснице.
- Ты из-за этого, что ли, тут ревела? – насмешливо поджимает губы старуха. - Эка невидаль, в нашем-то районе. Ты, деточка, видать, тут совсем недавно. Ладно, веди его сюда, посмотрим, что там с ним.
Рангику не заставляет повторять дважды. Она бежит обратно к заброшенной лачуге чуть ли не быстрей, чем бежала от нее.
Гин встречает ее у дверей. Костер за его спиной уже давно потух, только остывающие угли слабо мигают в темноте десятком крохотных красно-оранжевых глаз. Рангику не хочет слышать вопросы, и Гин не спрашивает. Просто позволяет потянуть себя за рукав, молча следуя за ней, когда она ведет его к старому, покосившемуся дому.
Хозяйка не говорит им своего имени, но Рангику почтительно называет ее «оба-сан». На Гина старуха смотрит с явным неодобрением.
- Садись, - кивает она на циновку возле кипящего над костром котелка в центре комнаты.
Гин медлит, отвечая ей настороженным прищуром.
- Дерзкий мальчишка, - вздыхает старуха. - Видать, за то и получил. Или садись, чтобы я осмотрела твою руку, или убирайся вон. Ночи нынче уже холодные. Глядишь, разом присмиреешь.
Рангику мягко подталкивает Гина в спину. В ее глазах немая просьба.
Когда он садится у огня, Рангику с тихим вздохом оседает на деревянный пол. Она почти не шевелится, пока старуха щупает протянутую руку Гина, следя за тем, реагирует он на боль или нет. От тепла неудержимо клонит в сон, но Рангику по привычке сопротивляется ему.
- Похоже, ничего серьезного, - наконец решает старуха. - Обычный перелом. Повезло, что кость не сильно смещена. Перевязать потуже, да ждать, пока само срастется.
Рангику не сдерживает облегченный вздох, хотя ее все еще не отпускает мелкая нервная дрожь, и горло саднит, будто туда песка насыпали.
- Еще сотню раз успеет во что-нибудь вляпаться, - ворчит оба-сан.
- Постараюсь оправдать ваши надежды, - не остается в долгу Гин.
- Поговори тут еще у меня, - бросает через плечо старуха, но злобы в ее голосе нет. Отвернувшись, она зачерпывает из котелка какой-то бульон и сует чашку с ним в руки Рангику. - На вот, поешь немного. Не слишком сытно, не рис, но все ж таки. А с тобой, - тычок узловатым пальцем в Гина, - сейчас разберемся.
Кряхтя, она поднимается с колен и, отойдя в дальний угол комнаты, принимается рыться там в каких-то ящиках, бормоча себе что-то под нос.
В чашке Рангику действительно не рис, но она даже не думает жаловаться. Сейчас этот жидкий бульон с парой кусков картофеля и моркови для нее величайшее лакомство.
- Переночуете, и чтоб к утру духу вашего тут не было, ясно? Я и так к старости из ума уже выжила – пускать в дом попрошаек.
Рангику замирает с чашкой у рта. Горячий пар от супа ложится ей на ресницы, льнет к щекам.
- Простите, оба-сан, - снова кланяется она. - Спасибо, что позволили остаться. Мы не причиним вам неудобства.
- Ну разве что объедим подчистую, - добавляет Гин, неприятно улыбаясь. Даже несмотря на боль в разбитой губе, он не может отказать себе в этой привычке.
К счастью, его замечание старуху не задевает.
- Если б только в еде было дело, - вздыхает она, возвращаясь к огню с какой-то баночкой, двумя плоскими дощечками и тряпками в руках. – Неспокойно у нас нынче, все боятся чуть ли не каждого шороха, да покрепче двери запирают. А тут вы под окнами шляетесь. Скажите еще спасибо, что камнями не забросали.
Рангику неуютно ежится от этих слов. Бросает вопросительный взгляд на Гина, но тот делает вид, что слишком увлечен своей порцией супа, которую неуклюже налил себе одной рукой, не дожидаясь разрешения хозяйки.
- Люди пропадают, - продолжает бормотать старуха, наливая в глиняную чашку с отколотым краем резко пахнущий травами настрой из той баночки, что вытащила из ящика. Затем разбавляет его горячей водой, осторожно нюхает, добавляет еще немного воды. – Был человек и нету. Только одежду и находят, да и то не всегда.
- Но... но причем здесь мы? – непонимающе шепчет Рангику.
- Да чужаки потому что. С чужаков все и началось. Объявились пару месяцев назад. И не абы кто ведь. Шинигами.
Плечо Гина слабо дергается при последнем слове. Хотя, может, от боли в сломанной руке, кто знает. Рангику же кажется, что ей нечем дышать.
Грубые, мозолистые от мечей руки, хватающие ее за запястья... Зажимающая рот ладонь... Черные, непроглядно черные одежды, закрывающие солнце... Исходящая от них острая, пригибающая к земле сила... Чужие пальцы на ее бедре, чужие смешки над ухом, и холод, который вливается в нее, заполняя каждый уголок души...
Шинигами.
Что-то болезненно дергается внутри, как бывает каждый раз, когда Рангику пытается вспомнить другую, прошлую жизнь. Она прячет дрожащие пальцы в кулаки, чувствуя, как расползается по телу забытый, загнанный вглубь ужас.
- Кто их знает, что они тут забыли, в пятьдесят третьем-то.
Продолжая рассказывать, старуха пододвигает Гину чашку с травяным настоем. В ее жесте читается приказное, не терпящее возражений «пей». Гин морщится, но не спорит.
- Слышала, дальше первых десяти районов они не суются. Оно и понятно, здесь свои порядки. А тут вдруг нате – объявились. Сплюнешь настой в костер – вылетишь отсюда, ясно? – грозно предупреждает Гина оба-сан. Судя по гримасе, тому очень хочется именно так и поступить, но под суровым взглядом старухи он честно сглатывает лекарство. – Ну а мы что? Пустили переночевать, с нас не убудет. Старейшина в свой дом их отвел. А на утро шинигами след простыл. Вот только и дочка старейшины тоже пропала.
- Увели? – кривится Гин, снова прикладываясь к чашке с супом.
- Да кто ж их знает? - пожимает плечами старуха. - Собрали людей, пошли за ними. Думали упросить. Может, отпустили бы девку, хотя... Так и не нашли никого. А спустя пару дней выловили в реке изодранное кимоно, которое старейшина в том году дочке подарил.
Старуха замолкает ненадолго, раскладывая на циновке принесенные тряпки и выбирая ту, что подлиннее. Гин с хлюпаньем допивает бульон и отставляет чашку в сторону.
Рангику не чувствует пальцев рук. По венам словно вода со льдом течет, царапает изнутри, и мелодично звенят, ударяясь друг о друга, острые ледышки. Их слишком много, они застревают, скапливаются в кончиках пальцев, лишая их чувствительности. Снова и снова в голове крутится рассказ о пропавшей девушке, и не отпускает ощущение, будто Рангику знает, через что на самом деле пришлось пройти дочке старейшины.
- Так что теперь нам чужаков пускать запрещено. Уходите утром, пока никто не прознал, что вы тут были, - бурчит себе под нос старуха, присаживаясь возле Гина с дощечками и куском длинной, сложенной вдвое ткани. - Давай сюда руку, оборвыш, перевязать надо.
- Но ведь все это давно было, - замечает тот, стараясь не кривиться, когда дощечки зажимают его руку с двух сторон, и старуха принимается приматывать их тряпицей, чтобы зафиксировать кость в правильном положении.
- А кто сказал, что «было»? - невесело хмыкает она. – Люди здесь до сих пор пропадают.

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики

---

[Vibrant Amoeba]

Название: Самим фактом...
Автор: Inserta
Простая первая читка: Fleurwind
Пейринг: Ренджи, Юмичика, Иккаку, Кучики Бьякуя
Жанр: общий джен, флафф, стеб юмор.
Рейтинг: PG
Саммари: Природа не терпит пустоты: там, где люди не знают правды, они заполняют пробелы домыслом.
Дисклеймер: Кубо - кубово, цитаты, упомянутые в тексте, а так же мудрости все имеют своих авторов, коими я не являюсь.
Предупреждение: не совсем следование заявке, общая безграмотность, оос персонажей, неудачное название.
По заявке: Last_Optimist

текст заявки

1) Про 11й отряд. Можно яой, можно джен, можно юмор. Рейтинг любой - от детского до NC-21. Желательно, чтобы действие фанфика происходило в то время, когда в 11м служил Ренджи.
Предупреждение: если яой - то пейринги только Зараки-Юмичика или Иккаку-Юмичика. Можно Юмичика-Ренджи, но только если флаффно и без рейтинга.
2) Ренджи-Рукия. Жанр и рейтинг любой. Основной мотив - любовь и дружба, можно ли совместить эти понятия, или приходится выбирать что-то одно.
3) БьякуРен. Рейтинг любой, жанр - флафф. Просто жизнь вдвоем, быт, всякие забавные ситуации. Без п*здостраданий и мозго*бли.
картинка для вдохновения - s19.radikal.ru/i192/1005/6c/c1054c0fea4f.jpg

Стоило признать, проблема была, но Ренджи упорно закрывал на нее глаза. А что еще прикажете делать, если по всему Готею ходят дикие сплетни о нем и о человеке, с которым он лично даже не знаком? Но, откуда растут ноги у слухов, Ренджи подозревал, поэтому однажды решился поинтересоваться у распространителя ахинеи, которого, впрочем, ничего не смутило.
- А я не прав? – удивился Юмичика. – Ты о нем так говоришь, будто готов ему саке пожизненно по вечерам подливать и на луну вместе с ним любоваться. Смирись. И, - Аясегава махнул рукой, - вы так красиво будете смотреться вместе.
Как припечатал.
Ренджи сперва злился, потом пытался доказывать всем в родном отряде, что все это неправда, но офицеры скалились, пускали сальные шуточки, а шинигами других отрядов ехидно улыбались – слух пронесся по Сейрейтею быстрее Богини Скорости, о которой, кстати, тоже ходило много небылиц. И Ренджи действительно смирился. Мало ли что говорят. Вон, про капитанов Зараки и Унохану еще больший бред разносят. Будто он ей каждый вечер приносит букетик ромашек, собранных по Готею, и вздыхает под окнами больницы, надеясь хоть на один благосклонный взгляд. Слухи слухами, конечно, а ромашек на территории отряда Ренджи никогда и не видел, а сам капитан Зараки предпочитал проводить время со своими офицерами или же с Ячиру, чем таскаться в четвертый отряд, которого, как и все его бойцы, если честно, он побаивался.
Так что Ренджи закрыл на это глаза, а тем временем масштаб катастрофы не стал поистине пугающим.
Неприятности начались неожиданно. Они пришли, когда Ренджи их совсем не ждал и вообще о них даже и не думал, наслаждаясь тихим спокойным утром и радуясь, что после обеда Иккаку-семпай обещал ему тренировку.
- Танцуй и пой, - жизнерадостно возвестил Юмичика, буквально светившийся от радости.
- С какого это меноса?
- Сегодня в отряд придет очень важный гость. Тебе понравится, - напустил туману старший, засунув руку в какой-то пакет с чем-то цветным и достал ворох перышек, рассыпав их на столе. Разглядывая их и выбирая понравившиеся, Юмичика добавил:
- Приведи себя в порядок и через полчаса на плац.
Несмотря на все свои заскоки, он все-таки был старшим офицером, силу которого Ренджи признавал и побаивался, потому что владел Аясегава своим мечом мастерски, хотя и не любил применять некоторые способности зампакто. Поэтому Абараи, скрипнув зубами, встал с нагретых солнцем досок веранды, поспешил в казарму, на ходу оправляя форму.
На плац, так на плац.

Ренджи оторвался от изучения своих таби, думая, достаточно ли они чистые или же стоит поменять, и посмотрел на нарушителя спокойствия одиннадцатого отряда, скривился, как от застарелой зубной боли, и фыркнул. Кучики Бьякую он одновременно уважал, ненавидел и боялся. И сейчас решительно не понимал, что тому здесь понадобилось.
Юмичика, покосившись на младшего товарища, сложил руки у груди и с пафосом прошептал, что это так романтично, когда на пути любви стоят преграды, а социальное неравенство придает ему, Ренджи, отношениям с Кучики особую изюминку. Нужно было его ударить, лениво подумал Ренджи, чтоб заткнулся и не нес чепуху, услышит Кучики – не миновать неприятностей.
Капитан шестого отряда прошел по плацу, будто был на своей территории, а не заглянул в гости к самым буйным в Готее шинигами. На мгновение их взгляды пересеклись. Оба поспешно отвели глаза, но Ренджи мог поклясться, на лице Кучики мелькнула заинтересованность.
- Он на тебя посмотрел, - с придыханием возвестил Юмичика.
- И подумал, что за чудак рядом со мной с перышками над глазами, и поблагодарил всех известных ему божеств, что ни один шинигами из этого сброда не служит под его началом? – предположил Абараи, которому донельзя надоели вымыслы пятого офицера.
Тот, вопреки ожиданию Ренджи, ничуть не обидевшись, скривил губы в жестокой усмешке:
- Я знаю, зачем он тут. И я тебе говорил.
- Я не помню такого и мне не интересно, - пожал плечами Абараи. – Я спешу на тренировку с Иккаку. Опаздываю.
- Лысый не обидится, - беспечно махнул рукой Юмичика. – Капитан Кучики ищет себе лейтенанта. Не знаю, кто из офицеров решит пойти к нему. Да и капитан никого отдавать не будет. Разве что тебя, да и то потому, что великой любви мешать нельзя.
Ренджи промолчал. Все же он обладал, когда надо, поистине безграничным терпением.


Кабинет Зараки ничем не напоминал его собственный, разве что был таким же большим и светлым, на этом, собственно, сходство и заканчивалось.
Целая кипа застарелых документов пылилась в углу, стол, наоборот, был девственно чистым, стены – голыми. Сам хозяин спал, закинув голову на спинку стула. Ветер теребил колокольчики на волосах. Милая картина.
- Капитан Зараки, - твердо поприветствовал его Кучики, делая свою рейацу чуть заметней.
Кенпачи всхрапнул, покачнулся на стуле, продрал глаза и уставился на гостя.
- Кучики? – совершенно искренне удивился он, будто уведомления, что прислал ему Бьякуя пару дней назад, в глаза не видел. – Чего это тебя сюда принесло?
"Может, и не видел", - решил Кучики, заметив на подоконнике незатейливо сложенную из листа с уведомлением ворону. – "Не исключено, что Ячиру добралась до бумаги раньше".
- Я присылал вам уведомление о том, что среди ваших офицеров есть кандидат в лейтенанты.
- Кто? – Кенпачи почесал в затылке. – Иккаку и Юмичику не отдам. Абараи вон бери, - просиял Зараки, - удобнее будет.
- Для чего, капитан Зараки? – в мрачном предчувствии, что знает, к чему клонит Кенпачи, спросил Кучики.
- Как для чего? – опять удивился тот. – Вы же с ним того… любовники вроде? Измаялся уже парень. Или ты ему отставку уже дал? Жаль.
Кучики, привыкший еще с давних времен пропускать мимо ушей все, что говорили у него за спиной, не мог не посмотреть правде в глаза: в этот раз стоило обратить на слухи внимание гораздо раньше. Впрочем, он прекрасно знал, что оправдываться перед капитаном Зараки, да и перед кем-либо, он не будет. А кто распускает небылицы, будь это сам Абараи или кто еще, обязательно ответит за свои неосторожные слова позже.
- Вы правы, капитан Зараки, - Бьякуя едко улыбнулся, - нельзя быть любовниками, даже не зная друг друга. Направьте Абараи Ренджи завтра ко мне, пусть придет с этой бумагой. И у меня есть к вам еще одна просьба.
Зараки оскалился.

Этот день у Юмичики грозился стать лучшим за последний месяц. Во-первых, с утра кто-то прислал пакет новых перышек: мягких, изящных, самых разнообразных цветов – они приводили Аясегаву в умиление, переходящее в восхищение. Даритель пожелал остаться неизвестным, и Юмичика, перебирая пальцами перышки, гадал, кто, наконец, обратил внимание на то, какой он хороший и замечательный. Он мечтательно представлял, как Иккаку бросает тренировать рыжего выскочку-обалдуя и снова, как в старые добрые времена, проводит дни с ним, с Юмичикой. Или же капитан...
К обеду судьба преподнесла пятому офицеру еще один подарок, менее личный, но столь же приятный. Увидев, как переглянулись на плацу капитан Кучики и Ренджи, Юмичика понял, что да, права была Исане, сказав однажды, что эта парочка самая красивая в Сейрейтее, поэтому они просто обязаны быть вместе. Еще Аясегава по их взглядам убедился в правоте уже своей догадке – эти двое были влюблены друг в друга, ибо так смотреть могут только влюбленные.
Поддразнивать младшего Юмичике нравилось и раньше, поэтому он частенько поддевал Ренджи насчет его отношений с Кучики. Но теперь все: недомолвки Абараи и его восхищение Кучики с примесью какой-то ненависти - обрело смысл.
Душа Юмичики требовала запретной романтики, и фантазия, основываясь на увиденном, бурным потоком понеслась, выдумывая новые подробности романа Кучики и Абараи.
Последний, видимо смутившись, что Аясегава все же окончательно раскрыл его секрет, ускакал на дальний полигон, буркнув, что Юмичика выдумщик, а тот лишь пожал плечами. Чем больше Ренджи отнекивался, тем сильнее росла вера Аясегавы в то, что дело тут не чисто.
- Перышки! - бодро протянула неизвестно откуда выскочившая Ячиру. - Кенпанчик требует к себе тебя или Ананасика.
- Меня-то зачем?
Аясегава оторвался от изучения стеллажа с пыльными гроссбухами. После того, как Кучики ушел, а Ренджи убрался на полигон, ему хотелось посмаковать подробности романа этих двоих в одиночестве, что потом рассказать Иккаку новую версию. Друг каждый раз задумчиво хмыкал, добавлял зачем-то, что Абараи не идиот. Увы, единственное место, где царило это самое одиночество, в одиннадцатом отряде одновременно служило и бухгалтерией. Отрядной документаций заниматься никто не любил.
- Кенпанчик сказал, это нечто важное. Еще он просил лысика найти.
- Иккаку на полигоне вместе с Абараи, - без зазрения совести сдал друзей Юмичика. - Что-нибудь еще?
Девочка помотала головой и так же незаметно, как и появилась, исчезла.
А вместе с ней и подаренный пакет с перышками, который Аясегава по неосторожности оставил на подоконнике…

