"Пациент", немного 8+13 и еще кое-кто, PG-13. Для Бэд ака Ренджику

[bleach-fest]

Хотели

Хотели:

Ичиго/Чад

ГинРан

Ишида/Орихиме

ХиХи(в смысле ХитцуХина)

АйзенГин

УрахараЙороичи

ШунсуйНанао

ИшшинМасаки

Рёкин/кто-нибудь

Ханатаро/Ямамото

Кто-нибудь/Ханатаро

байку про студенческие годы Укитаке, Шунсуя, Урахары, Бьякуи, Йороичи, Уноханы, Айзена, в общем, старших) от студенчества Рангику, Гина, и остальных, впрочем, не откажусь))

ИшшинРёкинУрахара(я не яой имею в виду)

Зараки/кто угодно

ИчигоЗангецу

БьякуРенов можно)

БьякуяХисана(я не понимаю, с чего народ решил, что Хисана Бьякую не любила, кстати)

при этом гет значительно предпочтительнее яоя, хочу экшна, хэппиэндов и здорового стёба. Без мпрега



Получили:

Название: Пациент.

Автор: Spingcrazy

Бета: не бечено

Жанр: немного romans, немного стеб

Рейтинг: PG-13

Персонажи: Кёраку Шунсуй, Укитаке Джууширо, Унохана Рецу, Ханатаро Ямада, Ямамомото Герюнсай Шигекуни.

Примечание: если бы это не был стеб, это был бы местами ООС. Но как еще можно написать эту пару я представить себе не могу.

Дисклеймер: прав не имею, выгоды не извлекаю.





-Унохана-тайчо, вы меня звали, – седьмой офицер Ханатаро Ямада возник на пороге дома капитана тринадцатого отряда спустя двадцать минут после того, как за ним послали бабочку.

-Ты быстро. Заходи, присаживайся, – Унохана-тайчо доброжелательно и чуточку устало улыбнулась, приглашая жестом в дом. – У меня для тебя есть важное и деликатное поручение.

-Да, тайчо, – Ханатаро приготовился слушать. То, что тайчо сочла именно его достойным важного задания, вызывало не только гордость, но и волнение, справится ли.

Из соседней комнаты выглянул капитан восьмого отряда.

-Рецу, подойди, пожалуйста, – вид у Кераку-тайчо был встревоженный и бледный.

-Пойдем, Ханатаро. – Унохана быстро прошла за капитаном восьмого отряда вглубь дома. Что могла делать капитан четвертого отряда дома у Укитаке-тайчо, догадаться было не сложно. Видимо, ему в очередной раз стало хуже.

Этот пациент был для Уноханы особенным, она не доверяла работать с Укитаке никому из подчиненных, это даже не обсуждалось. С другой стороны, всегда дружелюбно-вежливый и спокойный Укитаке-тайчо не был легким пациентом. Унохане приходилось прилагать все свои силы, терпение и дар убеждения, чтобы ее пациент выполнял хотя бы часть предписаний.

Большего эффекта от воздействия на совесть игнорирующего свою болезнь Укитаке-тайчо мог добиться только Кераку. Но, судя по бледному виду последнего, объединенных усилий капитанов четвертого и восьмого отрядов было недостаточно.

Выглядел Укитаке Джууширо… Плохо он выглядел. Уже не бледный, а пепельно-серый, с заострившимися чертами лица, он казался неожиданно маленькой нескладной куклой. От зрелища проступающих под одеялом очертаний хрупкого, истощенного тела Ханатаро отвел глаза. Его накрыл острый приступ жалости и неожиданной для медика неловкости.

Капитаны, это всегда самые сильные, надежные, вселяющие уверенность в своих шинигами. И видеть кого-то очень сильного настолько слабым и беспомощным было странно.

Ханатаро оборвал рефлексию, мысленно пристыдив себя. Можно относиться к капитанам, как к высшим существам, почти идеальным и не имеющим право на слабость. Но уж кому, как не врачу знать, что в этом мире все равны перед болью и смертью.

И перед потерями тоже.