Ренджи вытер со лба капли пота, а потом снова окунул голову в бочонок с прохладной, но чуть застоявшейся водой, пустил носом пузыри и вынырнул, отфыркиваясь, мотнул головой. Семпай сидел на камне и смотрел на свою катану.
- Хорошо подрались, - удовлетворенно заметил Ренджи, приглядывая небольшой пятачок мягкой травки, на которую можно было плюхнуться и растянуться, подставляя солнцу лицо.
Иккаку вскинул бровь, но ничего, против своего обыкновения, не сказал. Его, похоже, что-то терзало. И, Ренджи заметил, он всю тренировку был каким-то задумчивым и рассеянным. Случилось что?.. Но Ренджи в чужие дела лезть не любил: Юмичика прекрасно справлялся за них двоих.
- Скажи, - вдруг вытолкнул, будто ему было трудно говорить, Мадараме вопрос, - а ты своему любовнику подарки делаешь?
Ренджи удивленно моргнул, уставился на Иккаку как на нечто фантастическое.
- Что?
Тот поморщился, махнул рукой, засмеялся и, спрыгнув с камня, хлопнул Ренджи по плечу.
- Давай заканчивать. Сегодня я тебя научу своему победному танцу. И все. Больше никаких тренировок.
- Как все? – глупо переспросил Абараи, решив, что прошлый вопрос семпая ему просто померещился.
- Тебя, слабака, тренировать бесполезно, - поделился Мадараме, - времени уходит бездна, результата – ноль. Да и неудобно будет – новый отряд, новые обязанности. Пусть тебя твой Кучики тренирует.
И он без предупреждения ударил концом ножен Ренджи по коленям.
- На цыпочки! Этот танец приносит победу, так что запоминай – второй раз повторять не буду!
Ренджи захотелось взвыть. Но, к его счастью, Иккаку развивать дальше ненавистную ему тему принадлежности Кучики кому-либо не стал. Он застыл памятнику самому себе. На камне, который Иккаку облюбовал себе, умильно хлопая большими ясными глазами, сидела лейтенант. Во рту у нее был огромный ядовито-зеленого цвета леденец.
- Продолжайте-продолжайте! Лысик, Ананасик, мне так нравится, когда вы танцуете.
- Я не лысый! - привычно взвился Мадараме, забыв, что обижаться на этого ребенка бесполезно. Впрочем, он и не обиделся.
- Кен-чан хочет вас видеть, - деловито добавила Ячиру и в мгновение ока повисла на шее Иккаку, вынула из рукава смутно знакомый Ренджи пакет с перьями, вытащила из него одно – красное, с роскошной фиолетовой окантовкой – и прицельно ткнула острием за ухо. Для красоты. А еще одно прижала к блестящему черепу. Мадараме с несвойственным ему терпением позволил ей творить все, что взбредет в ее голову, даже не пытаясь скинуть надоедливую девчонку. Впрочем, все равно не удалось бы – Ячиру умела вцепиться так, что не отодрать.
- Перышки таким тебя любить больше будет, - назидательно сказала девица, когда Иккаку спокойно, еле себя, по правде говоря, сдерживая, поинтересовался, какого собственно меноса…
Ячиру в одиннадцатом отряде (да и наверное во всем Готее) прощали почти все, а остальное «почти» сразу же забывалось при виде капитана Зараки, который если узнавал, что его любимицу обидели, был скор на расправу… Если не терялся по дороге. Ячиру же это прекрасно знала и без зазрения совести пользовалась.
Иккаку отобрал у девчонки пакет и, сжав губы, спрятал его за отворотом косоде, бурча что-то похожее «не для этого я ему дарил»…
Ренджи, смирившийся с «Анансиком», зажимал рот ладонью, чтоб не рассмеяться в голос. Еле успокоившись – все равно уголки рта подергивались, он спросил:
- А для чего капитан Зараки нас требует?
- Не знаю, - ответила девочка. – Там Бьякусик тебе что-то принес. Какой-то пакет. По-ода-арок.
На Ячиру обижаться нельзя, напомнил сам себе Ренджи.
На согнувшегося в оглушительном хохоте семпая – вполне.

Пакет действительно был, но не от, а для Кучики. Толстый, пахнущий канцелярским клеем, из шершавой желтой бумаги. Зараки отдал его без язвительных комментариев, чему Ренджи был очень даже рад. На пакете было написано «Кучики Бьякуе, шестой отряд. Срочно».
- Отнесешь, - Зараки был немногословен.
- Так точно.
- А завтра с утра отправишься вместе с его ребятами ловить пустых. Зарекомендуешь себя хорошо – Кучики тебя возьмет.
Ренджи хмыкнул. Кивнул. Ему меньше всего хотелось встречаться с Кучики, но ослушаться приказа Зараки среди шинигами одиннадцатого ставилось в один ряд с «обидеть Ячиру».
Ничего страшного в шестом отряде Ренджи не приметил. Его пропустили без лишних вопросов, а Кучики встретил легким кивком. Впрочем, при его виде Ренджи заметно передернуло. Он не мог понять в жизни двух вещей: почему Рукия согласилась уйти в клан к… этому и почему во имя всех богов и демонов все вдруг решили, что с этим… можно иметь какие-либо отношения, выходящие за рамки служебных. И ничего такого нет в желании Ренджи догнать его по силе!..
- Спасибо, офицер Абараи, можете быть свободны.
После этого так называемого «разговора» Ренджи хотел спросить про Рукию, но Кучики уже не смотрел на него, всем своим видом показывая, что присутствие Абараи в кабинете нежелательно. Поэтому он вышел.
Страшное началось, когда Ренджи завалился в свою комнату в казармах, где сидел хмурый Аясегава. От благодушного утреннего настроения не осталось и следа.
- Вы поссорились? – деловито осведомился Юмичика. – На тебе лица нет!
Ренджи решил оставить его без ответа, уткнулся носом в подушку, надеясь, что старшему товарищу надоест приставать с глупыми вопросами к спящему. Но сон не шел, а Юмичика и не думал упускать возможность в очередной раз развлечься за счет Абараи.
- Рассказывай.
- Ничего рассказывать, - все же буркнул Ренджи. – Принес пакет, положил на стол, ушел, что еще?
- И вы даже не поговорили?
- О чем? Я хотел спросить о… Рукии, как она там, в Генсее, но…
- "Но…" что?
- Скажи честно, ты его когда-либо видел?
- Видел. Красивый, повезло тебе. И ведь не ценишь, что такой на тебя, урода, внимание обратил. Все вы, уроды, такие.
Ренджи хмыкнул, зарылся носом в чуть влажное белье.
- Ценитель нашелся. Короче, я думаю, капитан Кучики еще выбирать будет, кого взять, не факт, что я стану его лейтенантом. Не больно-то и хочется.
- Ты сомневаешься в возлюбленном? Конечно, он выберет тебя.
- Почему все решили, что мы с ним пара? – устало, неизвестно в какой раз поинтересовался Ренджи. – Ни я его толком никогда не видел, ни он – меня. Думаю, что он, ублюдок, раньше даже не подозревал о моем существовании. Он же вообще не интересовался ничем, связанным с Рукией.
- Как с чего решили?
Юмичика возмутился, считая тему давным-давно закрытой, но потом все-таки решил пояснить непонятливому Абараи:
- Как-то твоя драгоценная Рукия говорила с Котецу Кийоне, что ты ее братом чуть ли не бредишь. Не отрицай, ребят уже всех достало твое "превзойду капитана Кучики, или умру!". Кийоне поделилась опасениями маленькой Кучики со своей сестрой. И уж та предположила, что ты так лишь выбиваешься в лидеры в ваших с Кучики отношениях. Будто, он не позволяет быть тебе ведущим. И сказала, что вы – красивая пара. Надо признать, она права. Ты хоть и придурок еще тот, и урод уродом, но смотритесь вы вместе действительно красиво. Кстати, он действительно сверху?
- Заткнись, - только и смог сказать Ренджи.
- Сам хотел узнать. В очередной раз, смею заметить.
- Заткнись, - с нажимом повторил Ренджи. – Я же не болтаю на всех углах про то, что ты хорошо подходишь к капитану Зараки по… гороскопу. Ему вдруг светит завести роман со своенравным честолюбивым и себялюбивым…
- А что? – удивился ничуть не оскорбленный подобным заявлением друг. – Мог бы и сказать хоть однажды.
Спорить было бесполезно, и Ренджи перевернулся на спину, скрестив руки за головой.
- Странный ты.
Юмичика не ответил, он с некоторым маниакальным упорством разглядывал гарду своего зампакто, неосознанно поглаживая ножны большим пальцем. Потом вдруг резко встал и сказал, что он уже задержался и кто-то его ждет, и легко выскользнул из комнаты, оставив Ренджи размышлять над их странным диалогом и над тем, что же все-таки было в пакете, который он передал днем капитану Кучики. Абараи поразмыслил, плохо это или хорошо, что по Готею гуляют слухи, и как к ним относится вторая жертва. То ли Кучики действительно не волновало то, что о нем говорят, то ли он не знал об этом, то ли делал вид, что не знает, и Ренджи это пугало.
Абараи не хватало подруги, уж кто-кто, а Рукия помогла бы ему разобраться со сложившейся ситуацией. Он был в этом уверен.
"Да, - решил Ренджи, - Рукия вернется и все наладится".

С утра его толкнул под бок Арамаки, не слишком ласково выпинал из казарм и сообщил, что все подумали, а капитаны решили, что на совместную миссию с офицерами шестого отряда отправится Ренджи и что уже пора выдвигаться, потому что капитан Кучики опозданий не приемлет, пусть даже если опоздает его любовник. Ренджи проглотил это, даже не пискнув, в душе ругая Исане с ее начитанностью и неуемной фантазией, ее сестру, романтичного Юмичику и непонятного капитана Кучики, потрусил в сторону шестого отряда под мелким противным дождичком, не добавляющим никакого настроения.
Офицеры шестого отряда встретили взлохмаченного, вымокшего и явно растерянного Абараи улыбками и понимающими взглядами, что немножко его взбодрило, но пронесшийся шепоток: "Пусть уж лучше он, договориться будет проще," – подпортил настроение окончательно.
"Юмичику следовало заткнуть, как только он заикнулся о моих якобы отношениях", - отругал сам себя Ренджи, пытаясь убрать выбившиеся вымокшие пряди в хвост. Ему пришла мысль, что, будучи лейтенантом, он сможет купить те очки, к которым присмотрелся уже давно, и эти очки наконец-то решат вопрос с волосами, что лезли ему в глаза. Ренджи улыбнулся и решил, что слухи эти по сути ничто, так что волноваться собственно не о чем. Он же знает, что лейтенантом он станет не потому, что кто-то решил, что он спит с Кучики. А остальным, уверенным в обратном, можно будет начистить морды позже.
Но, оказалось, на деле оставаться спокойным стоило немалого труда. К чести офицеров шестого они ничего такого и не говорили, но Ренджи казалось, что все – буквально все – сказанное ими содержало прямые намеки, а один раз кто-то из них – Абараи мог поклясться – ему подмигнул! Это расстраивало.
К вечеру погода начала налаживаться, а с ней и настроение Ренджи. Он даже решил, что шестой отряд ему нравится: ребята там были замечательные, конечно не парни одиннадцатого, где каждый за друга глотку порвет (иногда даже и не в переносном смысле), но тоже, как называется, что надо.
Очарование вернувшегося настроения разрушилось этим же вечером, когда Ренджи задумчиво пробирался к своей палатке, которую он разделил еще с двумя офицерами, сквозь кустарник, окруживший их стоянку непроходимым кольцом. Около палатки, пока Ренджи обсуждал детали задания с Кучики (Абараи что-то придумывал, а капитан опровергал и заставлял его еще и объяснять, что же не так и как исправить – ни дать ни взять экзамен в Академии, только хуже), уже успели развести костер.
- Возьмут Абараи, я уверен.
- С чего это?
- Потому что он – любовник капитана, - самоуверенно, будто сам говорящий имел неоспоримые доказательства.
Ренджи застыл как вскопанный, надеясь сразу и на то, что его не заметят, и на то, что его все-таки увидят и прекратят свой нелепый разговор. Офицеры, сидящие полукругом у костра, либо действительно не заметили, либо решили немного подшутить, Ренджи этого не знал. И, чувствуя, как алеют, сливаюсь с волосами, его уши и шея, слушал:
- Уверен также, Абараи хорош, поэтому капитан на нем остановится, - распинался один, с тонким шрамом на шее, имени его Ренджи не успел запомнить.
- В битве или в постели? – хохотнул второй.
Ренджи сжал кулаки, осознавая весь масштаб катастрофы. Броситься выбивать дурь из сплетников мешало какое-то непонятное чувство долга перед Уставом, запрещавшим межотрядные драки.
- Свечку не держали, - пожал плечами еще один. И компания офицеров засмеялась.
- Но, наверное, они повздорили, раз капитан все никак однозначного ответа дать не может, выбирает между парнем из третьего и своим любовником. Лучше бы Абараи взял, может, добрее бы…
- Сам рассуди, с одной стороны удобно, когда любимый под рукой – сам же страдаешь из-за того, что твоя ненаглядная в двенадцатом, а с другой… устается оно быстро.
- Что, Аяка-чан совсем житья не дает?
- Офицер Аясегава, этот чудак с перьями, так заливал о несчастной любви Абараи к нашему капитану… - вернул разговор в прежнее русло шинигами со шрамом, и Ренджи, успевший мельком его пожалеть из-за невиданной Аяки, возненавидел сплетника с новой силой, пообещав самому себе, что если станет лейтенантом у Кучики, то шкуру спустит с этого офицера.
Который, не зная о своей возможной незавидной участи, продолжал просвещать товарищей в подробности выдуманного Юмичикой и, как понял Ренджи, Исане абсурдного романа между пока еще шестым офицером одиннадцатого и капитаном шестого отряда. Шинигами предположили после весьма бурного обсуждения, что вскорости Ренджи переберется в поместье капитана на постоянное жительство, а в качестве прикрытия его женят на сестре Кучики.
Самого же Абараи терзали противоречивые чувства, либо заржать в голос, либо же вмазать рассказчику по морде.
Сзади Ренджи шелохнулись кусты, и Абараи обернулся, неожиданного для себя поймал взгляд пугающе спокойных холодных глаз Кучики Бьякуи, стоявшего чуть поодаль. Ренджи мог поклясться – капитан улыбался одними уголками губ, но стоило Абараи с перепугу на мгновение зажмуриться, на лице Кучики снова выписалось отрешенное выражение. Он кивнул замершему Ренджи, развернулся и ушел, оставив беднягу суматошно и безрезультатно размышлять, во что же опять он вляпался.

На следующий день Ренджи шарахался от Кучики, ожидая всего, что угодно. Но капитан вел себя так, будто ничего вчера не слышал и не видел или совершенно не обратил на подобные мелочи внимание. Зато после удачной драки с тремя заблудшими в эти края пустыми попросил зайти к нему в палатку. Ренджи сглотнул и под едва слышные смешки последовал за Кучики. Он привык не бояться всего, что могло его ждать впереди, но сейчас, по правде говоря, Ренджи немного опасался. Мало ли…
Впрочем, в палатке капитан пригласил его к низенькому столику, за которым они вчера обсуждали детали нынешнего рейда, и предложил чай.
- Офицер Абараи, мне бы хотелось, - после недолгого молчания Кучики будничным тоном поинтересовался, будто спрашивал о ценах на рис, - узнать ваше мнение о некоторых… вещах, которые вчера мои офицеры столь неосторожно обсуждали. Как и, насколько я понимаю, и весь Готей 13.
- Бред, - не подумав, брякнул Ренджи и, спохватившись, добавил: - Простите, капитан Кучики.
Его собеседник промолчал, делая вид, что наслаждается теплым напитком. А может, и вправду смаковал чуть терпкий вкус.
- Офицер Абараи, не бывает дыма без огня.
- Э? – не совсем понял Ренджи. – В смысле?
- «Право, трудно понять, как устроен смертный» или шинигами, - как понаписанному продолжил говорить Кучики, - «как бы ни была пошла новость, лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому, хотя бы для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» - а другой с удовольствием преклонит ухо, хотя и после скажет сам: «Да, это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!»»
- И? – тупо спросил Ренджи, не понимая, к чему клонит капитан. Еще его занимало, вычитал ли аристократ сие откуда-то или же придумывал на ходу.
- «И вслед за тем сей же час отправился искать третьего…»
«Вычитал, записал и вызубрил», - твердо решил Ренджи. – «Пойми его потом…»
- Капитан… - осмелился прервать он Кучики. – я и сам прекрасно знаю, как распространяются слухи, тем более наподобие тех, что вы вчера услышали.
Тот выгнул в удивлении бровь, пристально посмотрел на Абараи, и Ренджи даже и не заметил, как Кучики оказался совсем рядом, и резким отточенным движением, схватив за плечи, повалил на пол, прижимая локтем грудь. Не успев испугаться, Абараи дернулся, но бесполезно: капитан, несмотря на внешнюю хрупкость, оказался сильным и спокойно удержал взбрыкнувшего офицера. Ренджи зажмурился, а когда через мгновение открыл глаза, то увидел, что они почти что соприкасаются носам, а Кучики смотрит ему в глаза.
- Капитан!.. - голос отказывал Ренджи, поэтому вышло как-то хрипло и двусмысленно, как и вся ситуация, что Абараи неожиданно для себя покраснел и отвел взгляд в сторону.
- Абараи, - в тон ему ответил Кучики, а потом вдруг отпустил и, как ни в чем не бывало, вернулся к столику.
- Капитан Кучики... - снова попробовал выразить свое возмущение Ренджи, но не нашел слов, - зачем... что на вас нашло?
- Теперь я вижу, что… - он умолк, а Ренджи, уже поднявшись, нервно постучал, сам того не замечая, пальцами по столику, все еще пребывая в некотором шоке. Рукия же говорила, что брат ее немножко странный…
- …Что вы, офицер Абараи, не имеете к творимому никакого отношения.
- Никакого, - зачем-то тихо повторил Ренджи, но, к его счастью, Кучики его не расслышал, погруженный в какие-то свои размышления.
- Офицер Абараи, - продолжил капитан, - по окончании данного задания, отправитесь в свой отряд. Свободны.

Ренджи был уверен, что лейтенантское место пролетело мимо него как фанера над Сейретеем, потому что Кучики дал понять, что ни за что не возьмет к себе того, с кем ему приписывают порочащую клан и его честь связь. Поэтому, вернувшись в родные казармы, Абараи постарался выкинуть из головы шестой отряд вместе с Кучики, старательно пропуская мимо ушей каверзные вопросы Юмичики. В конце концов, на месте лейтенанта в шестом отряде свет клином не сошелся, в тринадцатом, например, тоже второго офицера нет. И там к Рукии ближе.
Он представлял, как будет рассказывать подруге, когда та вернется, про совместное задание с Кучики, вдумчиво подбирая слова, чтобы Рукия, не приведи Ками, не решила, что ее друг и ее брат действительно… С нее станется…
Но в целом Абараи нисколько не жалел, что капитан Кучики не захотел видеть его своим офицером. И, совсем забыв про случившееся, совершенно спокойно, ничего не подозревая, явился к капитану Зараки, когда его ни свет ни заря разбудили Ячиру и «Маки-Маки». Разве что слишком широко зевал, грозя вывернуть себе челюсть. Как оказалось, судьба решила преподнести ему сюрприз.
- Абараи, - Зараки Кенпачи, прихлебывая из огроменной кружки что-то, что явно не было чаем, кивнул в сторону стола, где лежала какая-то папка, - собирай свои манатки, Кучики ждет тебя до обеда. И бюрократию его с собой забери, пусть заполняет сам, так и передай.

- Лейтенант Абараи, - Кучики спокойно отнесся к перспективе заполнить нужные сопроводительные бумаги вместо Зараки и сейчас, не глядя на Ренджи, ставил печать на последнем листе. Абараи стоял, вытянувшись в струнку, около стола. – Вы за месяц должны вникнуть в дела шестого отряда. По Уставу.
- Да, капитан.
Так просто, две росписи, две печати, и вот он – лейтенант.
- Но, - Кучики прикрыл глаза, потом едко улыбнулся одним уголком рта. – Слухи ползут, Ренджи, - при звуке собственного имени, Абараи икнул, - и мы сделаем все возможное, чтобы их обогнать.
- В смысле?
Ответа он не получил. Зато на столе чудесным образом возникло две высокие стопки бумаг, а Кучики, будто и не говорил никакой белиберды, спокойно продолжил:
- Здесь дела всего личного состава. Ознакомьтесь до вечера.
Не будь Ренджи уверен в обратном, он бы подумал, что Кучики Бьякуя получает какое-то извращенное удовольствие в том, что не подтверждает, но в тоже время и не опровергает ходящие по Готею слухи. Но Абараи никак себе этого представить не мог, не смотря на все свое живое (порою излишне живое) воображение, поэтому он решил, что Кучики не придает этому никакому значения, а ему лишь опять показалось несусветно что.
«Ну и правильно!» - подумал он, обхватил одну стопку бумаг и перетащил ее на свое новое рабочее место – в приемную капитана.
…И совершенно не заметил, что Кучики Бьякуя по-мальчишески задорно улыбается.

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики

---

[Fake_Innocence]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[TenKetsu]

Название: Последний воин
Автор: Pollux Unbound
Перевод: TenKetsu
Бета: Chimatsuri
Пейринг: Айзен/Харрибел
Жанр:ангст, романс, драма
Рейтинг: G
Дисклеймер: мир и персонажи - Кубо, текст - автора.
По заявке: Destinee Dent
Авторский фик или перевод.
а) Иноуэ Орихиме, жизнь после смерти. Причины, обстоятельства, лица – на ваш выбор, вплоть до AU. Орихиме (по возможности) в характере, беспросветного ангста не нужно. И, пожалуйста, без улькихима.
б) Ичиго |(/) Хинамори, Хинамори/Айзен. В разгар войны с Айзеном риока гибнет – и становится полноправным членом Сообщества душ, капитаном пятого отряда. Реакция Хинамори-фукутайчо, развитие отношений (не обязательно в смысле пейринга) с Куросаки, воспоминания об Айзене и невольное сравнивание двух капитанов. Война тем временем продолжается. Чем закончатся (и закончатся ли) оба конфликта – на ваше усмотрение.
в) Айзен/Халлибел в любом таймлайне, вплоть до AU. Драма, определенный (не открытый) конец.
Приношу извинения за неполное соблюдение заявки(
А ещё в процессе перевода количество слов немного сократилось, за что тоже прошу прощения. Пейринг редкий, текст найти было очень сложно



«Я вижу, что ты сильная. Присоединяйся ко мне».

Это были первые слова, которые он сказал ей. Вот так, сразу, без какого-либо представления, без всяких церемоний и прочих вещей, которые обыкновенно ожидаются от человека, предлагающего что-то.
В ответ она не издала ни звука, а даже если бы и захотела что-то сказать, то вряд ли бы смогла. Она просто не знала, как ей отреагировать. Она не чувствовала его духовной силы, по которой можно было бы определить, что он за человек и стоит ли вообще обращать на него внимание. Он необычно выглядел, его выражение лица было совершенно непроницаемым, у него не было даже запаха. Неизвестность – вот что было её первым впечатлением от той встречи, которую она всегда будет хранить в своей памяти до конца своей жизни, как одно из самых драгоценных воспоминаний. Остальных или не осталось, или они были слишком серыми и невзрачными, чтобы бережно хранить их.

Растрёпанная, вся в грязи и лохмотьях, собранных с павших товарищей и врагов, она протянула руку, не зная, что из этого выйдет, но желая дать понять, что она всецело верит ему, неизвестному существу, как Богу.

«Как тебя зовут, арранкар?»

Этот вопрос на короткое мгновение озадачил её, и она с неким любопытством взглянула на неизвестного человека. В её голове быстрой мыслью пронеслись все воспоминания о старой жизни – её эволюция, сотни смертей, гложущее одиночество, страх и вечная борьба за то, чтобы остаться живой, - и она начала осознавать, что скоро ей придётся отказаться от них, начиная всё сначала. Примерно так же она чувствовала себя перед тем, как стать Пустым.

«Тиа Харрибел».

«Теперь твоя верность принадлежит мне».

«Д-да, господин. Как мне надлежит называть вас?»

«Моё имя Айзен Соске. И я дам тебе всё, что ты захочешь».

Первым, что он дал ей, была его рука. В этот самый момент рукопожатия он перестал скрывать свою духовную силу, и Харрибел узнала, насколько тёплой может быть рука Бога. Тогда и исчезли все её сомнения. Просто потому что по-другому и быть не могло. И не было особого выбора. А даже если бы и был, она бы всё равно не решилась снова вернуться к своей старой жизни, шрамами въевшейся в кожу. Не решилась, а возможно и не захотела бы.

Он дал ей новую жизнь – её символом стала белоснежная форма и номер. Он дал ей новый смысл жизни, заключавшийся в беспрекословном повиновении – и нельзя сказать, что ей это не нравилось.

«Теперь ты – Терцера Эспада. Твой символ – самопожертвование».

«Что это означает, Айзен-сама?»

«То, что ты много значишь…для меня».

Тогда Тиа Харрибел ничего не поняла. Как, впрочем, никто и никогда из простых смертных не сможет понять замыслов Бога, даже если приложит к этому все свои силы. Как бы то ни было, от слов Айзена её щеки чуть покраснели, и вот тут-то её маска, скрывавшая больше половины лица, проявила одно из своих полезных свойств, спрятав предательский румянец. Снова не зная, что сказать, она хотела было в знак признательности ещё раз дотронуться до его руки, до руки божества, восседавшего на троне, но у неё не хватило смелости. Ни сейчас, ни когда-нибудь после.

«Благодарю вас, мой господин».

Айзен улыбнулся. Интересно, насколько он умён? Судя по всему, она для него значит не больше, чем простая пешка. Пешка в сложной игре разума, полной сюрпризов и неожиданностей, которая, наверное, для него не больше, чем обычная партия в самые обычные шахматы. Хотя, может быть, она и не пешка, а даже что-то большее. Но уж точно не конь и не ладья. Может быть, слон. Или просто…важный ход, что-то наподобие мата. Или даже королева… Но об этом она могла только мечтать.

------

«Хорошо. Можете идти, Эспада».

Последней вещью на Земле, которую сделала бы Харрибел, было бы злоупотребление доверием Айзена. Поэтому она решила для себя, что будет просто исполнять всё, что он прикажет, стараясь не задавать лишних вопросов и не доставлять ему лишних проблем. Она просто игнорировала убийственные взгляды, которыми её не стеснялся награждать Квинта Эспада. Харрибел была уверена, что причиной его столь сильной ненависти был всего лишь её пол – а как же, какая-то женщина и оказалась сильнее его. Впрочем, она не уделяла ему слишком много внимания. Так, просто бросила взгляд, собирая информацию, которая может пригодиться в будущем, информацию, как о потенциальном враге. Хотя чего уж тут скрывать – ей это нравилось. Ей нравилось, когда о ней говорили. Нравилось быть в центре внимания. Как ни крути, она ведь всё-таки была женщиной, и притом весьма привлекательной женщиной.
Думал ли когда-нибудь об этом Айзен?
Если бы только владыка Уэко Мундо хоть раз взглянул на неё чуть внимательней, он понял бы, как сильно она хочет оправдать его доверие и как сильно она желает, чтобы он понял её чувства. Возможно. Если бы он только посчитал нужным…

«О, Терцера Эспада, пожалуйста, останься».

Дверь закрылась за остальными членами Эспады, отрезая все пути к отступлению и оставляя Айзена и Харрибел в полнейшей тишине.
Снова наедине с ним - с самым сильным существом из всех, что когда-либо существовали.

«Что-то случилось, Айзен-сама?»

«Я заметил, что после каждой нашей встречи с Эспадой ты задерживаешься больше всех. Ты, случайно, ничего не хочешь мне сказать?»

Вообще, Айзен крайне редко уделял внимание вещам, не требующим срочного вмешательства. А сейчас, говоря с Харрибел, он, кажется, вкладывал в свои слова весь свой шарм, всё его очарование, буквально заставляя её таять, заставляя верить в то, что она действительно много для него значит.

«Это…»

«Ну, если ничего важного, то можешь идти, Тиа Харрибел.»

В этот раз её имя, произнесенное им, звучало как-то незнакомо. До этого он называл её по имени всего один раз, при той самой первой встрече, но тогда она только-только начала понимать человеческую речь и не слишком осознавала то, что слышала. Сейчас же, после этой реплики, она почувствовала, что уже не может молчать, и решилась заговорить. В этот момент её голос был полон преданности, благоговения и даже чего-то большего, чем просто уважение и восхищение.

«Я… Я просто хотела сказать вам, что если… Если нам, Эспаде, придётся умереть, я всё равно буду на вашей стороне до самого конца, что бы ни случилось… точно так же, как и всегда.»

Айзен тепло улыбнулся и, опираясь щекой на руку, спросил у нее:
«Конечно, ты будешь со мной до самого конца. Я верю в это, Харрибел. Но скажи мне, будешь ли ты готова умереть за меня?»

«Моя жизнь принадлежит и всегда будет принадлежать вам».

-------

«Кажется, ты недостаточно сильна, чтобы сражаться на моей стороне.»

Это были последние слова, которые он сказал ей. Холодный, лишенный эмоций голос был последним, что она услышала. В ту же секунду меч Айзена оборвал её жизнь. Но всё же, в тот момент Айзен был ничуть не менее прекрасен, нежели обычно. Тиа Харрибел даже задалась вопросом, почему же это так, но не успела об этом подумать. Её время подходило к концу.
Она знала, что её любовь к нему никогда не исчезнет также неожиданно и внезапно, как она появилась. Потому что она никогда не забывала о ней, и она никогда не отходила на второй план.
Так и исчез последний выживший из Эспады. Харрибел рухнула во всепоглощающую темноту, откуда в своё время вышла так же, как и остальные Арранкары. Если бы время ненадолго задержало свой неумолимый ход, она бы постаралась доказать, что она не просто какой-то ягнёнок на алтаре, которого приносят в жертву, оплакивая и тут же забывая. Она всё-таки была великолепным воином, преданным подчинённым и хорошим наставником. Ну и, помимо всего прочего, просто молчаливой и влюблённой женщиной. И прежде чем отправиться на вечное мучение, проходя все круги ада, вместе со своим последним вздохом, Харрибел неожиданно поняла, что Айзен Соске и в самом деле видел в ней женщину, а не просто ещё одно мелкое оружие. Да, он убил её. Но этим самым он сдержал свое обещание, которое дал в момент их первой встречи.
Он всего лишь спас единственную из Эспады, что осталась с ним до самого конца, от позорной и бесславной смерти в поединке с преданными псами Общества Душ.

@темы: 4 тур (2010 год), гет, Фанфики

---

"Второй" для missgreed

[Kate S. Mint]

Название: Второй
Автор: Kate S. Mint
Герои/Пейринг: Урахара, Бенихиме, Йоруичи, Куукаку, различные ОП
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: экшен, character study. Немного производственный роман))
Краткое содержание: Со всей изобретательностью, каждую секунду существования Урахара отвергал Бенихиме. Теперь он стремился к ней, как стремится к колодцу умирающий от жажды. Хотел победить, сделать частью себя, хотел приручить и препарировать эту неизвестность.
Предупреждения: сильно домаятник
Дисклеймер: вы сами знаете Чье Это
Написано: по заявке missgreed: Взаимоотношения шинигами со своим занпакто. Хитсугайя-Хьеринмару, Бьякуя-Сенбонсакура, Шухей-Казешини. Слэш или гет, не важно, рейтинг не ниже R. Сюжет – все, что в голову взбредет. Как вариант, комедия положений, обыгрывание ситуации, когда занпакто заменяет хозяина. Например, Сенбонсакура, говорят, со своим мастером прямо на одно лицо)). искренне прошу прощения у заказчика за то, что от заявки остались только взаимоотношения шинигами со своим занпакто. Рейтинг... обломался
Благодарности, огромные и бесконечные, stuffу, который был Альфой, и Ollyy, которая стала Омегой



Так тихо вокруг. Полдень, ясный и солнечный, восьмой район Руконгая – а тихо. Даже птицы умолкли.
Даже собаки.
- Амамия, да? – Генджи присел на корточки и закурил, пряча в ладонях огниво. – Я с его младшим в одном классе учился. Хороший был мужик Амамия. Ответственный. Профессионал. Был старшим команды, которая охраняла Совет. Одним из лучших считался. Шестнадцать лет продержался, а потом-то у него крыша и потекла.
Где-то заплакал ребенок и тут же умолк. За плотно закрытыми седзи мелькали осторожные темные силуэты. Генджи затянулся, выдохнул в небо густую струю дыма.
- Что-то быстро потекла, - пробормотал Урахара. Пока напарник курил, он занимался делом – продернул веревку под локтями лежащего на земле человека и потянул ее за концы, упершись тому ногой в грудь; беспорядочная вязь превратилась в аккуратные ровные узлы.
Урахара вздохнул.
- Так и что Амамия?
Генджи искоса посмотрел на скрученного в компактный сверток человека, помолчал немного и продолжил:
- Говорю же, крыша потекла. Ему все казалось, что он провалил задание и Совет кто-то давно уже перебил. А приказы и шевеление внутри – иллюзия. Он сначала свою команду достал так, что те от него шарахаться стали, потом секретаря коммандера, потом семью, соседей, корешей... Все оставалось в рамках, пока он не начал с чужими трепаться.
- М-да, - сказал Урахара. – Зря он это.
- Зря, - согласился Генджи. – Хороший был мужик. Отличный шиноби. Настоящий профессионал. Бегал по Готею и жаловался, что у него под носом перебили Совет, а никто и не знает! И даже слушать не хочет.
- Выбраковка? – быстро предположил Урахара.
Он взъерошил волосы – солнце припекало макушку.
- Ага. На пенсию отправили.
- Куда?
- В Улей, куда еще, - желчно бросил Генджи. Затянулся и швырнул самокрутку за спину.
Глядя, как среди неподвижно лежавших тел дымился и тлел окурок, Урахара подумал, что Генджи, пожалуй, тоже до пенсии рукой подать.
Мертвые лежали тихо.
Пленник вращал глазами и беспокойно извивался на земле.
- А что в Улье? – спросил Урахара.
- Попадешь – узнаешь, - хмыкнул Генджи.
Урахара пожал плечами и уставился в ясное небо.
- А другой мужик… - начал было Генджи.

Тут-то Урахара ее и увидел.
Босая - гэта стояли рядом, прикрытые бумажным веером, - она лежала на боку, согнув ногу и подперев рукой голову, развалившись на нагретой солнцем энгаве.
На ней было полосатое бело-зеленое кимоно и темно-зеленое хаори, небрежно накинутое на плечи.
Длинные светлые волосы скрывали лицо; она выбивала о приступку курительную трубку с длинным мундштуком.
Меч, перевязанный алой лентой, стоял у стены.
Будто почувствовав на себе взгляд, она замерла и медленно подняла голову.
Вместо лица у нее было черное бесформенное пятно.

- … потом он пытался повеситься, но каждый раз выбирался из петли, - рассказывал Генджи. – Рефлексы, все наши ебаные рефлексы.
- Ты видишь ее? – перебил его Урахара.
- Кого?

Она спрятала трубку за пазуху и села, зябко натянув на плечи хаори.
Подул ветер.

- Команду третьих, - сказал Урахара. - Что-то, мне кажется, они не торопятся.

- Как меня зовут? – спросила она. – Скажи, как меня зовут?

- Потом еще топился, но такие, сам знаешь, не тонут. Пытался разнести голову кидо, но промахнулся. Рассказывал, это на бегу было, рука дрогнула, - нудел Генджи. – Урахара, ты меня слушаешь или нет?
А Урахара все смотрел на нее.
Ветер играл с красными лентами меча, шевелил широкие рукава зеленого хаори.
- На бегу рука дрогнула, - сказал Урахара.
Ему казалось, что он медленно погружается в сон. В какую-то несуществующую или давно забытую зыбкую реальность.

- Скажи, как меня зовут, - шепнула она.

- А потом коммандер с ним что-то сделала, и все, - Генджи заметно сдулся.
- Все?
- Все прошло.
- Может, они решили пойти пообедать… - пробормотал Урахара.
Генджи закурил еще одну.
- И вот интересно мне, что коммандер с ним сделала?
- Поставила раком и выебала за ненужную рефлексию? – скучающе предположил Урахара.

Оцепенение сковало его, полуденное, солнечное, равнодушное.

- Скажи, как меня зовут, - настаивала девка в гэта и с трубкой.
Девка с чернотой вместо лица.

Генджи принужденно хохотнул.
- Хорошо тебе, - сказал он. – Любимчик коммандера.
- Ага, - кивнул Урахара.
Где-то хлопнули седзи.
Человек на земле все извивался, он прополз уже метра два.
Генджи затянулся и в сердцах швырнул в него окурок.

Зарябило в глазах, потом черные штрихи остановились и заорали:
- Да еб вашу мать, спецы, кретины! Бычком же в глаз!
Пятый, опустившись на колено над притихшим пленником, морщился и тер кулаком глаз.
- Пятый отдел: всегда поймает ваше послание! – заржал Генджи.
- Иди ты, - обиделся пятый. – Точнее, ты стой тут, а этого срочно вызывает коммандер.

- Скажи, - прошептала девка прямо в ухо.
Урахара не обернулся.