Седьмой офицер четвертого отряда смотрел на коленопреклоненных Унохану и Кераку, что-то делающими над потерявшим сознание другом. На их лицах было выражение сосредоточенности, напряжения и тревоги – одно, на двоих. Действительно серьезные обострения случались у Укитаке-тайчо не так уж часто, но были привычны, наверное, уже ему самому. Только это совсем не значило, что когда-нибудь, такой вот «обычный» приступ не окажется последним.

Не можешь ничем помочь – не мешай – одно из важных правил в любом деле. А рефлексии и пустым переживаниям нечего делать в работе целителя. Так что оставалось молча подпирать стенку и ждать.

- Ханатаро, подойди, – Унохана отвлеклась от больного и вспомнила о ждущем ее подчиненном.

- Да, тайчо. – Унохана-тайчо была заметно бледнее, чем пол часа назад, под глазами проступили темные круги, и на висках блестела мелкими бисеринками испарина.

- Как видишь, я сейчас не могу отойти от Укитаке.

- Да, тайчо. – Собственно, судя по виду Уноханы, ей следовало сейчас не сидеть рядом со своим пациентом, а лежать на соседнем футоне.

Она прижала пальцы к вискам и прикрыла глаза.

- У меня на сегодня запланировано одно важное дело. И отложить его я не очень-то могу. – Унохана Рецу как-то странно улыбнулась. – Я хочу попросить тебя подменить меня. Это… несколько деликатное дело. Я знаю, что ты ответственный мальчик и сделаешь все так, как надо.

- Да, тайчо. - Ханатаро закивал. – Я сделаю все, чтобы не подвести вас.

Седьмой офицер терялся в догадках. Важное, деликатное и неотложное дело, которое он может сделать не хуже, чем тайчо. На ум приходила исключительная ерунда, вроде Сой Фон, пришедшей на аборт. Юноша покраснел и отчаянно мотнул головой, отгоняя воистину ужасную картину.

- Молодец. Я очень на тебя рассчитываю. Карту возьмешь у меня в верхнем ящике стола. Я набросала записку для Исанэ, она тебя впустит в мой кабинет. Все назначения такие же, как и в прошлый раз, а те изменения, что нужны, написаны на последней странице. А вообще, ориентируйся по обстановке. – Унохана тайчо слегка поморщилась, услышав короткое насмешливое хмыканье Кераку из-под шляпы.

- Я все сделаю наилучшим образом, тайчо. – заверил Ханатаро. Светлый образ Сой Фон в его глазах к этому моменту успела вытеснить стройная фигура пятого офицера одиннадцатого отряда, Айясегавы, пришедшего во главе половины офицерского состава Готея на уколы от известных проблем. Пришлось одернуть слишком буйное воображение, потому как помянутый офицер ни разу с подобными проблемами к медикам не обращался, будучи приятным исключением из своего отряда. Кроме него в одиннадцатом отличились подобным образом только капитан с лейтенантом.

- Вот и хорошо. Собственно, это просто плановый осмотр в целях профилактики, но с некоторыми пациентами бывает непросто.

Ужасные картины тайной жизни Готея разбились в один миг, оставив после себя недоуменное облегчение. Медкомиссия она и есть медкомиссия, что тут может быть сложного?

И только на подходе к штабу отряда юношу осенила мысль, что же такого деликатного может быть в медосмотре, если Унохана тайчо предпочитает проводить его сама, да еще и отменить не может?



- Знаешь, Исанэ, возможно, была бы более уместна, как твоя заместительница. – Кераку убрал прилипшую ко лбу подруги прядку волос. – И вообще, отменила бы ты все просто, раз так получилось. Зачем такие сложности? Напугаешь мальчишку до полусмерти.

Унохана покачала головой.

- Исанэ, как раз, не годится. Ханатаро не просто хороший и исполнительный мальчик. Из всех моих ребят он еще и самый психически устойчивый, в некотором смысле. Как раз то, что надо. А отменить… Ну когда я его потом вытащу при таком-то графике? У меня и то свободного времени больше.

- А оно у тебя, оказывается, есть. – Капитаны переглянулись. Улыбнулись, хотя больше всего это походило на жалобные гримасы у мающихся зубами.

- Шел бы ты отдохнуть, Шунсуй-кун. Ты ж тут всю ночь собираешься сидеть, я же знаю.

- А то ты – нет. Иди-ка спать сама, Джууширо пока в качестве сиделки и я сгожусь.

Унохана выразительно посмотрела на друга и покачала головой.

- Это глупо. Все, что могла, ты сделала. Отдохни. Когда будет еще приступ, я позову.

Унохана позволила обнять себя за плечи, поднять, поставить на ноги и вывести из комнаты. В конце-концов, Шунсую тоже необходимо было хоть что-то делать, чувствовать, что хоть как-то может ей помочь.

- Шунсуй, все будет хорошо. Он упрямый, ты сам знаешь насколько он упрямый. И за жизнь держится изо всех сил. А сам знаешь…

- Если пациент хочет жить, медицина бессильна. – Кераку улыбнулся. - Я никогда не устану повторять, что ты самая лучшая женщина на свете, Рецу. – Он чуть сжал слегка дрогнувшие пальцы и нежно поцеловал подругу в висок. – Поспи немного, договорились?

- Договорились.

Унохана подождала, пока Шунсуй выйдет, и вздохнула. Ее чувства к каждому из этой парочки за время знакомства претерпели столько изменений, что в какой-то момент она перестала обращать на это внимание. Две тысячи лет – срок достаточный, чтобы понять, кто и что по настоящему важно в жизни. Это слишком много, чтобы потерять кого-то из них.

Кстати вспомнился Ханатаро. Унохана была уверена, что поступила правильно, хотя кто-то и сказал бы, что у нее странное чувство юмора. Но она была убеждена, что некоторые сложившиеся привычки нужно менять. Хотя бы в малом.



Так уж вышло, что в этой части госпиталя в данный момент было немноголюдно. Вернее даже, пустынно. Правильно организовать работу подчиненных – необходимое качество хорошего капитана, вот йобантайтайчо, с присущей ей ненавязчивостью, и назначила плановую проверку архива. В любом отряде за год скапливается просто удивительное количество всяческих бумажек, но с четвертым отрядом по сбору макулатуры мог соперничать исключительно двенадцатый. Сумасшедшие ученые, на проверку, любили хранить результаты всевозможных экспериментов ничуть не меньше, чем врачи – анализов. Другое дело, что в двенадцатом никогда не знаешь, чем обернется выкинутый смятый клочок бумаги с накорябанными кое-как каракулями. Вот почему-то именно на таких обрывках и оказывается все самое важное, а распечатанные красиво подшитые в папку листы с результатами исследований служат в основном для того, чтобы высокое начальство сломало глаза и мозги, пытаясь вникнуть в суть того, на что требуется очередное финансовое вливание. Зато, шинигами, не в пример бессмертным открытиям, имели привычку периодически умирать или выходить в отставку. Так что в какой-то момент, а конкретно в тот же день, когда актуальный капитан двенадцатого отряда выбил себе деньги на строительство нового корпуса, половину которого планировалось отдать под расширение архива, в четвертом отряде и грянуло первое надругательство над картотекой. В припадке рабочего энтузиазма были уничтожены часть историй болезни, результаты профосмотров, статистические данный по лечению и профилактике синегнойной палочки в Готее за последние четыреста лет, и информация о вспышках венерических заболевай среди личного состава.

Еще тот день ознаменовался явлением народу разгневанной Уноханы Рецу, которая рвала и метала. Повод, надо признать, у нее был. Не мудрствуя лукаво, сначала уничтожили все, что насчитывало больше пяти сотен лет существования. Так что древнего и жутко потрепанного вида история болезни впечатляющих размеров, с датой рождения близкой к дате основания Академии не вызвала у горе-уборщика никаких сомнений, не смотря на то, что обнаружилась в рабочей части картотеки. Стоит ли говорить о том, что больше всех эта новость огорчила капитана тринадцатого отряда, которому под предлогом необходимости восстановить жизненно важный документ, пришлось лечь на внеплановое обследование, плавно перетекающее в попытку стационарного лечения?

Так что теперь к наведению порядка в документации в четвертом отряде подходили комплексно и со всевозможным тщанием, не реже раза в десять-пятнадцать лет. С привлечением всего личного состава, кроме дежурных бригад.