В приемной коммандера обнаружился Нарита из третьего.
У Нариты вся рожа была в шрамах, обычно он закрывал ее черной матерчатой маской, а тут – снял, сидел – комкал в руках.
Дергался.
То и дело порывался вскочить из сэйдза и тут же брал себя в руки, расслаблялся.
Заметив Урахару, Нарита обернулся и раздраженно буркнул:
- Что, тоже накосячил?
Урахара недоуменно вытаращил глаза.
- Я? Да нет вроде.
За тонкой перегородкой стучала и поскрипывала кисть, и кто-то ходил из угла в угол – бесшумно, но беспокойно.
Послышался голос Сой Фон:
- Как такое могло получиться? Йоруичи-сама…
- Выясним, - тяжело бросила Йоруичи. – Выясним и примем меры. Пусть подождет.

Нарита скривился – шрамы собрались в некрасивые складки – и беззвучно прошептал:
- Пиздец… Как же я попал…
- А что случилось-то? – тихо спросил Урахара.
- Да Бункей из Улья сбежал. И как раз в мою смену…
Урахара сел рядом, задумался, вспоминая.
- Это который Пустых по всему Сейрейтею ловил?
- Это который обнаружил Пустого, похожего на шинигами. Снял девку, привел домой, она не против, начал раздевать – а у нее дырка лишняя. И щупальца с присосками.
- Все беды от беспорядочных половых контактов, - посочувствовал Урахара.
- Не знаю, до чего у них там дошло, но когда наши среагировали на выброс рейреку, квартал уже вовсю горел, а Бункей пел песни и пытался пристроиться к дырке Пустого.
- Фу-у-у, - сказал Урахара. – Гадость.
- Да безвредный он был, в общем-то. Тихий. Только все время спички жег. И песни пел по вечерам так душевно. Аж пробирало. Про девушку, которая по всему Сейрейтею искала душу своей младшей сестры или еще про умирающего воина, который младенца подобрал. Он же, Бункей, из ваших был, из отдела планирования, вроде бы.

Бункей-Ясновидец, хотел было сказать Урахара, но вместо этого пожал плечами:
- Допланировался. Бывает. Но как это он у тебя умудрился сбежать?
- Да чтоб я знал! – не выдержал Нарита. – Как он, мать его, умудрился сбежать!!!
Седзи с треском раздвинулись.
- Я тоже хотела бы знать, - ласково сказала Йоруичи, подперев руками бока, - как он, мать его, умудрился сбежать.
Нарита вскочил.
Низко поклонился.
Выпрямился, не зная, куда себя деть.
- Позорище, - прищурилась Йоруичи. – Второй Отряд. Охуеть какие Особые Силы. Выпускаем преступника-поджигателя, и он у нас бегает по Сейрейтею и вопит: «Конец света близок! Грядет бабочка и пацан с ОГРОМНЫМ!».
Урахара хихикнул, потом крепко задумался.

Из-за спины Йоруичи шагнула Сой Фон, зыркнула на Урахару неодобрительно и уточнила:
- Бегает с плакатом. А на плакате намалеван человек-бабочка и человек с большим мечом.
- Не Улей, а кружок рисования, - фыркнула Йоруичи. – Нарита, кажется, ты реально попал.
И улыбнулась – белозубо и беззаботно.

По помещению заметались черные тени, замирая перед Йоруичи.
Та обернулась к Сой Фон:
- Душечка, сделаешь чаю? Что-то в горле пересохло.
Особые Силы терпеливо ждали.
- Слушаюсь, Йоруичи-сама! – Сой Фон как ветром сдуло.
Йоруичи хмыкнула.
Окинула присутствовавших внимательным взглядом, вздохнула – и гаркнула:
- Второй Отряд! Все на поимку психа! Р-р-рванули!
И рванули.
Секунды не прошло, а в комнате остался один только Урахара.
Йоруичи посмотрела на него со значением:
- Чего ждем?
- Вызывали? – напомнил Урахара.
- Психа иди ловить, - махнула рукой Йоруичи. – Не поверишь, но иногда просто руки опускаются.

- Не слушай ее… - эхо растащило звуки по углам.

Из кабинета Йоруичи вышла она.
Деревянный стук гэта, вязнущий в воздухе, сухие удары сложенного веера о перегородки седзи.
Сонная, призрачная тяжесть.
Взлетело зеленое хаори – она вскинула руки, продевая их в рукава; чернота, заменяющая ей лицо, колыхнулась.

- Меня зовут...

Она проплыла мимо Йоруичи, едва не задев плечом; все ее движения были такими медленными, как будто Урахара находился в шунпо.

- Я не слышу, - он с сожалением покачал головой.

- Урахара. – Йоруичи больше не улыбалась. – Ты как вообще?
- Даже и не знаю, - развел руками Урахара. – Вот, бабы мерещатся.
- Голые? – подняла бровь Йоруичи.
- Да если бы…

Урахара был распиздяем и везунчиком. Вечно взлохмаченный, небритый, с безразличным взглядом снулой рыбы, он брал любое задание и выполнял его, лениво позевывая, но всегда эффектно. Как будто, стоило только отвернуться, на помощь любимчику приходила коммандер, делала за него всю работу – а Урахара в это время любовался видом на Сокьеку в ясный летний полдень.
Воспитанник клана Шихоин, и, как поговаривали, друг детства Йоруичи, он жил один в своей комнате в казармах, ни с кем особо не общался, но никого специально и не избегал.
С детства в его программу тренировок, кроме обязательных кидо и хакуда, входило занджицу – клановый инструктор обучал его вместе с принцессой Шихоин. Не сказать, чтобы принцесса отличалась каким-то особым талантом, или Урахара, напротив, поражал своей бездарностью, но сейчас у нее был банкай и должность капитана Второго отряда, а его меч то и дело норовил превратиться в трость с загнутой гладкой ручкой.
Урахару, казалось, все устраивало.
По жизни он плыл легко, бездумно подчиняясь движению потока и избегая водоворотов, как щепка, обточенная водой и давно забывшая цвет и форму своих листьев.
В свободное от заданий время он уходил куда-то - ходили слухи, тренировался потихоньку с занпакто. Это было чистой воды выпендрежем и блажью – шиноби считали занджицу декоративным и демонстративным искусством, не пригодным для настоящего боя. Тут ведь как бывает: не успеешь сказать «Банкай», а у тебя уже в каждой глазнице по игле, и связывающее кидо заглушает крик.
Особисты в этом плане вообще отличались снобизмом: формально входя во Второй отряд Готей-13 и являясь шинигами, самих шинигами они при этом считали теми же гражданскими, только адреналинозависимыми и для пущей важности с мечами.
Любовь была взаимной: шинигами презирали особистов за приемы, не достойные истинного воина, и профессиональную беспринципность.
А с Урахары бы, кстати, сталось – дотренироваться до банкая и потом уйти к шинигами.
Мутный он был какой-то, Урахара.
Никого бы это не удивило.

Тем временем Готэй-13 лихорадило.
Воздух расчерчивали смазанные черные силуэты, то и дело фигуры в форме Особых Сил останавливались на крышах, деревьях или воротах, и тут же, без разгона, растворялись в прыжке. Уже ходили слухи о сбежавшем оракуле, которого держали в подвалах Второго под медицинскими бакудо. Говорили, он предсказывал то ли Нашествие Миллиона Меносов, то ли Войну с Ушастыми Демонами. Было точно известно, что сердобольные руконгайцы приютили беглеца, и тот напророчил им такое, что вся семья тут же совершила групповое самоубийство через повешение. Четвертый отряд докладывал потом главнокомандующему Ямамото, что фокус не удался – души моментально переродились в тридцать седьмом районе Руконгая.
Оракул пропал.
То и дело находился кто-то, кто видел его плакат – на нем был изображен то ли человек-паук, то ли человек-бабочка, то ли человек-муха, который сражался с апельсиново-клубничным йогуртом.
Все было смутно.
День сменила ночь, а Второй все бесчинствовал.
Утомленные бесплодными и бессмысленными поисками, шиноби совмещали полезное с приятным.

Той ночью в Сейретее было зафиксировано двадцать случаев сдергивания хакама, в семи случаях вместе с нижним бельем, сорок случаев нецензурного бодиарта, из них тридцать семь – изображение мужских гениталий на лице жертв хулиганства, а выглянувшему на шум Ямамото, как потом рассказывали, и вовсе хотели заплести бороду в косицы, но главком традиционно не оплошал: достал из воздуха двух охреневших от такого расклада особистов, пристроившихся было к почтенной поросли, стукнул их лбами и, лукаво щурясь, попросил расчесать ему бороду.
Раз уж у энергичных молодых людей выдалась свободная минутка, и им захотелось поухаживать за бесполезными, дряхлыми стариками.

А утром псих вернулся в Улей.
Большой, косматый, с плакатом в деревянной раме на плече, он смущенно помялся, а потом сообщил офигевшему от радости Нарите, что, мол, больные они все какие-то. То ли дело в Улье.
Нарита только что джигу не танцевал, но профессиональное хладнокровие шиноби и тюремщика помогло ему справиться с волнением.
- Я видел их, - сказал псих. – И теперь я знаю: Сейрейтей будет разрушен.
Обрадованный Нарита потрепал его по плечу и спросил, когда это случится.
- Когда штрихи превратятся в движущиеся картинки, - ответил псих и, глядя на ничуть не испуганного Нариту, для пущей весомости добавил. - Четыре с половиной раза.
Под утро вторая дежурная смена Улья жгла плакат с намалеванными на нем фигурками, а Бункей-Ясновидец любовался языками пламени и пел печальную песню о девушке, возлюбленный которой был так жесток, что предал ее и пронзил мечом целых два раза.
Душевно так пел.
Аж пробирало.

- Вообще-то меня собирались распределить в Четвертый, - сказал Джанго. – Но родители поговорили с коммандером, и вот я во Втором.
- Повезло Второму, - ответил Урахара.
Они сидели на ветке дерева прямо над поместьем клана Инугава и ждали команды.
- Как ты не падаешь? – спросил Джанго. – У тебя центр тяжести на локоть смещен назад.
- А, – сказал Урахара.
- И рейреку странно ходит. Не хочешь, как случится свободная минутка, заглянуть к нам в лаборатории?
Наступила тишина.
- Кимико опаздывает, - пробормотал Джанго спустя пять минут.
- Угу, - ответил Урахара.
Джанго поерзал на ветке.
- С мужем ее забавно получилось, - сказал он.

Что-то прохладное мазнуло по глазам, Урахара обернулся, но сухие холодные ладони уже накрыли глаза.
- Ты тратишь время впустую, - сказала она.
Ее подбородок, острый и твердый, упирался в плечо.
- Как тебя зовут? – спросил Урахара.
Она убрала руки с его глаз, и Урахара, быстро досчитав до нуля, перешел в шунпо.
Мир замедлился.
Вот Джанго, медленно качается вперед, низкие вязкие звуки вылетают из его рта.
Листья на дереве шевелятся нехотя, как водоросли в озере.
- …химе.

Она подается назад, теперь она сидит в воздухе, закинув ногу на ногу, так, что полы кимоно разошлись. Из трубки вьются сизые спирали дыма, тонкие и ажурные в застывшем воздухе.
Ее волосы, мягкие, как птичьи перья, взлетают и опускаются.
Сухо щелкают гэта, ударяясь о пятки.
Стук!
Урахара моргнул.

- Он был разведчиком, его заданием было следить за одним мужиком из благородных, - продолжил Джанго.
Урахара моргнул.
- Клановая специализация. А потом уже, когда весь их отряд ухнул в Гарганту, оказалось, что мужика давно уже сожрал Пустой. И что ты думаешь?

Алые ленты упали с неба. Путались, бились, хлестали по лицу.
- Я так разочарована, - сказала Химе. – Ты, наверное, никогда меня не услышишь.
- Как тебя зовут? – переспросил Урахара. – Химе?

- Из всего отряда выжил только он один, - сказал Джанго. – Выбросило из Гарганты над Седьмым районом. Герой. Его потом два месяца допрашивали. Оказалось, он попал в Лес Меносов, и там с голодухи начал жрать Пустых. Логично, всем нужно что-то жрать.
- И куда его потом? – живо переспросил Урахара. Разговаривать с галлюцинацией на глазах у медика было, пожалуй, не самой хорошей идеей.
Урахара не хотел закончить так, как тот герой, покойный муж Кимико.
- Да понятно, куда, - отозвался Джанго.
Почувствовав неподдельное внимание, он приободрился.
- Мы его очень долго изучали, - голос Джанго стал воодушевленным и мечтательным. – Представь, он вместо хадо выдавал церо! Уникум! Оказалось, он стал чем-то средним между шинигами и Пустым. Сохранил все свойства шинигами, но при этом… Маска Пустого! А его отверстие Пустого…

Урахара смотрел на Джанго, почему-то он вспомнил Бункея-Психа, и как тот неудачно снял девку.
На щеках Джанго расцветал алый румянец.

- Его признаки Пустого оказались нестабильными. Но, предположительно, при должных тренировках он мог усилием воли как получать силы Пустого, так и возвращаться в нормальное состояние! Это был прорыв!
- Ага, круто, - вяло отозвался Урахара.
В поместье Инугава все затихло, но Кимико опаздывала.
Урахара решил – подождет еще полчаса, а потом нужно начинать.
Все это было слишком подозрительно.

- Пустой-шинигами! – восхищался Джанго. – Какие параметры, какая регенерация, какая мощь! Какое движение рейреку!
Он замолчал.
Внимательно осмотрел Урахару – раздевающим, бесстрастным взглядом.
- А ты, случаем, Пустых не жрал?
Урахара энергично замотал головой.
- Ну ладно. Но все равно похоже. Зайдешь потом.
- Как только! – уверил его Урахара.
Джанго равнодушно кивнул.
- Понятное дело, семье медаль выдали. Погиб смертью храбрых в Уэко Мундо. Как раз Кимико ее и отдали. Она пришла зарплату получать, а тут пособие, да еще и медаль. Приятно.
- Приятно, - согласился Урахара.

Меня тошнит от мира шиноби, подумал Урахара.

- Она потом подошла, говорит – убейте его. Такой позор. Такой страшный позор. А что если наши дети об этом когда-нибудь узнают? Убейте его.
- Да уж.

Меня тошнит от Особых Сил.

Урахара дружелюбно оскалился, глядя на Химе, висевшую в воздухе над плечом Джанго.
Дым уже оплел ветки, налип на них, как туман или сахарная вата.

- Что, изучаете втихую превращение в Пустых? – лукаво подмигнул Урахара. – Такой прорыв! Такая регенерация, такая мощь! Небось, посильнее капитанов будут?
Джанго с энтузиазмом закивал, открыл было рот и осекся.
- Что ты такое говоришь! – фальшиво возмутился Джанго. – Это же противозаконно!
- Ну да, - согласился Урахара. – Противозаконно.
- Смотри, Химе! – Джанго ткнул пальцем вниз.
Сердце Урахары глухо ткнулось в ребра, оборвалось.
Медленно он перевел взгляд на двор поместья.
Возможно, он не сошел с ума.
Возможно, его не преследует призрак занпакто.
Возможно, это просто сумасшедшая куноичи, сбежавшая из Улья.
Почему нет.

Налетел ветер, зашелестели, бумажно зашуршали листья, по кронам прошла рябь.
Но нет, это была всего лишь принцесса Инугава, провожавшая принцессу Шихоин.
Йоруичи, в многослойных одеждах, фиолетовых, лиловых и кремовых, с волосами, убранными наверх, неторопливо и плавно плыла по двору. Мелкие шажочки, прямая спина и склоненная голова, кисти рук прячутся в длинных рукавах. Любезная, искусственная улыбка на смуглом лице.
Над Йоруичи так же неторопливо плыл яркий бумажный зонт, а Сой Фон, сжимавшая его ручку, казалась тенью, черной, гибкой и бесформенной.
Принцесса Инугава – кокон из синих одежд, увенчанный сложной конструкцией головного убора – остановилась. Что-то сказала Йоруичи, махнула рукой, подзывая к себе служанку.
- Коммандера не узнать, - шепнул Джанго.
Служанка засеменила за принцессой Шихоин, вскоре за ними закрылись высокие ворота.

- Скоро уже, - сказал Урахара и помахал рукой перед лицом, отгоняя надоедливый дым.
Джанго посмотрел на него странно.
- Что? – спросил Урахара.
- Знаешь, чем отличается медосмотр шинигами от медосмотра шиноби? – неожиданно спросил Джанго.
- Чем?
- Если ты шиноби и разговариваешь с несуществующими девками, ты все еще в норме.
- Вот оно как, - пробормотал Урахара.

Ветка спружинила, рядом с ними появилась Кимико – все еще в одеждах служанки.
Красивая женщина, она такой не казалась: лицо ее было слишком застывшим и как будто распадалось на части.
- Начинаем, - сказала Кимико.
Дыхание ее оставалось ровным и глубоким.

Они потом долго искали принцессу, и Кимико методично открывала седзи, а Джанго тащился в хвосте и разглядывал картины и вазы.
Оба то и дело морщились – Урахара не сдерживал реяцу, глушил со всей дури по периметру, но терпели – те из телохранителей принцессы, которые остались на ногах, были вялыми и медлительными.
Таких они добивали.

Кимико работала принцессу Инугава уже шесть лет – слишком странным был этот ребенок, слишком часто пропадали люди в районе особняка. Единственную наследницу клана, ее оберегали, как самую драгоценную вещь, не считаясь ни с чем; переговоры с опекунами на предмет изучения принцессы провалились окончательно и бесповоротно, стоило лишь один раз надавить.
Тогда коммандер, выслушав доклад Кимико, приняла решение.

Принцесса обнаружилась в самой дальней комнате, темной и тесной; она сидела, уткнувшись лицом в колени и зажав уши ладонями.
Потом крупно вздрогнула – головной убор накренился и упал на пол, седые длинные волосы рассыпались по циновкам – и уставилась на Урахару бессмысленным, белесым взглядом.
Урахара почесал затылок, дружелюбно улыбнулся:
- Не соизволите пройти с нами, Инугава-химе?
Принцесса смотрела на него. Ее плечи напряглись и дернулись, теперь она зажимала руками рот, будто из последних сил сдерживала рвотные спазмы.

Алые тени тревожно и резко расчертили комнату.
И какой-то тонкий, высокий визг, нарастая, вкручивался в уши.

- Позови меня! – закричала Химе, неясное зеленое пятно среди красных теней.

- Э… Девка в гэта и с трубкой? – пробормотал Урахара.

Джанго уже начал, бакудо сияли, сплетаясь в сложное комбо; он был отличным шиноби, этот Джанго – но других в Особых Силах и не держали.
Белая маска Пустого ползла по лицу принцессы, сомкнулась.

- Чего ты ждешь! – голос Химе бился в голове, разъедая кровоточащие отверстия.

Принцесса открыла пасть, выблевывая багряный шар церо.

А тени как будто взбесились.
Я слишком слаб, подумал Урахара.
Выбросил себя в шунпо и кинулся вперед.
Я слишком, невозможно слаб.
Красно-черная сфера деформируется, превращается в луч.
Потом ничего.

Урахара открыл глаза и долго смотрел, как качается потолок. Эти ритмичные движения успокаивали и умиротворяли. Что-то болело внутри, то ли рана, то ли «я слишком слаб».
Над ним нависло черное пятно, у пятна был сияющий ореол и прохладная, деликатная рейреку.
- Как же так, взял и испортил образец, - причитало пятно. – Красивым, длинным своим, блядь, мечом. Ну где, где ты его прятал, Урахара? Признавайся!
- Ни за что, - промямлил Урахара, в рот как будто грязных таби напихали. – Ни за что не признаюсь.
- Признаешься, - пообещал кто-то знакомый. – Добровольно, с энтузиазмом и в чем прикажут.
Потом потолок сменился хмурым лицом Йоруичи, и Урахара сначала сел, а потом и поднялся на ноги.
Его даже не пошатывало, он чувствовал себя отлично, просто что-то болело внутри.
Как стыд, как опухоль, как огонь, спрятанный в каменном доме.

Коммандер, развалившись на подушках и подперев щеку ладонью, орала.
- Тимбилдинг! – орала коммандер. – Корпоративная культура! И я уже молчу о дисциплине! Урахара, какого хрена вы поперли на образец втроем?! Ты же, долбоеба кусок, чуть было не положил моего лучшего медика вместе с разведчиком!
Урахара стоял перед ней, стыдливо потупившись.
- Никогда больше, Йоруичи-сан. Никогда, - скучным голосом повторял он.

За спиной коммандера тихо смеялась Бенихиме, прикрывая веером черное пятно лица.

- Слабо верится, - Йоруичи, похоже, надоело. Она перекатилась в сэйдза и подмигнула. – Что, останешься? Выпьешь с нами?
- Ну можно, - ответил Урахара.
Из глубины дома послышалось:
- Долго ты там еще? Саке остывает!
- А печка? – крикнула Йоруичи.
Встала.
- Пойдем, - сказала она и потянула Урахару за руку. – Не кисни, все образуется.

Внизу, в темной комнате с голыми каменными стенами, обнаружилась большая стеклянная печь на ножках и принцесса Шиба.
Принцесса сидела прямо на полу, меч лежал по левую руку, металлический низкий столик ломился от белых фарфоровых бутылочек.
- Йо! – воскликнула она и поболтала в воздухе бутылкой.
- Куукаку-сан, - пробормотал Урахара. – Вам так идет белый фарфор.
Йоруичи плюхнулась на пол, быстро наполнила пиалы.
- Ну что, продолжим?
Куукаку икнула.
- Без проблем!
Что-то зашептала, прикрыв глаза, рейреку ползла и свивалась, наматываясь на ее кисти – оранжевая, пылающая. Проступили огненные шипы, потом втянулись, огонь менял цвет с алого до почти прозрачного, газового синего – Куукаку была похожа на фармацевта, смешивающего ингредиенты.
Потом она положила ладони на стеклянные бока печи.
Вспыхнуло; труп, лежащий внутри, дернулся, рассыпаясь на частицы.
- Ну, за любовь, - сказала Куукаку и опрокинула пиалу.
- И за упокой надо бы, - пробормотала Йоруичи. – Так вот, про любовь. Меня после собрания главком к себе вызвал, ну и спрашивает, а что это у вас, Шихоин-сан, преступники по городу бегают, и ноги по небу летают? Это, говорит, новое слово в дисциплинарном уставе Готей-13. А я такая стою и думаю, как бы ему на бороду не проблеваться. Как раз вечером же бухали, помнишь? Ничего не знаю, говорю. Это все Одиннадцатый. Оторвали у кого-то ногу, запустили в небо.
- Ногу? – удивился Урахара.
- Ее самую.
- Я же тебе говорила, железный атанор не выдерживает давления рейреку, - махнула рукой Куукаку. – А ты не верила.
- Ага, не выдерживает. Ну и вот, стою я как былиночка, а Ямамото щурится так хитро и продолжает: "Вы, Шихоин-сан, задумайтесь о кадровой переподготовке. Конечно, для того, чтобы нарисовать срамной орган на лице у офицера-шинигами, требуется незаурядное владение хакуда, но все-таки, все-таки… Что это за шиноби – медленнее дряхлого полупарализованного деда?". А я ему: "Да в каком это месте вы дряхлый и полупарализованный, главком?!".
- Известно, в каком! - Куукаку заржала.
- Короче, взял и отлюбил, - пожаловалась Йоруичи. – Как какую-нибудь соплю из Академии. Хорошо хоть, не на планерке… Поехали дальше?
- Ага.
Дно печи раскрылось и под стеклянный купол поднялось еще одно тело.
У тела был хвост, и пара лишних рук торчала из прорех в форменном ги Улья.
- Тебя не смущает, что оно дергается? – хмыкнула Куукаку.
Пылающие волны рейреку прокатывались по ее рукам.
- Давай, - ответила Йоруичи. – А потом за дружбу.
- Последний раз это делаю, - сказала Куукаку.
В печи догорело, и они еще выпили.

Урахара сидел молча. Эта странная попойка с двумя женщинами, опрокидывающими пиалу после каждого сожженного тела, их заострившиеся, перерисованные огнем лица и беспечный разговор на засекреченные темы - все это успокаивало и расслабляло, как успокаивает и расслабляет наблюдение за отлаженной работой профессионалов.

- Ах, да! Нога, - вспомнила Йоруичи. – Тут мы недавно экспериментировали с атанором, ну, с печкой этой. Вопрос эстетики, знаешь ли. Сидишь, квасишь, а там эти… шевелятся. Поставили металлическую колбу, армированную бакудо 63. Хорошо получилось. Получилось бы.
- Ну как же, - нудно сказала Куукаку. – А принцип парового котла побоку. Ты же клапаны все забила своим бакудо. Вот оно и…
- Рвануло? – полюбопытствовал Урахара.
- Не то слово, - вздохнула Йоруичи. – А потом какие-то хуи увидели, как нога летит по небу в направлении к Сокьеку и тут же настучали главкому.
- Хорошо, что они капитанское хаори не увидели, - утешила ее Куукаку. - Как оно летит в направлении к Руконгаю.
- Да, хорошо.

В тишине Куукаку сняла ладони с печи. Опять выпили.
- Так что с тем психом? – спросила Куукаку. – Что, действительно сбежал?
- Да нет, - ответила Йоруичи. – Сама выпустила, хотела учения провести. А то мы же все такие нежные натуры. Все профдеформированные. С подспудным грузом вины. Три-четыре десятка лет, и на пенсию. А толку?
Куукаку засмеялась.
- Ты бы еще Куроцучи выпустила.
- Хорошая идея, - засмеялась в ответ Йоруичи. – Ну что, по последней?

Под стеклом атанора лежала принцесса Инугава.
Мертвая, рассеченная от плеча до пояса; белая маска Пустого бессмысленно скалилась, верхняя часть черепа была раскрошена, остатки длинных седых волос казались бурыми и жесткими.
Йоруичи обернулась, посмотрела на Урахару.
Молча отвернулась.

- Пойду я, - сказал Урахара и поднялся.
В этот момент опьянение настигло его, ударило по голове пыльно, мягко и тяжело, разлилось в ногах слабостью.
Йоруичи, не оборачиваясь, кивнула, а Куукаку, привалившаяся к стене, все смотрела на него своими темными блестящими глазами.

Бенихиме подошла к Йоруичи, наклонилась, заглядывая в лицо.
Выпрямилась.
- Готовая, - сказала она. – Обе готовые.

- Это твой шанс выбраться, - неразборчиво пробормотала Йоруичи.
Урахара кивнул.
- И, Урахара. Разберись уже со своим занпакто. Достал.

Она была права.
Что-то странное, что-то мощное и кристально-ясное поднималось в Урахаре. Что-то чужое и чужеродное, как новый стальной позвоночник, крошащий кости.
Он был слабым только по своим собственным меркам, проблема заключалась лишь в его упрямстве.
Со всей изобретательностью, каждую секунду существования Урахара отвергал Бенихиме.
Теперь он стремился к ней, как стремится к колодцу умирающий от жажды.
Хотел победить, сделать частью себя, хотел приручить и препарировать эту неизвестность.
Эту часть себя.

- Слушаюсь, Йоруичи-сан, - шутовски поклонился Урахара. – Дайте мне неделю, и я покажу вам свой новенький банкай.
- Да ты охуел, - выдохнула Йоруичи.

Возможно, это была Бенихиме.

- Нет! – патетически воскликнул Урахара, пошатнулся, но вцепился в косяк. – Дайте мне три дня! Три дня и ни часом больше!
Йоруичи промолчала.
Нарочито ровной походкой Урахара вышел из комнаты.
За спиной у него что-то сверкнуло, потом стало темно.

Уже в районе Сокьеку Урахара наткнулся на патруль шинигами. Точнее, это патруль на него наткнулся. Кто-то крикнул:
- Кто там летит! А ну, стой!
Урахара вышел из шунпо, опустился на землю перед патрулем.
Его распирала энергия, он икнул, зачем-то схватился за занпакто и развязно сообщил:
- Особые Силы. Предъявите ваши документы!
Патруль замялся: одинокий пьяный особист в темном переулке, да еще и после известных событий, был слишком желанной мишенью.
Кто-то выжидающе посмотрел на офицера, тот задумался, поскреб затылок, а потом радостно сообщил:
- А по-моему, это просто пьяный хулиган!
- Ни в одном глазу, - оскорбился Урахара.

Бенихиме сидела на каменном заборе и набивала трубку. Табак то и дело просыпался, Бенихиме, ничуть не раздражаясь, доставала кисет и начинала все заново.
Черное пятно ее лица не шевелилось, но по наклону головы было похоже, что она наблюдает за Урахарой.

Никакого кидо, только хакуда и занпакто. Он двигается нарочито-медленно, уклоняясь будто по случайности, деревянная трость в его руках не успевает за занпакто противника, каждый раз чудом оказываясь в нужное время в нужном месте. Он кажется таким вялым, пьяным, вялым и сонным, что впору пожалеть этого несчастного, уставшего человека, от которого требуют каких-то действий.

- Посмотри на меня, - говорит он. – Ну что за паршивый занпакто. Тебя бы руконгайской дряхлой бабке.
Посмотри на меня, - молчит он, ломая чью-то руку ударом трости. – То же самое будет и с тобой.

Бенихиме все возилась со своей трубкой.

Тем временем поредевший патруль перегруппировался и решил отступить.
Офицер, баюкая сломанную руку, откашлялся, призывая к молчанию, и громко сообщил:
- А! Это же не пьяный хулиган! Это же наш коллега из Особых Сил! Прости, братуха!
- Да я тоже было подумал, что вы нарушители, переодетые в шинигами, - отозвался Урахара. - Так что не за что извиняться. Хорошо, что подкрепление не успел вызвать.
И вытер окровавленную трость об кого-то, поскуливавшего у него под ногами.
Офицер промолчал.
- Здорово вы мне наваляли, - дружелюбно улыбнулся Урахара. – Спокойного патрулирования!
Кто-то сплюнул в сердцах:
- Особист, сука, м-мать его…
А Бенихиме опять куда-то исчезла.

В той огромной пещере под холмом они с Йоруичи играли еще в детстве.
Но сейчас Урахара увидел, какой маленькой, пыльной и заброшенной она, оказывается, была. Грязный извилистый ручеек змеится в глубине, неровный потолок, поросший ржавым мхом, крепость, сложенная из камней – почти ему по грудь, и охапка высохших веток валяется в углу.

- Эй, девка в гэта и с трубкой! – крикнул Урахара. – Я здесь!
Эхо растянуло его голос по углам пещеры, повторяя и искажая слова.
Потом кто-то толкнул его в спину.

Это была коричневая, выжженная солнцем равнина, покрытая приземистыми холмами и большими гладкими камнями. Где-то вдали между холмами тек изломанный ручей, а по правую сторону от Урахары стояла крепость, сложенная из камней – небольшая, как будто дети построили для игры. А еще там была высокая тонкая лестница, она тянулась от земли к небу и пропадала в черном прямоугольном отверстии.
Под большим камнем, прислонившись к нему спиной, дремала женщина в полосатом кимоно.
Урахара подошел к ней, присел на корточки и позвал:
- Проснись.
Она пошевелилась, села.
Подняла голову, и Урахара отпрянул – с лица Бенихиме на него смотрели пасмурные серые глаза. Смотрели, не столько узнавая, сколько изучая.
Бенихиме лукаво улыбнулась, и это тоже было знакомо. Как будто твое отражение в бегущей воде ожило и выбралось на берег познакомиться с тобой поближе.
- Не получишь банкай за три дня – умрешь.
Это было первое, что она сказала.

Второе, что она сказала – когда едва державшийся на ногах Урахара отшвырнул обломок меча и встал в боевую стойку хакуда – было:
- Кажется, ты разогрелся. Сейчас твоя задача – выбить у меня из руки трубку. Если не справишься до заката, я тебя убью.

Это же я говорю с собой, подумал Урахара.
Бегаю по тесной заброшенной пещере, машу мечом.
Разговариваю сам с собой, отдаю команды, угрожаю.
Это все я.

Рядом на земле лежал меч. Поодаль – еще десяток. Синее, плоское небо с квадратной дырой взлетело вверх, когда Урахара поднял меч и бросился на Бенихиме.

Они как две грани зеркала, скучное прошлое и непредсказуемое будущее, настоящее между ними стерто, и трость в руках Бенихиме визжит, прорезая горячий плотный воздух, а Урахара парирует удар безымянным мечом, плотно сжимая губы, ведь формула хадо уже ворочается в горле, рвется наружу.

Третье, что сказала Бенихиме:
- Еще одно кидо – и будешь в одиночестве куковать тут три дня, а потом умрешь.
Она все ужесточает правила.
Оскорбленная пренебрежением женщина, она берет свой реванш, она жестока не больше практичного.

На исходе первого дня, когда земля вокруг Урахары усеяна обломками мечей, а Бенихиме издевательски-изящным жестом раскуривает трубку, опершись на трость, он шагает к ней, вытирая пот со лба, и просит:
- Все, тайм-аут. Надо отдохнуть. Дай затянуться, а?
Бенихиме протягивает ему трубку, а он хлестко бьет ее по руке.
Трубка падает на землю, катится, рассыпаются угли из чашки.
Урахара смотрит на них остановившимся, невидящим взглядом.
Он все никак не может отдышаться.

Когда он посмотрел на Бенихиме, то увидел, что Бенихиме уже нет и давно наступила ночь.
Урахара тяжело вздохнул и побрел к холмам.
Черный квадрат, в котором исчезала лестница, оказался двориком игрушечной крепости, а рядом, подпирая каменную стену спиной, стояла Йоруичи.
Она зевнула, потерла глаза кулаком, шагнула вперед и, обрывая Урахару, заявила:
- Смотри, как я могу!
Мгновение – и в белых клочьях тумана появилась большая черная кошка.
- Мы все хотим одного, - сказала кошка – нет, кот – глубоким звучным басом. – Разрушить устоявшийся порядок вещей. Вернуть себе свою жизнь – любыми, не важно, какими способами.
Урахара всплеснул руками:
- Коммандер! – потрясенно воскликнул он. – Да у вас же, простите… яйца!
- Дурак, - фыркнул кот.
А потом поморщился и чихнул.

На следующий день Урахара проснулся на равнине. Он был один, от голода сводило живот, а шея затекла – на ней всю ночь спал кот.
- Эй, Бенихиме! – позвал он, зевая.
Покосился на трость, больно врезавшуюся в бок, пожал плечами и пошел искать свой меч.

Солнце уже в зените, а он все ее ищет.
Урахара вытирает лицо матерчатой маской; необязательный и скрытный, он больше всего не любит в людях необязательность.
Она что, решила отдохнуть?
Чувствует, наверное, свою слабость, и прячется где-то под камнями.
Подлая сука.
Не хочет отдавать ему его банкай.
Но стоп.
Это все он.
И снова круги по равнине, снова погоня за пустотой, снова пересохшее горло, под вечер Урахара пьет из грязного ручейка, зачерпывает воду ладонями и пьет, а она проливается на землю, впитываясь и расплываясь бурыми уродливыми пятнами.
У воды горький, солоноватый вкус, и когда Урахара смотрит в ручей, он видит отражающееся в воде полосатое кимоно и полу зеленого хаори, тогда он оборачивается – но никого нет.
Никого нет.
Когда солнце ныряет за холмы, Урахара понимает, что непременно должен ее найти, иначе все было впустую, все пошло прахом, и он встает, по десятому разу обходит темную каменную крепость.
В сумерках все меняется.
Где-то вдали рассыпаются и перекатываются камни, из-под холмов раздаются смутно знакомые призрачные голоса. Урахара ложится на землю, прислушивается.
Он уже готов идти в Ад за чертовой девкой в гэта и с трубкой.
Но голоса утихают.
Он что-то должен понять; Урахара не знает, что он должен понять.
Как можно сражаться с несуществующим противником.
Как можно выбить банкай из отсутствующего занпакто.
Это все он.

Урахара садится на камень, складывает руки на коленях и закрывает глаза.
Мыши не ловят котов, а шинигами бегают за мечами, Урахара учится терпению и равнодушию; еще немного, и он превратится в камень, еще десяток-другой лет, и он покроется бороздами и сколами. На черном фоне сомкнутых век Урахара видит, как идет к нему его обманчиво-непостоянное, упрямое, злопамятное занпакто. Ведь банкай – это тоже он. И деревянный стук…

В темноте он открыл глаза. Небо усыпали яркие белые звезды.
Она стояла перед ним, в алых развевающихся одеждах, словно была ураганом в полном безветрии.
Урахара встал, потянул меч из ножен; плеснули алые ленты.
- Проснись, Бенихиме, - сказал он.
- Да, - ответила она. – Мы скоро проснемся.

По обнаженному клинку Бенихиме стекал звездный свет, яркий и ненастоящий, как серебряная фольга; меч Урахары был тусклым и серым.
Наступила тишина.
Скорость, с которой Бенихиме сорвалась с места, превосходила шунпо, Урахаре оставалось только уклоняться и предугадывать.
Мысли в его голове тянулись медленно, не поспевая за движениями.
Постепенно они исчезли, оставив за собой выжженные пустоши прошлого и рейреку, прокатившуюся волной, опалившую артерии и нервы.

Теперь он знал, что у Сой Фон, глупенькой, резкой, влюбленной Сой Фон уже давно был банкай. Просто она ни за что не променяла бы зонтик Йоруичи на капитанское хаори.

Теперь он знал, что побеждает тот, кто никогда не сдается – падает и встает, падает и встает, и так до бесконечности. Тот, кто осознанно загоняет себя в тупик победы.