В итоге, единственный дежурный шинигами на этаже благополучно прозевал визит внепланового пациента, чему, впрочем, сам пришедший нисколько не обиделся. Хотя соблазн лишить соню премии возник. Но был подавлен в рамках борьбы со старческой вредностью, которая в последнее время просыпалась все чаще и чаще.

Искать нужный кабинет не пришлось, не смотря на более чем редкие визиты. Склероз вообще встречался в Готее чрезвычайно редко, ибо те, кому он грозил обычно до него просто не доживали, а тем, кому он бы уже полагался по возрасту не могли себе позволить его иметь в силу специфики работы.

Кабинетом незапертую комнату можно было назвать только если ни разу не приходилось заглянуть внутрь. Не смотря на избыток медоборудования, помещение было на редкость уютным и навевало на мысли о хорошем отдыхе и желании взять отпуск. Эффект достигался не только тщательно подобранной обстановкой – кстати, в этот раз произошли некоторые изменения, придавшие комнате практически европейский вид, - буквально висящим в воздухе ощущением присутствия хозяйки и незаметным заклинанием, наложенным во времена оны и заботливо подновляемым и совершенствуемым.

Поскольку самой хозяйки еще не было, открылся шанс изучить маленькое чудо искусства владения кидо. Конечно, можно было спросить у его создательницы, но поскольку на сама не слишком любила объяснять что и как делает, это было бы не слишком вежливо.

В любом случае, странно, что ее все еще нет.

С другой стороны, может, девочка все же вспомнила, что она женщина и решила позволить себе немного опоздать. Конечно, пунктуальность – замечательное качество для капитана, но иногда приятно видеть у безупречных веками шинигами проявление маленьких слабостей.

Хотя… пожалуй, узнать, что она проспала, например из-за бессонной бурной ночи было бы не так уж и приятно… не смотря на то, что давно пора бы…

Такие размышления скорее уж напоминание о том, что не только его девочке пора бы развеяться и устроить себе какие-нибудь небольшие перемены в жизни. Что-нибудь новое и милое. А новое у нас – это, видимо, забытое старое.

Хотя, не такое уж и забытое, просто благополучно пережитое. Тогда юная и на первый взгляд очень серьезная девушка умудрилась не раз и не два озадачить своего учителя. Будь он помоложе, скорее всего влюбился бы всерьез и надолго. С другой стороны, он так до сих пор и не понял, в чем же таится несокрушимое обаяние такой спокойной, тихой, мягкой и при этом совершенно непреклонной женщины, чья воля при необходимости могла соперничать с его собственной, а терпение было воистину безгранично. У нее был огромный потенциал, ясно видный в юности, но ведь не была же она всегда такой? Как ни странно, как раз таки была. Просто никому особенно в голову не приходило охарактеризовать ее именно в таких выражениях. А кое-кто так и вовсе не сообразил, насколько ему повезло.

Впрочем, что ни делается, все к лучшему, и время все расставило по своим местам на редкость быстро и даже безболезненно.



Проблеск рейяцу возвестил о приближении… не того, кого ждали. Вместо знакомой до мельчайших оттенков мощной, спокойной духовной силы, словно полноводная река в разлив, гораздо более слабый, но яркий и чистый блеск маленькой звездочки. Кто-то очень обеспокоенный и даже испуганный бежал сюда со всех ног.

Выдрессированная память тут же выдала образ молоденького несуразного паренька, тощего, мелкого, с простой мордахой и наивными светлыми глазами. Ханатаро Ямада, седьмой офицер четвертого отряда. Еще очень маленький и очень перспективный мальчик. Лет через сто-двести, если доживет, конечно, как раз войдет в силу и его возможности станут очевидны уже всем, а не только тем, кто умеет смотреть не только вглубь, но и вперед.

Вот только что этот перспективный мальчик делает здесь и сейчас, и где же, собственно, его начальница?

Ответ на первый вопрос прямо следовал из ответа на второй. Стоило только подумать, как в сознании тут же вспыхнуло ощущение трех сгустков рейяцу на территории тринадцатого отряда. Вот только почему она не послала ему бабочку, а отправила своего мальчика?

- Ямамото-сотайчо, извините за опоздание! – мальчишка ткнулся лбом в пол с такой прытью, что возникли опасение за сохранность пола.

- Встань. И рассказывай спокойно и по порядку. – За более чем долгую жизнь лицо само привыкло сохранять каменное выражение, вне зависимости от испытываемых эмоций. Иначе мальчишка мог бы испугаться зрелища хихикающего начальства.

- Ямамото-сотайчо, Унохана-тайчо просила передать вам свои извинения, она не сможет сегодня придти. Она поручила мне заменить ее, если вы, конечно, не возражаете.

Мальчик застыл в ожидании ответа, весь преисполненный сознанием важности доверенной ему миссии – нервный смешок все же вырвался наружу тихим фырканьем – и волнения. Причем волновался седьмой офицер Ханатаро исключительно из-за того, что может не достаточно компетентно заменить свою начальницу, а вовсе не из-за личности пациента, взирающего на медика с хмурым выражением лица.

Это было забавно. Как и редко просыпающееся чувство юмора Рецу, так неожиданно проявившееся сегодня. Вот послать бы этого юношу заниматься общественно-полезной работой, а самому отправиться выяснять, что там именно шаманит капитан четвертого отряда над своим любимым пациентом.

- Что ж, офицер Ханатаро, насколько я помню, пациенты не спорят с врачами. Так что можешь выполнять поручение капитана Уноханы.

- Хорошо, Ямамото-сотайчо. Тогда присядьте на диван, пожалуйста. – На лице Ханатаро расцвела светлая улыбка, исполненная профессионального дружелюбия и участия, от которой обычно чувствовали себя неуютно самые отважные и закаленные в боях шинигами. Ох, не зря Рецу упорно отказывается протестировать членов своего отряда на скрытые садистские наклонности.



Унохана всегда спала очень чутко, чем еще в юные годы создавала немалые трудности окружающим. Только если раньше это доводило Кераку до состояния глубоко отчаяния, то со временем у него просто выработалась привычка вести себя тихо и спокойно. Заодно пропала привычка ее будить. Незачем давать этой работоголичке повод проснуться. Так что Кераку ограничился только коротким взглядом на рейяцу находящейся соседней комнате женщины, правда ли спит.

Давно прошли те времена, когда Рецу могла успешно притворяться спящей до последнего. Именно это ее умение погубило в зародыше множество прекрасных душевных порывов юного Шунсуя. Воспитательный эффект от ведра ледяной воды на голову как раз в тот момент, когда ты штурмуешь поздно ночью окно женского общежитии Академии с букетом цветов в зубах был воистину грандиозен. Больше – только от обнаруженной в руке холодной мерзкой здоровенной жабы, когда в порыве страсти удалось не только взять приступом заветное окошко, но и просочиться в постель к мирно спящей девушке. На памяти Шунсуя только у одной женщины хватило злокозненности характера, чтобы пролежать час в постели с десятком земноводных, парочка из которых была скромно водружена на грудь, чтобы потом насладиться зрелищем верещащего от неожиданности поклонника. Сотню лет спустя Кераку сам не верил, что его было так просто остановить.

А с другой стороны, может, оно было и к лучшему. В юности Шунсуй влюблялся практически в любую девушку, которая привлекала его внимание. А таких было великое множество. Укитаке и не думал никогда ревновать, утверждая, что Шунсуй влюблен в женский род в целом, и в силу этого не может пропустить ни одной юбки. Девушки отвечали симпатичному, обаятельному парню взаимностью, влюблялись ярко, страстно и коротко, расставаясь быстро, без обид и разочарований.

Если бы кто-нибудь набрался наглости и спросил Кераку, какое его качество незаменимо на поприще первого ходока Сейрейтейя, он бы не задумываясь назвал неизвестно за какие заслуги данное умение расставаться чисто и красиво.

С Рецу ему расставаться не хотелось. И как-то так выходило, что именно поэтому она была права, раз за разом отшивая навязчивого поклонника. Тогда, в Академии, это только еще пуще подстегивало Шунсуя в стремлении обаять серьезную, неизменно спокойную, но при этом веселую и жизнерадостную девушку. Он до сих пор был влюблен в ее улыбку, и искренне жалел нынешнее поколение шинигами, лишенное этого зрелища.