Теперь он знал, чего боялась Бенихиме и мог увидеть ее шунпо - неясное, почти неразличимое алое марево.

Теперь он мог победить.
Мог выбить из Бенихиме свой банкай.
Нет никакой Бенихиме.
Это все он.
Осознание этого ударило его, оглушило его в тот самый момент, когда Бенихиме уперлась спиной в каменную стену крепости.
Урахара разжал пальцы, смотрел, как деревянная трость падает и со стуком катится по земле.
- Знаешь, я такой дурак, - хмыкнул он. – Чуть было тебе не проиграл.

- Дерись, - бесцветно, не делая никаких попыток убедить, ответила Бенихиме. – Победи меня или умрешь.
Урахара закрыл глаза.
Три десятка атакующих хадо, техники хакуда, темная, скрытная хитрость шиноби.
Он мог победить – он чуть было не попался в ловушку.
Бенихиме ловила его на жадность и жестокость, манила легкой победой.
Она знала, что проиграет, уже в тот момент, когда надела алое.
Теперь это знал и Урахара.
Он видел единственный верный путь среди ям-ловушек, он подчинял себе себя бесчувственно и жестоко, смиряясь с необходимостью умереть, но когда шагнул к ней, когда острие ее меча коснулось живота, ему стало страшно.
А вдруг на этом все закончится?
Вдруг это все – ложь?
Урахара напомнил себе: единственный способ победить Бенихиме.

Бенихиме все-таки поймала его на желании победить.

Когда он шагнул вперед, Бенихиме открыла глаза и закричала.
Ветер ударил его, рассекая плоть, окрашиваясь в алый.
Закручиваясь вихрем.
Урахара пытался устоять на ногах – теперь он жалел, что выбросил трость.
Рукоятка Бенихиме, торчащая из его живота, жалящие удары красного ветра.
Ему всего-то нужно было подождать, перетерпеть, принять – это был единственный способ победить Бенихиме.
Теперь он знал: Бенихиме боялась его так же, как он боялся ее.
Эта обособленность, эта отчаянная, печальная свобода защищала ее, но теперь все разрушилось.

Бенихиме посмотрела на меч в своей руке, перевела взгляд на истекающего кровью Урахару.
- Это не больно, - сказала она.
- Занпакто не может причинить вред своему хозяину, - ответил Урахара. – Ты знала об этом с самого начала.
- Я не знала, - возразила она. – Я слишком долго отвергала тебя. Занджицу казалось мне слишком декоративным и демонстративным искусством.
Она выпустила рукоять меча и протянула руку вперед.
Когда ее пальцы, коснувшиеся щеки Урахары, растаяли, как будто она была призраком или иллюзией, она горестно воскликнула:
- Ты как Пустой! Ты пожираешь меня заживо…
Ее испуганное, застывшее лицо, рукоять меча, торчащая в животе Урахары; небо становится серым и бледным, и звезды уже не видны.

Когда она шагнула вперед, Урахара проснулся.

Темную, тесную пещеру расчерчивали первые лучи солнца, и казалось, что в воздухе повисло облако золотой пыльцы.
Он чувствовал себя странно, таким опустошенным и одновременно бесконечным, ему казалось, что по артериям мощно двигаются потоки раскаленной рейреку. Только сейчас Урахара понял, каким слабым и неполным был вчера.
Йоруичи, подпиравшая стену пещеры, нехорошо прищурилась и окликнула:
- Что, дружок, рейреку в голову стукнула?
Медленно, сдерживая и контролируя каждое движение, Урахара обернулся.
Он будто балансировал на скользком канате.
За его спиной дрогнула игрушечная крепость, посыпались камни, шум нарастал.
- Трех дней было даже много, - сказал Урахара обыденно, как будто здоровался или спрашивал, как дела. – Банкай.
Пересыпаясь в камнях, зашуршало эхо.
В тяжелой, оглушающей тишине с потолка упала капля воды и разбилась о камни.
Пещера дрогнула, обваливаясь сама в себя.

- Вот такая вот история, - вздохнула Йоруичи и поболтала в воздухе пустой пиалкой. – Еще по одной?
- Можно, - ответила Куукаку. – А знаешь, я тут подумала… И правда, неприятно на это смотреть.
Она похлопала по прозрачной стенке атанора.
- Особенно когда рожи знакомые, - согласилась Йоруичи.
- Думаю, можно поэкспериментировать с керамикой и тем же бакудо 63. Только в районе клапанов придется разбить формулу и инвертировать направление векторов реяцу. По идее, должно прокатить.
- А не прокатит – опять все свалим на Одиннадцатый! – бодро ответила Йоруичи.
- Лучше на Четвертый, - хмыкнула Куукаку. – Так будет смешнее. Кстати, а что с ним случилось?
Йоруичи посмотрела за стекло, на человека в форме Особых Сил, лежащего на дне печи.
- Да так, - уклончиво ответила она. – Переоценил свои силы.
- Печально.

Вспыхнуло пламя, женщины выпили – одновременно, молча, до дна.
- Я думала, эта история будет веселее, - спустя паузу сказала Куукаку.
- Все могло быть гораздо хуже, - уверила ее Йоруичи. – Я могла не успеть вытащить его из пещеры. Ты просто представь, в какую сумму обошелся бы капитальный ремонт Сокьеку!
- Вот что значит удачно выбранное для полигона место.
- Я не думала…
Йоруичи замолчала.
- Это не новость, - ответила Куукаку.
- Я не думала, - продолжила Йоруичи, осторожно подбирая слова, - что его банкаем станет усиливающаяся цепная реакция. Упавшая капля воды, которая разносит пещеру. Теперь он при желании может даже разрушить Сейрейтей, но знаешь, мне казалось… это будет что-то более интеллектуальное.
- Ну… тогда ему просто не нужно использовать банкай? – предположила Куукаку и наполнила три пиалы.
Йоруичи кивнула.
Крикнула, не оборачиваясь:
- Долго будешь на пороге топтаться? Проходи!

Дверь открылась, и в комнату вошел Урахара.
- Вот, – сказала Йоруичи. – Патент третьего офицера.
Урахара сел за столик и взял патент.
- И куда я теперь? – спросил он.
Посмотрел на дату оформления документа, глаза на мгновение расширились, а потом Урахара восхищенно воскликнул:
- Вы все-таки верили в меня, Йоруичи-сан! Это так… трогательно!
Заржала Куукаку, Йоруичи скривилась и недовольно процедила:
- Ты за базаром-то следи… Командир Третьего корпуса Второго отряда Готей-13.
- Ах, коммандер! – вздохнул Урахара и тут же посерьезнел. – А что с Нишизоно?
- Только что за него пили, - ответила Йоруичи. – Можешь приступать с утра.

А потом Урахара принимал Улей. Предшественник скрупулезно вел документацию, отчеты его были безупречны, а вот дисциплина хромала.
В приемной сидел Нарита; завидев Урахару, он, видимо обрадовавшись, вскочил.
- Поздравляю, шеф! – заулыбался он. – Вляпался ты куда надо. Теперь до смерти не отмоешься.
- А-а-атставить, - вальяжно протянул Урахара.
Зачем-то достал трубку, покрутил ее, спрятал обратно.
- Что значит вляпался?
- Пойдем, покажу.

На минус втором мимо них пронесли тело. Тело было в толстом пластиковом пакете, разбитные лаборанты из исследовательского корпуса тащили носилки и на ходу оживленно переговаривались.
Завидев Урахару, они остановились и гаркнули:
- Добрутро, шеф!
- Доброе, я смотрю. И веселое, – прищурился Урахара.
Лаборант ухмыльнулся, ткнул пальцем в приятеля.
- Да Ясуо тут рассказывал про одного пьяного особиста, который положил два отряда шинигами, патрулировавших Сокьеку. Вот, спорим, правда это или нет?
- Ну как это может быть правдой?
Урахара отогнул край пакета, внимательно посмотрел на лаборантов.
- А этот как сюда попал?
Нарита, молча стоявший рядом, поморщился и, взяв Урахару под руку, шепнул:
- Пойдемте, шеф. Я по дороге расскажу.
Урахара кивнул.
Они подошли к огороженному балкону, и он тут же перегнулся через перила и посмотрел вниз.
А внизу, сужаясь к основанию амфитеатром, лежал минус второй уровень Улья.
Люди в форменных ги Улья сидели, лежали, ходили – однородная шевелящаяся масса.
Урахара почувствовал, как в нем просыпается хозяйственное начало.
- Понавезли, - буркнул он. – Улей не резиновый.
- Ничего, - ответил Нарита. – Это временно.
- Временно?
- Понимаешь, какое дело, - осторожно сказал Нарита. – Медики – такие твари. Стоит им только показать слабину, и все. Этот их Джанго и так считает, что это он тут управляет Ульем.
Он уперся спиной в перила, равнодушно отвернувшись от уровня, бок о бок с Урахарой, по-прежнему оглядывавшим свои владения.
- Знаю Джанго, - ответил Урахара. – Генджи тоже знал. Ну, того мужика, которого они унесли.
- В Улье далеко не все так просто, - задумчиво пробормотал Нарита. Стащил маску, почесал нос и снова ее нацепил.
- Эй, - окликнул его Урахара. – А это тоже нормально?

Нарита обернулся и громко выругался.
- Бегу за подкреплением, - бросил он.
Амфитеатр колыхался. Яростные крики и вопли боли взлетели в воздух, усиленные эхом.
Казалось, уровень ревел и визжал, пожирая себя.
- Подожди, не надо, - остановил его Урахара.
Уперся в перила и легко спрыгнул вниз.

Его встретила вонь.
Тело отреагировало само – Урахара и раньше использовал хакуда, не задумываясь, а теперь, с рейреку, закипающей в крови, раскидать две дерущиеся группы было минутным делом.
Но как же тут воняло.

Стоя на дне уровня, среди охающих и стонущих заключенных, Урахара поймал себя на том, что набивает трубку.
Табак крошится и просыпается, но он достает кисет и терпеливо начинает все заново.
Присутствие Бенихиме почти уже не ощущается, так, иногда всплывает ее голос или темно-зеленое хаори, развевающееся на ветру, или как она смеется, прикрывая веером лицо.

- Это будет последняя история, - сказала Бенихиме. – Мы рассказали друг другу все, что могли; мы так старались привлечь внимание собеседника, что исчерпали себя.

- Я начинаю, - сказала Бенихиме. - Она появится в тот момент, когда Урахара забудет, что когда-то привыкал без нее обходиться. Она придет молча, ночью, отодвинет седзи в старой комнате Урахары в казармах и положит на татами свернутое темно-зеленое хаори. Сверху она положит бело-зеленую полосатую панаму, гэта и раскрытый веер.

Вот только Урахара давно уже не появляется в этой комнате.

Он сидит на энгаве, а огромный, вальяжный черный кот, свернувшийся у него на коленях, басовито тянет: «Тебе понравится командовать Двенадцатым, Урахара. Не будь я коммандер Особых Сил, обязательно понравится».

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики

---

[bleach-fest]

Большое спасибо всем авторам, выложившим свои работы на фикатоне!
Прекрасные рисунки и не менее замечательные фики, спасибо, что порадовали. Читатели, не проходите мимо, оставляйте комментарии

Авторы, которые еще не выложились, но клятвенно обещали всё доделать: у вас есть неделя, очень ждем ваших работ!
Также большая просьба тех, кто может помочь с заменами, откликнуться в комментариях или написать на u-mail cообщества или непосредственно  _Lucky_ или  Lamilla

@темы: 4 тур (2010 год), организационное

---

"Свой среди чужих" для xelllga.

[~BlackStar~]

Название: Свой среди чужих.
Автор:  ~BlackStar~.
Бета:  Irgana.
Герои/Пейринг: Урахара, Ичимару, Уруру и прочая массовка.
Рейтинг: PG.
Жанр: джен.
Краткое содержание: одни в диких местах выживают, другие оживают.
Предупреждения: ООС, АУ, написано уже с оглядкой на последние главы манги.
Дисклеймер: ни на что не претендую.
Написано: для xelllga по заявке: Гин/Урахара. Отношения (на усмотрения автора) могут быть и чисто деловые… что-то на фразу: «Взаимовыгодное сотрудничество».
Комментарии: перевод имен
взят с сайта: www.bleachportal.ru/info/names/taichou/
Hinamori Momo: suu/hina - кукла, птенец; sin/mori – роща; tou/momo - персик.
Kuchiki Byakuya: kyuu/kuchiru – гнить, тлеть, прозябать; moku/ki – дерево; haku, byaku/shiroi, shiro – белый чистый, невиновный, пустой; sai/kana, ya – восклицательная частица.
Komamura Sajin: ku, kou/inu – собака; son/mura – деревня (обычно компонент “мура” в имени свидетельство простого происхождения); sa/hidari – левый; jin – лагерь, боевой порядок, боевая позиция.
И отсюда: aboutbleach.beon.ru/9461-740-perevody-imen.zhtm...
Урахара Киске: ura -бухта, морской берег; hara, moto, gen - при чтении «hara» переводится как «равнина, степь, поле», при чтении “moto” означает «начало, основа»; ki - радоваться; suke – помощник, помощь.


- Гниющее в пустоте дерево, - Гин улыбается. Гин смеется. Его так забавляют значения чужих имен. Айзен-тайчо снисходительно смотрит сквозь стекла очков; его прервали, и это раздражает.
- Ему подходит, скоро ты в этом сможешь убедиться, - склонив голову к левому плечу, говорит Айзен и продолжает рассказывать о составе Готея.
Гин покачивается из стороны в сторону на своем футоне. Сегодня он ночует у Соуске-сенсея, в Академии предупреждены, а значит, впереди целая ночь, чтобы запомнить все необходимое.
- Седьмой отряд, капитан - лисья голова под ведром, звериные повадки, и фамилия под стать - Комамура, - произносит Айзен, глядя куда-то поверх плеча Ичимару.
Гин смотрит на сенсея, но не смеется; улыбается, да, но это еще ни о чем не говорит. Айзен выгибает бровь, но после краткой заминки понимает, что же так не понравилось Ичимару, и, криво ухмыльнувшись, продолжает свой рассказ.
Голодный пес чует собрата издалека.

***

- Ичимару, твои командировки на грунт теперь официальны, так что у меня будет еще одна просьба…
Гин заинтересованно щурится, склоняя голову к правому плечу.
- …личного характера.
Айзен-тайчо любит паузы, Ичимару - секреты. Айзен-тайчо уже умело пользуется этой добродушной всезнающей улыбкой, Ичимару уже умеет скрывать любопытство и заинтересованность.
- Зайдешь к Урахаре, заберешь кое-что для меня, - все так же безмятежно улыбаясь, вещает Айзен-тайчо.
- Вы же знаете, что мы с ним… слегка не ладим, - Ичимару хмурится.
- Пойми - личные разногласия никогда не должны препятствовать делу.
- Но…
- Урахара готов сотрудничать, а все остальное – в прошлом.
Ичимару не согласен, но делает над собой усилие и криво улыбается — выбора-то у него нет.

***

Ичимару недолюбливает Урахару: еще слишком свежо воспоминание о холодном лезвии у горла и пронзительном взгляд из-под дурацкой панамки.
- От тебя воняет страхом, - а потом все резко меняется: появляются ухмылка, манерность, поза меняется на легкомысленную, - но неплохо, неплохо.
Ичимару фыркает носом, прячет кисти в рукава и недовольно осматривает магазинчик Урахары. Ничем не примечательный с виду. Седзи распахивается перед самым носом Ичимару, как будто Тессай дожидался его прихода за дверью. Гигант провожает Гина до кухни, где Урахара, развалившись на подушках, пьет чай – расслабленный, добродушный; но Ичимару напряжен: он знает, каким опасным бывает Урахара, да и уже одной лишь заинтересованности Айзена достаточно, чтобы быть настороже с этим торгашом. Рядом сидит черный кот и умывается. Пока Ичимару разглядывает животное, Тессай наливает чай и гостю.
- Старый знакомый, - усмехается Урахара. Ичимару щурится, натянуто улыбается, слегка сгибая спину. Черный кот перестает вылизывать лапу, смотрит на Ичимару, зевает и устраивается под боком у Урахары.
- Айзен-сама сказал, что я должен забрать что-то у вас.
- Садись-садись, - машет Урахара рукой Ичимару и кивает Тессаю; тот поспешно выходит, - сейчас его принесут, а теперь поговорим об одолжении.
Ичимару настороженно смотрит на Урахару.
- Айзен-сама не сказал тебе? – Урахара комично поднимает брови, разводя руками: - Два часа отработаешь в магазинчике, и все.
Ичимару смотрит на кота, тот ухмыляется. Гину начинает казаться, что все это просто дурной сон: рабство у злопамятного торгаша, улыбающийся кот, дурацкие вопросы. Ичимару опускает веки, считает до десяти и щиплет себя за руку. Но когда открывает глаза – Урахара все еще на своем месте, чешет коту за ухом, попивает чай и с таким любопытством разглядывает Ичимару, что тому становится не по себе.
- Кажется, он слегка ошарашен, - говорит Урахара коту. Тот кивает, облизывается и снова ухмыляется Ичимару.
Гин понимает, что это не просто кошмар. Здесь все еще и с ума посходили.
- Ну, так что насчет нашего взаимовыгодного сотрудничества? – Урахара обращается уже к Ичимару, но вот ухмылка у него точь-в-точь как у черного кота. В голосе не злоба, но явная издевка.
- Взаимовыгодное сотрудничество? – Ичимару шипит. Урахара лишь томно зевает, обмахивается веером и, глядя на Ичимару хищным взглядом из-под дурацкой полосатой шляпы, елейным голосом уточняет:
- Так что ты думаешь о решении своего тайчо?
У Ичимару на языке крутится все, что он думает о решениях Айзена и о самом Айзене, да и острот в сторону Урахары у него тоже скопилось немало. Слова тайчо, брошенные невзначай пропасть времени назад в грязном переулке, всплыли в памяти: “Запиши этот должок, Урахара, на мой счет; когда-нибудь я тебе его верну”. Киске лишь натягивает панамку поглубже и усмехается из-под нее:
- Знаешь, твоя вы-ход-ка, - Урахара перекатывает слова на языке, - нанесла моральную травму Уруру. А ведь девчушка достаточно сильна, но теперь и оружие в руки взять боится. По твоей вине.
Ичимару молчит, ему не нравится, к чему клонит Урахара.
- Ну так вот, - Урахара нехорошо улыбается из-под панамки, - позанимаешься с ней. В подвале. Два часа в день.
- Что Урахара-сан, учитель из вас не ахти, а? – Ичимару нагло ухмыляется в лицо, но Урахара видит спрятанные в рукава руки, напряженную линию плеч и сжатые челюсти — и знает, что, просто избив Ичимару до полусмерти, не получит такого удовольствия, которое бы остудило его гнев.
- И у меня бывают промахи. Так как?
А Ичимару злится, злится от того, что чувствует себя в западне. Уличные собаки, когда их загоняют в угол – кусаются. Но Гин понимает, что ему нужно доверие Айзена – пусть тот думает, что Ичимару подчиняется приказам беспрекословно. Да и разузнать об Урахаре побольше куда проще будет, если согласиться. Ичимару стискивает зубы еще сильнее – чертов торгаш в панамке. Сейчас ярость и злость перекрывают даже страх перед экс-тайчо. Ичимару переводит дыхание, но ответить не может - челюсть будто свело; поэтому он просто кивает.
Урахара довольно улыбается, словно другого ответа и не ожидал:
- Завтра начнете. На столе лежит список заклинаний и техник, которые ты ей покажешь, изучи их пока, запиши, если что. Те-ес-са-ай! – и хлопает в ладоши.
Тессай появляется как из-под земли. Ичимару так и представляется, как тот сидит с другой стороны седзи, прижимаясь ухом к тонкой стенке и готовясь каждую минуту выскочить. Становится не то чтобы уж совсем смешно, но пульсирующая в горле ярость отступает.
Урахара шутливо склоняется на прощанье и машет раскрытой ладонью, распевно растягивая издевку:
- Уда-а-а-чи.
Тессай молчаливо следует за хозяином магазинчика, следом за ними исчезает и кот. Когда Ичимару остается один в комнате, а последние шаги стихают где-то в глубине дома, цепким взглядом, не пропуская ни одной детали. Прислушивается, напряженно и чутко, поджимая губы и чуть морща нос. Где-то скрипит половица, стучат по полу гэта, раздается приглушенный смех. Неслышно Ичимару отодвигает седзи и высовывается в коридор, вытягивая шею, вглядываясь в темноту. Принюхивается. Пахнет тушеными овощами, средством для мытья полов и какими-то химикатами. Ичимару еще несколько минут вглядывается в темноту, но за порог ступить так и не решается. Пару раз ему кажется, что в темноте он видит горящие глаза черного кота и даже слышит тихие шаги. Но потом Гин успокаивается и берется за работу: чем быстрее начнет, тем раньше закончит и сможет вернуться в Серейтей.
А черный кот следит за ним из-за тонкой перегородки, пока Ичимару не покидает магазинчик.

***

Ичимару хорошо запомнилось выражение лица Урахары в тот вечер, когда он чуть не убил Уруру. Оставалось всего пару сантиметров до ее горла. Совсем чуть-чуть. Первая Гина и Урахары встреча, после того как экс-тайчо сослали на грунт, была в той же мере неожиданной, сколь и неприятной. Ичимару с Айзеном-сама возвращались с грунта после задания, когда Гин остановился и, принюхиваясь, стал вглядываться в темноту. Айзен лишь на мгновение замедлил шунпо, полуобернувшись, кивнул Ичимару — тот, оскалившись, скрылся в переулке: учуял интересную добычу. Кровь кипела, жажда и азарт подгоняли Гина. Охота — привилегия сильных. И хотя Уруру выделялась среди остальных душ, что иногда попадались на пути во время патрулей, Ичимару был куда сильнее. Опаснее. Хищник и жертва.
Но убить Уруру он не успел: ее беззащитный испуганный взгляд гипнотизировал его, и Ичимару замер перед последним выпадом, чтобы насладиться моментом. В следующую секунду Гина отбросило ударом реяцу, а острое лезвие меча прижилось к открытой шее.
Тогда Ичимару в первый и последний раз видел разозленного Урахару. Взбешенного. Темные глаза от расширенных зрачков. Учащенное дыхание. Побелевшие пальцы на рукояти меча. Тогда Ичимару испугался по-настоящему, чуть ли не впервые в жизни. Чужая реяцу обволакивала и давила, но голос был спокоен и холоден:
- Это мое.
Айзен появился внезапно, положил руку на плечо Урахаре и со своей полуулыбкой произнес, кивая на Гина:
- А это – мое.
М-да, умел он разрядить обстановку. А на прощание кинул:
- Запиши этот должок, Урахара, на мой счет, когда-нибудь я тебе его верну.
Жаль, тогда Ичимару не понял своей роли в этом представлении. Лишь много лет спустя он смог осознать, что и тогда Айзен подстроил их встречу: выбрал подходящий маршрут, по которому они возвращались, неподалеку от магазинчика, непонятно как, но застал Уруру одну, натравил Гина… Ох уж эти далеко идущие планы гениев и злодеев.

***

Три раза в неделю Ичимару ходит к Урахаре. Гин знает, за что расплачивается, хотя наказание не кажется равноценным тому, что он почти сделал. И это Ичимару не то чтобы пугает, но настораживает. Уруру боится его до сих пор.
По первости она вообще просто замирает на месте и испуганно смотрит на Гина. Пару раз даже рыдает, спрятавшись за ближайший валун; тогда Ичимару вздыхает, присаживается на удобный камень и разглядывает подвал. Странное место, как ни крути: куда больше, чем кажется снаружи, ландшафт меняется раза по два в неделю, а местами даже встречаются некие искажения реальности. «Недоработки», говорит Урахара, глядя на маленькое черное завихрение рядом с кактусом. Гин ухмыляется и бросает камешек в самую середину маленького смерча. Тот пропадает на секунду, а потом падает прямо Урахаре на темечко, и если бы не панамка, то синяк был бы обеспечен. Хозяин магазинчика лишь мрачно зыркает на Ичимару, но тот уже давно смекнул, что слишком бояться Урахару не стоит. Нет, расслабляться рано, но от былого страха не осталось и следа. Что, впрочем, поначалу Урахару совсем не радует: Гин наглеет на глазах, все чаще показывая зубы, острит направо и налево.
Урахара иногда присутствует на занятиях, но не вмешивается — чаще всего бродит по подвалу, делает какие-то замеры и записи, бормочет себе что-то под нос. Но Ичимару знает, что обманываться не стоит, — любит хозяин магазинчика прикидываться простым торговцем счастья и сладостей, — поэтому держит язык за зубами с Уруру: ей, бывало, и повода-то особо не нужно, чтобы от страха замереть и глядеть, глядеть на Гина огромными, полными слез глазами. А иногда она бывает настолько заторможенной, что Ичимару боится – не сломается ли. О том что дети – это разработка Урахары, Гину сначала пробалтывается Джинта, а потом уже в подробностях расписывает Тессай, пока готовит свой очередной кулинарный шедевр. Ичимару внимательно слушает и совсем незаметно таскает из блюда хурму. Ну, по крайней мере, Тессай делает вид, что ничего не замечает.
У Уруру есть задатки, не талант; но душа достаточно сильна. Обучается девочка медленно и тяжело, но справляться со своей реяцу ей необходимо научиться.
Поэтому Ичимару начинает с обычных спаррингов, увеличивая нагрузку постепенно и делая упор на физические упражнения. Однако Уруру лишь вяло отбивается, не контратакует, старается просто уклоняться от ударов.
На девятое занятие Ичимару не выдерживает. Он знает единственный способ расшевелить Уруру, и поскольку Урахары поблизости, на удивление, не наблюдается, не упускает шанса воспользоваться:
- Думаешь, Урахара-сан всегда будет рядом? Всегда успеет тебя спасти? – начать вкрадчиво, ухмыльнуться ненавязчиво — и вот девчушка уже хмурится. Тугодумка она все-таки, поэтому стоит поднажать: – Думаешь, такие слабачки ему нужны?
И тут Уруру удивляет Ичимару: меняет хватку на рукояти учебного меча и смотрит Гину прямо в глаза.
- Урахара-сан верит в меня, да, - она говорит слегка удивленно, словно только что сама это поняла, - верит и доверяет. А значит, я не могу не оправдать его доверия.
Ичимару поднимает бровь и склоняет голову к левому плечу: получилось слегка не так, как он ожидал, чуть более пафосно, но главное - срабатывает.
Тренировки после этого идут лучше, и постепенно Ичимару начинает замечать, что ему все чаще приходится уклоняться от ударов Уруру. И не только потому, что его силы ограничены на грунте — техника его боя противоположна той, которую использует девчушка. Тяжело против такой силы ловкостью и быстротой обходиться, да еще и постоянно думать о том, чтобы ее, не дай Ками-сама, не поранить.
Общаться с Уруру тоже становится проще, и Гин даже позволяет себе колкости в ее адрес, не опасаясь, что она тут же разрыдается. Но и отношение самой Уруру к Ичимару постепенно меняется. Однажды, сидя на камне и пытаясь отдышаться, она задумчиво говорит, накручивая прядь волос на палец:
- А ведь мы почти ровесники.
Ичимару, который как-то даже никогда и не задумывался об этом, лишь пожимает плечами.
- Я тебе завидую, - говорит Уруру, глядя куда-то поверх головы Ичимару, - ты одаренный, сильный.
Ичимару знает, что должен сейчас сказать ей что-то воодушевляющее, что-то вроде “и ты когда-нибудь будешь такой же сильной”, или “будешь стараться, и у тебя получится”, а еще лучше — съязвить, чтобы сбить пафос момента и вернутся к привычным ролям, но вместо этого буквы складываются в другие слова:
- А я завидую тебе, у тебя есть дом, друзья. - Ичимару прячет кисти рук в рукава, словно ему холодно.
Уруру смотрит на него удивленно, а потом кивает:
- Каждый должен быть доволен тем, что у него есть.
- Но если будешь так много отдыхать, тебе никогда меня не догнать, - Ичимару умеет быстро возвращаться к своему ехидству и ухмылке.
Уруру даже не обижается, кивает и встает:
- Тогда продолжим.

***

- Уруру сегодня нет, они с Джинтой пошли в шапито; не видел афиш? Но ты проходи, чайку попьем, м?
Ичимару нехотя проходит на кухню и устраивается на подушках.
- Тессай с ними пошел, присмотреть. - Урахара разливает чай, шлепается на подушки рядом с Ичимару, подгибая босые ступни под себя так, словно ему холодно.
- Как Уруру? – спрашивает Урахара.
Ичимару косится на него:
- Не поверю, что в этом странном подвале нет камер, подслушивающих устройств или еще чего-нибудь подобного.
Урахара смеется, хлопая себя ладонью по бедру; Ичимару наблюдает, молча и настороженно. Урахара замечает это и хмыкает:
- Да расслабься. Хотел бы прибить — прибил.
Ичимару вспоминает подслушанный разговор Урахары с черным котом, который оказался и не очень-то котом, а Йоруичи-тайчо, сосланной на грунт по решению Совета Готея. Урахара, естественно, уже догадался, что Айзен ему Ичимару как мальчика для битья подсунул:
- Ну, понимаешь, не могу я его пустить на эксперименты.
- А сколько проблем одним махом бы решили.
- Ой, Йоруичи, ты такая циничная! Ребенок он еще, - Урахара вздыхает, по звукам, опрокидывает еще рюмку, откашливается и продолжает: - Да это и самое первое, что мог ожидать от меня Айзен. Ты же понимаешь, что не могу я ему такого удовольствия доставить.
- Вам бы с ним в сеги играть, а не судьбами людей.
- Мелкому змеенышу не повезло, - Урахара посмеивается.
- Он странный.
- Это да. - Ичимару напрягает слух, не желаю пропустить хоть слово. - Иногда мне кажется, что он только за себя.
Ичимару вынес из подслушанного разговора интересную мысль: Урахара видел глубже остальных. И это не очень понравилось Гину.

***

Ичимару сам не заметил, как все меньше времени, проводимого в магазинчике Урахары, тратил на тренировки с Уруру. То она заболела, и Урахара попросил посидеть с ней, пока он лекарство готовит; то зоопарк приехал в город, а Уруру “так давно, так давно хотела посмотреть на тигров и змей”, но Тессай был занят, Урахара Гина вместе с детьми и выпроводил; то пол с ней “за компанию” подмел; то заговорились и посуду вместе помыли - Уруру мыла, Ичимару вытирал. Иногда Ичимару думал, что хорошо хоть Тессай слишком трепетно относится к готовке и никого не подпускает к плите. Да и вообще, Гин достаточно странно чувствовал себя в магазинчике Урахары: к его присутствию со временем привыкли и принимали не как провинившегося засланца Айзена, а скорее, как одного из многочисленных детей. И пусть Урахара всегда настаивал на том, что Ичимару должен два часа в день отработать, но постепенно Гин понял, что ему самому нравится это время. Его детство слишком быстро кончилось, а в Серейте он возвращался к Айзену, к ненависти, к планам мести, к роли злодея-циника. Иногда Ичимару даже мог бы сказать, что стал частью этой странной семьи. Почему-то именно так она представлялась Ичимару, выросшему и вовсе одному: Тессай похож на мамашку, суетливую, дородную и волосатую, а в теплом отношении Урахары к Уруру и Джинте Гин видел именно заботу, отцовскую, по-мужски отстраненную, но все же заботу.
“Это мое”, вспоминается Ичимару тихий шепот Урахары. Два слова — но Гин понимает, насколько они многозначны: мои творения, мои подчиненные, мои друзья, моя семья.
И где-то в глубине души Ичимару завидует, сам не зная, кому больше – Урахаре или тем, кого тот любит.

***

- Мятные леденцы, во всех этих свертках для Айзена-тайчо были мятные леденцы? - тупо повторяет Ичимару, словно его заело.
- Ага, - лицо Урахары светится таким самодовольством, что Ичимару хочется съездить по нему кулаком. Просто кулаком. Без всяких там мечей, Банкаев, заклинаний. – Очень вкусные, новинка этого сезона.
Торгаш, думает Ичимару, чертов беспринципный торгаш. Он и сам не замечает, как оказывается рядом с Урахарой и, схватив его за грудки, прижимает к полу. Трясет из всех сил, не отрывая взгляда от так и не исчезнувшей ухмылки:
- Ты забавный. Стал сильнее, - тут взгляд Урахары становится острым и холодным, - но все еще не равным.
Ичимару отбрасывает к противоположной стенке. Он успевает только сморгнуть темные пятна перед глазами, да раз вдохнуть – так тяжело, словно впервые, – а Урахара уже склоняется над ним.
- От тебя все еще воняет страхом, - в голосе Урахары нет презрения и насмешки, но у Ичимару такое чувство, будто ему на грудь поставили ногу – дышать почти невозможно.
Урахара отходит, бросая на прощанье:
- На сегодня достаточно.
Вот так, стоит расслабиться – и получаешь пинок под зад. Но теперь это не угроза, не наказание — почти дружеский совет.

***

После того как тайна дурацких свертков была раскрыта, досада на Айзена лишь возрастает, и Ичимару, мучимый ею, лежит на своей любимой крыше казармы пятого отряда и жует травинку, разглядывая облака причудливой формы. Айзен-сама его просто-напросто оставил на растерзание этому торгашу в панамке. Урахара явно еще не простил ни Айзена, ни Ичимару. Особенно последнего — ведь это он угрожал Уруру, более того, убил бы, не останови его экс-тайчо. Впрочем, дать отыграться Урахаре на Гине было не единственной целью Айзена, и Ичимару прекрасно понимает, чего тот добивается: нет лучшего повода проникнуть в таинственный магазинчик и выведать секреты хозяина. А Урахара сам приглашает.
Ичимару переворачивается на бок, задумчиво глядя туда, где заканчиваются крыши казарм, где стена, которой огорожен Серейтей, встречается с небом, образуя свой, новый горизонт. Слышатся шаги, Ичимару по их легкости тут же определяет, что это девушка. Шаги останавливаются, тихий голос неуверенно дрожит:
- Айзен-тайчо?
Ичимару точно знает, что того нет в комнате. Зато отчетливо вспоминает, как Момо-чан, - он узнал ее по голосу, - всегда пялится на Айзен-тайчо. Так отвратительно-восхищенно, так преданно, влюблено, что Ичимару еще не успевает осмыслить, что именно собирается сделать, а уже соскальзывает с крыши и незаметно приближается к ней. Момо-чан испуганно оборачивается — Ичимару она не любит и побаивается. Наивная, верящая в плохие приметы деревенская девочка. Ичимару ласково улыбается, ну, ласково настолько, насколько вообще может делать что-то ласково. Все равно смотрится оскалом.
- Айзен-тайчо нет сейчас на месте.
- Ой, - говорит она, прижимает сильнее к груди какие-то листы с записями, и растеряно смотрит на Ичимару, - наверное, он забыл, что я приду.
Гин-то знает, что именно поэтому Айзена нет в кабинете.
- Наверное, всякое ведь бывает, дел у него много, - кажется, что Момо разговаривает сама с собой. Пытаясь привлечь ее внимание, Ичимару подносит палец к нижней губе, задумчиво закидывая голову назад.
- Но ведь Айзен-тайчо так к тебе по-особенному относится, не как к остальным студентам. - Ичимару видит, как вскидывается малявка, как загораются ее глаза, - так что думаю, что эта случайность. У тебя, наверное, важное дело к нему?
Ичимару смотрит на нее с напускным сочувствием и пониманием.
- Да-да, - Момо кивает головой часто-часто, как птичка, клюющая зерно.
- Тогда я тебе расскажу, где его найти, - Ичимару улыбается: насолить Айзену по-крупному он пока не может, еще слишком рано, но вот такую пакость сделать, – раскрыть место где тот любит спокойно почитать или поработать, - почему бы и нет. Отказать себе в маленькой радости Ичимару не в силах — эта влюбленная надоедливая девочка только со стороны кажется безобидной, и можно лишь предположить, сколько неприятностей она способна доставить своим навязчивым вниманием, неуклюжим усердием, неуместным любопытством Айзену.