Укитаке не мог удержаться и по-доброму потешался над его потугами с неиссякаемым остроумием. Даже, скромно потупившись, предлагал свою помощь по соблазнению непреклонной красавицы.

Отдавать лавры первого соблазнителя всея Академии Кераку отказывался и бил себя в грудь, что рано или поздно своего добьется. И уж тогда-то его оценят по достоинству.

Джууширо в ответ именовал его редкостным дурнем и советовал не портить девушке нервы своей настойчивостью.

Конец затянувшейся осаде Рецу положила совершенно случайно и так, что у Кераку раз и навсегда ставил всякую надежду. Узнав, кого предпочла Унохана Рецу, он только раскрыл рот, похлопал ресницами и преисполнился уважения ко вкусу своей несостоявшейся возлюбленной.

Кераку чуть грустно улыбнулся, рассматривая лицо спящего Джууширо. Друг был совершенно прав, называя его слепым самонадеянным дураком, разбирающимся ровно в той части женщин, что не выше шеи. Зато у него тоже была первая, как и положено – несчастная, влюбленность, дарящая иногда приступы светлой ностальгии.



Ханатаро особо не задумывался, то он делает. Сначала поручение тайчо взволновало его так, что колени затряслись. Как он может обращаться с сотайчо, словно он обычный пациент?

По своему опыту юноша уже успел заметить, что чем сильнее шинигами, тем он более сложный пациент, и тем меньше стремится общаться с медиками, вне зависимости от наличия необходимости. Старшие офицеры были крайне вздорны, лейтенанты практически невыносимы – если предварительно их не зафиксировать на носилках и уже в таком состоянии нести в реанимацию, а капитаны просто игнорировали необходимость пообщаться с медиками, вплоть до полной несознательности. То есть сначала капитан терял сознание и вырабатывал практически весь запас прочности своего организма, и только тогда поступал в распоряжении Уноханы-тайчо. На этом фоне перспектива планового осмотра, иначе говоря, работа с пациентом, находящемся в здравом уме и твердой памяти, воистину ужасала.

Однако, Ханатаро явно поторопился с выводами. Ямамото-сотайчо вел себя настолько образцово, что это было даже подозрительно.

То ли сотайчо проникся всей двусмысленностью положения седьмого офицера, то ли обладал безграничным терпением. А может, эта версия казалась Ханатаро одновременно и кощунственной и приятственной и, почему-то, самой правдоподобной, йобантайтайчо за долгие годы приучила свое начальство к порядку, и теперь сотайчо просто вел себя как привык.

Ханатаро Ямада успел поверхностно пролистать доверенную ему медкарту, не забираясь тем не менее совсем уж глубоко, и успел проникнуться серьезностью, с какой его тайчо подходила к вопросу здоровья начальства. Однако он понимал, что там, где Унохане-тайчо хватит одного пристального взгляда и пары заклинаний кидо, ему придется пользоваться всяческими приборами, и хорошо еще, если пациент не поинтересуется, что это за странные штучки, как обычно любопытствуют все на приеме от нечего делать. Это было бы несколько… неудобно.

Вообще-то, согласно всем бумагам, аппаратуру для госпиталя поставлял двенадцатый отряд. Под это дело ему, надо сказать, выделялось неплохое финансирование. На самом же деле материально-техническая база четвертого отряда пополнялась из трех источников, наименее полезным из коих был как раз официальный. Два других были куда более сомнительными и дорогими. По сути, это были в порыве вдохновения переделанные под специфику Общества Душ достижения человеческой медицины, или же сделанные по просьбе специалистов отряда аналоги некоторых разработок Маюри, но при этом более функциональные. Стоит ли говорить, что часть четвертого отряда, постоянно имеющая дело с техническим приспособлениями, была одним из самых горячих сторонников амнистии некоторым отдельно взятым изгнанникам, дабы те не наживались за счет казны отряда, а занимались своим делом забесплатно, в рамках служебных обязанностей.

Но мечты мечтами, а работа работой. К вящей радости Ханатаро, сотайчо только невнятно хмыкнул, когда ему в вену воткнулась игла для забора крови.