***

Последние две недели Ичимару практически безвылазно находится в магазинчике: патрулирование назначенного сектора занимает не так много времени, особенно если владеешь шунпо, особенно если тебе скучно, а во время обходов ничего не происходит. Поэтому время, которое Гин отсутствует у Урахары, – мало до смешного. Но ни разу, ни разу Ичимару не видит и не слышит, чтобы Урахара спал. Каждый раз тот являет себя разным - задумчивым, отрешенно почесывающим подбородок, насмешливо-въедливым, добродушно-шутливым, сонным, свеже-отдохнувшим. Но каждые два-три часа он попадается Гину на глаза. Будит его, хлопает сложенным веером по макушке, машет растопыренной ладонью перед носом, хлопает по плечу, подкравшись неслышно сзади, стучит гэта то в одной комнате, то в другой — кажется, ему доставляет несравненное удовольствие постукивание ими по полу. Ичимару вспоминает любовь Матсумото к каблукам и посмеивается про себя. А иногда, выслушивая очередную обвинительно-нравоучительную речь Урахары о том, что вновь не слишком усердно вымыл полы, представляет того на этих самых каблуках, черно-белых, чтобы к панамке подошли, и может непрестанно лыбиться — ведь это так раздражает Урахару, что тому в конце концов надоедает собственный монолог, и он взмахом веера отпускает Гина.
Но однажды Ичимару все-таки задает Урахаре вопрос о том, спит ли он. Тот опять разбудил Гина посреди ночи с просьбой помочь в эксперименте:
- Подержишь мне нужные склянки а то рук не хватает, - радостно сообщает Урахара сонному Ичимару.
- Четыре утра, - скрипит Гин, - вы вообще когда-нибудь спите?
Урахара усмехается:
- Секрет-секрет.
Ичимару машет рукой, словно отгоняется назойливую муху, и валится лицом вниз:
- Ну и держите сами свои склянки, - мямлит он невнятно в подушку.
- А впрочем, - задумчиво начинает Урахара, и Гин понимает, что проиграл в этом бою за сон.
Остаток ночи Урахара показывает Ичимару свою лабораторию. Гин любопытно тыкает в колбы пальцем и задает вопросы. Урахара радостно вещает, видимо, давно не общавшись со столь благодарной публикой.
- А не сплю я, - вспоминает часам к восьми утра владелец магазинчика, - благодаря вот этой пилюле!
Ичимару мрачно и сонно смотрит на маленькую таблетку:
- А четыре часа назад мне ее дать было слабо?
Возможно, думает Ичимару, привыкнуть к тому, что его понимали и доверяли ему, было бы не так сложно.

***

- Птенец из персиковой рощи, - Гин манипулирует значением чужих имен – это так его веселит, улыбка расползается по лицу. – Яре-яре, тайчо, да вы выбрали самую глупую пташку.
Айзен поправляет очки:
- Тебе не нравится твой удачливый хорошист?
Гин встряхивает головой и дурашливо дует на отросшую челку:
- А, этот обедневший аристократишка? Хм, это будет заба-а-а-вно, тайчо-о-о.
- Потешь самолюбие вдоволь, это мой подарок тебе.
- Подарок? Мне никто никогда не делал подарков.
До этого момента казалось, что улыбка Гина еще более длинной и раздражающей уже быть не может, но Ичимару всегда любил удивлять и нервировать окружающих.

***

Ичимару не может избавиться от привычки совать свой нос в чужие дела. Любимым развлечением он считает подслушивание и разнюхивание чужих секретов, а магазинчик Урахары оказывается просто кладезем. Размер и значимость секрета играют не столь значимую роль, куда важнее стыд, который испытывал его обладатель при разоблачении или даже тонком намеке на то, что кто-то еще посвящен в тайну.
- Джи-и-нта, ну как там кролики поживают? – и тот краснеет до корней волос, злится, сжимает кулаки и яростно пытается выдавить из себя в ответ хоть слово, а Ичимару ухмыляется и следует дальше. Забавно ведь: Джинта втихаря читает детские журналы о животных, а страницы с кроликами даже вырывает и хранит в отдельной папке. Но Ичимару не думает, что об этом, кроме него, знает еще хоть одна живая душа, и его забавляют эти жалкие попытки казаться взрослым.
- Учите новые узлы? – и Тессай розовеет. Ох уж эти любители связывания.
- Интересно, где вы оставляете свою одежду, а, Йоруичи-сан? – и черный кот раздраженно дергает хвостом, с ненавистью глядя на Ичимару, а тот лишь ухмыляется.
Но вот слабого места в броне Урахары Гин нащупать никак не может, и это — нет, не раздражает, — Ичимару ухмыляется, — скорее, добавляет азарта, подстегивает.
- Ты сегодня еще не начинала убираться, что ли? – Но Уруру единственная, кто непробиваем для его шуток. И не потому, что Ичимару не видит ее слабых мест, а просто потому, что она вообще крайне медленно соображает, а если и понимает, то слишком серьезно относится ко всему происходящему.
- Нет-нет, я начала два часа назад, - отмахивается она. Ичимару смотрит на тот маленький кусок двора, который она вымела за два часа, вздыхает и идет за второй метлой — иначе тренировки вообще может сегодня не состояться. А Уруру улыбается ему — кажется, она ничего так и не поняла. Ичимару опять вздыхает.

***

В день рождения Матсумото Гин дарит Рангику длинную цепочку с продетым сквозь нее колечком, которая одевается вокруг талии и шеи. Девушка восхищенно смотрит на поблескивающее в ее ладони украшение. Недоверчиво гладит пальцами звенья цепочки, а потом, крепко сжав ее в кулаке, бросается Ичимару на шею.
- Мне никто еще не дарил подарков, - всхлипывая, шепчет она.
- Яре-яре, Матсумото, не дело это — плакать в такой праздник, - Гин успокаивающе гладит рыжеволосую девушку по голове. На лице Ичимару впервые за долгое время нет улыбки, он предельно серьезен.
Этот день — их личный маленький праздник, день, когда Гин спас Рангику от голода на задворках Руконгая, поэтому они пьют черное саке и разговаривают. О детстве не вспоминают, чаще разговор касается бывших выпускников Академии и событий, что происходят в их отрядах. Рангику отчаянно желает стать лейтенантом, Гин лишь покачивает головой да посмеивается:
- А что же не сразу капитаном, а, Матсумото? Рангику-тайчо, ммм, разве плохо звучит, а? – Гин улыбается, обнажая мелкие зубы.
- Я слишком ленива, - похохатывает рыжеволосая красавица, уже порядочно набравшись, - а быть лейтенантом не столь хлопотно.
Ичимару еле успевает вовремя произносить очередной тост, но даже в юности Мутсумото не могла его перепить. Гин становится еще смешливей, но соображает столь же ясно, как и в трезвом состоянии, поэтому ему выпадает честь укладывать именинницу спать. Та отпирается, пьяно хохочет и пытается рассказывать похабные анекдоты — правда, ни один припомнить до конца она так и не может.
Бесшумно задвинув фусума, Гин, держась тени, скользит по ночному Серейтею. Замирает у очередного поворота, растерянно смотрит на порхающую прямо перед ним Адскую бабочку, недоуменно зевает и протягивает к ней ладонь. Та, взмахнув черными крыльями, спокойно опускается на подставленный палец. Ичимару подносит ее ближе к лицу, чтобы рассмотреть, удивленно раскрывая глаза: как-то раньше он к бабочкам не особо приглядывался. Она ползет по пальцу, доверчиво помахивая крылышками, что вызывает у Ичимару лишь одно желание – это самое доверие растоптать. Фыркает, смахивает насекомое и прячет руки в рукава. Пора возвращаться в свой отряд, а не сентиментально думать о том, что будет скучать по Серейтею, когда придет время покинуть его. Хотя Ичимару вдруг как никогда остро понимает, что его единственная семья - Матсумото - останется здесь. Мало того, Рангику явно его возненавидит. Впрочем, Ичимару с самого начала знал, что ради мести он готов пойти на многое, даже на предательство тех, кого он любит. Ичимару вспоминает, что в одном месте его будут ждать всегда — в магазинчике Урахары Гина примут и как предателя, и как шпиона. Ичимару всегда доверял значениям имен, ведь имя – это символ сути. Откуда это, Гин уже не помнил, но обычно этот афоризм работал. Вот и с Урахарой попадание было прямо в яблочко: ровный морской берег или, если включить богатую фантазию, спокойная бухта. Место, где можно спрятаться от всех бед и невзгод. Место, где ему будут рады.
И это единственное, в чем уверен Ичимару.

***

Они пьют на веранде магазинчика Урахары. Ночь мягко опустилась на Каракуру, сгладив острые углы дневных теней. Ичимару в лицах рассказывает об одном скучном собраний капитанов.
- Ну, а Ямамото, и так уже производящий впечатление то ли мумии, застывшей в одном положении, то ли дряхлеющего старца, случайно забредшего на огонек и прикорнувшего…
Урахара смеется где надо, с теплой тоской вспоминает Готей, и ему в голову приходит странная мысль о том, что они с Ичимару похожи: в Готее им уже не место, но там они оставили многое, что им дорого. И хотя Ичимару ушел с Айзеном, Урахара не видит причины этого, не понимает мотивов. Порой ему кажется, что Гин не переносит Айзена: информацию сливает, ведет за его спиной свою игру. Хотя, может быть, так только кажется.
Но Урахара умеет не задавать ненужные вопросы. Вечер теплый, саке крепкий, а смех и воспоминания об общем прошлом сближают настолько, насколько вообще могут сблизить двух ни друзей, ни врагов.

***

Если Йоруичи и начинала потихоньку, в глубине души, ненавидеть Киске, то происходило это именно тогда, когда он заявлялся к ней посреди ночи, вопя об очередном опыте или близком и, конечно, гениальном открытии, стеная о провале, просто с бутылкой саке и предложением надраться. Творческая личность, объяснял сам Урахара. Поэтому со временем у Йоруичи стало на одну привычку меньше — любила она раньше по непонятным причинам спать в человеческом обличии, но с этим пришлось распрощаться из-за депрессии владельца магазинчика, затянувшейся, кстати, аж на полгода. Урахара принимал виноватый вид, но строил из себя страдальца и напивался один, что было довольно скучным занятием, как ни посмотри.
Война Серейтея и Айзена мимо магазинчика торговца счастьем не прошла; вину перед Серейтеем придется заглаживать, с Айзеном надо быть поосторожней – такими принципами Урахара руководствовался не первый десяток лет. Иногда просто не собирался делиться некоторыми своими игрушками, которые могли бы слишком сильно повлиять на исход войны. Сам о себе Урахара предпочитал думать как о сером кардинале, хотя порой и чувствовал себя не выше коня: три клетки вперед и одна в сторону, чтобы уберечься от прямого удара. Растормошить Ичиго, открыть его силы — и потом наблюдать со стороны, давая расплывчатые подсказки и иногда вмешиваясь, чтобы детки не натворили уж совсем глупостей.
Знал Урахара и об опасности, нависшей над Каракурой со стороны Айзена. Простая логика. Жаль было, конечно, горожан, да и место расположения магазинчика нравилось экс-тайчо: спокойно, тихо, посторонние не найдут, свои заходят иногда, и ладно.
Удивить Урахару вообще было сложно, и даже Ичимару Гину, предателю Готея-13 и беглому тайчо третьего отряда, неизвестно каким образом оказавшемуся на полу его кухни в два часа ночи, это не удалось.
- Де-ла, - лишь задумчиво протянул Киске, разглядывая кровавое пятно на правом плече нежданного гостя и почесывая щетину, - думаю, сознание он потерял не от этой безобидной раны.
Ночь для Урахары предвещала быть долгой, но он лишь вздохнул и пошел будить Тессая: вряд ли без чашечки чая Киске удастся дожить до утра.

***

Ичимару Гин спал вторые сутки подряд. Или делал вид, что спал. Кот склонялся ко второму варианту, сидя на сундуке в предоставленной Ичимару комнате. Смачный зевок из-под одеяла расставил, наконец, все точки над “и”. Йоруичи прищурилась, мягко, спрыгнула с сундука и, крадучись, начала приближаться к футону. Еще пара плавных, перетекающих из одного в другое движений — и быстрый прыжок на торчащий из-под одеяла локоть. Ичимару заорал и, подпрыгнув, наконец явил свету и заспанное лицо, и растрепанные волосы, и край сбившегося домашнего юката.
- Ксо! Какого… - Ичимару уставился на кота, злобно и угрожающе. – Что, Урахара-сан ушел по делам и поручил точить когти о гостей?
Тот лишь повел ушами, да, хмыкнув, уселся и начал облизывать лапку с видом явного превосходства, будто хозяин магазинчика действительно оставил его за главного, пока сам отлучился ненадолго.
Ехидство в голосе Ичимару и его прыткость говорили, видимо, о том, что он шел на поправку и уж точно мог сам добраться не только до кухни, но и до Башни Раскаянья. Пешком. Йоруичи предпочла не озвучивать свое мнение, поскольку была, во-первых, тактичной, а во-вторых, таки ленивой. Лишь одарила Гина взглядом, который должен был дать ему прочувствовать всю глубину его идиотизма и глупости. Ичимару, видимо, проникся не очень, поскольку, сморщив нос и зевнув, вальяжной походкой направился на кухню. Тессай тут же соорудил ему приличный завтрак, уплетая который, Гин умудрялся не только улыбаться, но еще и вести светскую беседу.
Правда, продолжалось это не слишком долго, а если точнее, Ичимару подавился в тот самый момент, когда над ним нависла большая черная тень, а Тессай, изменившись в лице, с такой расторопностью бухнулся на колени и приложился лбом о пол, что Гин повел плечами от неприятного ощущения. Но оборачиваться не спешил: откашлялся, дожевал блинчик, облизал пальцы и только тогда обратил свой светлый взор на вошедшего, улыбаясь. И тут же получил сложенным веером по носу.
- Яре-яре, Ичимару-кун, так ты и не научился хорошим манерам за все эти годы. Тессай!
Тот уже ставил чашку чая на стол перед Урахарой.
- Мне бы надо донести о твоем появлении здесь, - Киске опустился у стола, придерживая полосатую панаму, Ичимару хмыкнул.
-Яре-яре, Урахара-сан, за все эти годы ты так и не смог запомнить, что куда выгоднее тебе не болтать обо мне, - Ичимару улыбнулся, сложил руки на груди, наблюдая, как Урахара качал головой, подул на чай и отставил пиалу.
- Что случилось?
Ичимару посмотрел на свои руки на коленях, ухмыляясь:
- М-м-м, может, мы просто не сошлись с Айзеном-тайчо биоритмами и решили разъехаться по-хорошему? – Ичимару с наигранной надеждой глядел в глаза Киске, приподнимая брови и морща нос.
Тот достал любимый веер.
- Все шутки шутишь. Знаешь, твое состояние на тот момент, когда мы тебя нашли, подразумевает, что не сошлись вы чем-то большим, чем биоритмами.
- Это не Айзен, - Ичимару замолк и посмотрел на Киске. Тот выгнул бровь:
- То есть, теперь я покрываю тебя не только от Серейтея, но еще и от Айзена?
Ичимару облокотился о стол, так что рукава юката поползли вниз, оголяя бледные руки. Урахара сощурился, а потом надвинул полосатую панамку на глаза, поднимаясь.
- Чертов змей.
- Так я могу остаться, Ура-ха-ра-сан, - тянет Ичимару в спину хозяину магазинчика. Тот, даже не оборачиваясь, пробормотал себе под нос:
- Чертов змей.
Гин тонко улыбался.

***

Ичимару неподвижно сидит на ступеньках, ведущих на задний двор. Йоруичи смотрит на сутулую спину и тонкие запястья, нелепо торчащие из широких рукавов. От всей его фигуры так и тянет усталостью и безнадегой. Йоруичи начинает казаться, что где-то внутри нее шевелится жалость. Черный кот дергает раздраженно кончиком хвоста. Поднимается, чтобы уйти, но тут Гин поворачивает голову в ее сторону, алым вспыхивают глаза, и голос, сочащийся ехидством, заставляет Йоруичи замереть:
- Ах, как скучает по вам Сой Фонг-тайчо, рыдает все свободное от службы время; а вы подарили надежду и снова пропали. Или все же иногда наведывайтесь к ней по ночам, а, Йоруичи-сан?
Никаким сочувствием уже и не пахнет, а дергается теперь не только кончик хвоста, но и усы. Желание придушить красноглазого змееныша встает комом в горле. Йоруичи находит силы все-таки не поддаться на такую явную провокацию и свернуть за угол с напускным равнодушием. Ичимару ухмыляется.

***

- У Ичимару-сана неприятности? - Урахара поднимает взгляд от записей. Уруру стоит в дверном проеме, нерешительно мнет край фартука, хмурится.
- С чего ты взяла?
Девчушка смотрит на него как на идиота, Урахара, впрочем, себя таковым и чувствует.
- У него временные затруднения. Залечь бы на дно, спрятаться ему надо, но это не так-то просто, а на новый гигай нужно время, понимаешь? Многое надо учесть, - Урахара возвращается к бумагам и начинает бормотать все тише и неразборчивее, - и вообще, усовершенствовать, потомучтоуже…
- Я могу одолжить ему гигай, пока вы новый делаете.
Урахара замирает, откладывает кисть и внимательно смотрит на Уруру. Она серьезна, как всегда. Он вспоминает, что рассказывали души плюс об ощущениях, которые они испытывали, находясь в таблетке. Видимо, даже Урахара недооценил то, как Уруру и Ичимару привязались друг к другу. Они выросли на его глазах, вместе учились, вместе становились сильнее. Даже когда Ичимару перебрался вслед за Айзеном в Уэко Мундо, он всегда находил время зайти в магазинчик повидаться с Уруру.
- Если ты хочешь этого, - Киске уже продумывает такой вариант: сделать душу плюс, когда лучше подменить Ичимару, чтобы все поверили, будто он умер. - Может, еще подумаешь?
- Я хочу помочь ему, - просто говорит Уруру, и Урахара кивает.
Даже он иногда недооценивает близких ему людей.

***

- У-ру-ру! – Урахара умеет быть утомительно-навязчивым.
Уруру, мрачнее, чем обычно, уныло волоча за собой метлу, появляется в кухне, смотрит исподлобья, кривя правый уголок губ.
- Ча-ю-ча-ю-ча-ю, - нараспев тараторит Урахара, обмахиваясь любимым веером. И хотя этот незаменимый в образе простого торговца сладостями и счастья аксессуар хорошо скрывает лицо хозяина магазинчика, нетрудно догадаться, что Киске улыбается. Ну просто не может скрыть довольной ухмылки. Уруру пару минут продолжает сверлить Урахару взглядом, так крепко сжимая ручку метлы, что, кажется, еще секунда — и та станет грозным оружием в руках девчушки.
- Знаешь, когда ты говорил о взаимовыгодном сотрудничестве, ты не упоминал о том, что мне теперь всю жизнь тебе прислуживать придется, - голос тонкий, девчачий, но интонации легко узнаваемые.
Урахара перестает махать веером, смотрит на Уруру в упор:
- Это когда я спас тебе жизнь и предоставил убежище? Предложил помощь? Подменил тебя старым гигаем и запасной душой плюс на поле боя?
Ичимару молчит. Душа плюс, подменный гигай, помощь торгаша в панамке, - он знает, что без всего этого был бы уже мертв. А еще он знает, что Урахара не смог бы ему отказать, поэтому ухмыляется, оглядывает себя с ног до головы оценивающим взглядом и, прижимаясь к ручке метлы всем телом, томно смотрит на Урахару сквозь длинные ресницы и облизывая губы, спрашивает:
- Ну, и каково это — чувствовать себя рядом со мной озабоченным старикашкой?
Урахару перекашивает, и Ичимару, мерзко хихикая и внутренне ликуя от одной мысли, что нашел способ издеваться над хозяином магазинчика, еле успевает уклониться от летящего прямо ему в голову гэта.
- Неси чай, неблагодарный змееныш.

 

@темы: 4 тур (2010 год), джен, Фанфики