В первый раз, проглядывая записи прежних назначений, еще в кабинете Уноханы-тайчо, Ханатаро заподозрил что-то неладное. Второй раз он просматривал карту сотайчо по пути сюда, и опять ему что-то не понравилось. А сейчас, последовательно выполняя перечень назначений, медик испытывал некоторое недоумение. Которое все нарастало и нарастало по мере того, как он вникал в суть собственных действий. Конечно, доверие Ханатаро к своей начальнице было не просто безграничным, но и нерассуждающим, но все же он был не просто шинигами, он был врачом. Более того, врачом при исполнении, а это налагало на него вполне определенную ответственность, и игнорировать очевидные факты он не мог. Попросив сотайчо посидеть минутку спокойно на диванчике и подождать, Ханатаро в очередной раз открыл злосчастную карту и принялся вдумчиво изучать содержимое.

Конечно, порядок есть порядок. Необходимость раз в год всем поголовно проходить флюорографию обосновывалась хотя бы печальным примером Укитаке-тайчо. Можно даже согласиться с тем, что дешевле прогнать всю толпу через громоздкую установку, чем использовать более привычные но и энергоемкие методы диагностики. Но гастроскопия?!

Ханатаро с интересом изучал ежегодные исследования начальственного желудка. Из года в год диагностируемый орган радовал здоровьем и отменной работой. Из года в год поиск язвы или хотя бы завалящего гастрита продолжался.

Надо сказать, не только желудок, но и весь ЖКТ Ямамото-сотайчо вызывал более чем пристальный интерес исследовательницы. Другим органам и системам доставалось в равной степени. Исследования местами дублировали друг друга, местами было вообще непонятно зачем это нужно. Тем более, непонятно было, зачем Унохане-тайчо, лучшей целительнице в Готее могли понадобиться все эти приспособления? Ей-то точно проще посмотреть самой, чем заставлять сотайчо глотать зонды, колоть его иглами и брать на анализ все, что в принципе можно исследовать.

Единственно, неохваченной осталась гинекология, и то исключительно по техническим причинам. Зато была цистоскопия и анализы на бесплодие. Толстая подшивка бланков с результатами за энное время могла железно свидетельствовать о том, что сотайчо в этом отношении вполне молод и полон сил. То, что данный вопрос вообще не актуален с не меньшей жлезобетонностью свидетельствовало то, что у Ямамото вообще никаких детей за все время существования Готея не было. Ну… насколько известно.

Ханатаро жалобно вздохнул. Ну и какой смысл искать все возможные и невозможные заболевания у прямо-таки патологически здорового шинигами? Какой смысл проводить плановые прививки от всех заболеваний, включая детские инфекции шинигами такой силы, что способен стерилизовать все вокруг одним усилие рейяцу? По идее, уж иммунитет сотайчо сомнений вызывать был не должен.

В другой ситуации Ханатаро просто доложил бы своей начальнице о полной профнепригодности такого энтузиаста лабораторных методов исследования и посоветовал бы пациенту не маяться ерундой и забыть о существовании врачей до первого серьезного ранения. Но ведь Унохана-тайчо сама поручила ему это дело! И значит, во всем этом был какой-то глубокий смысл. Возможно, он еще просто не в состоянии понять суть всего происходящего. Но он, смысл, определенно должен быть! Ханатаро посмотрел на невозмутимо ждущего продолжения сотайчо и внутренне содрогнулся.



Смерть всегда представлялась ему бездонной чернотой, безбрежным покоем первозданных вод. Позволить себе упасть в них, сомкнуться над головой тягучей холодной воде и навсегда уснуть. Чтоб ни печалей, ни боли, ни тяжести в груди, ни радости…

Тишина манила забвением, покоем, умиротворенностью, завала к себе. Это было, наверное, самое сильное искушение из всех, что только были в его жизни. Нет, это уже не в жизни, в смерти. Окунуться в небытие, остаться там…

Он бы и остался. Когда-нибудь останется.

Холод, обжигающий до костей, пустота снаружи и внутри, протестующие, вопящие от ужаса нервы. Это приходило извне, нарушая своей какофонией плавное течение умирания. И вместо того, чтобы дать слабому огоньку угаснуть, закружиться и утонуть в плавном и таком правильном водовороте смерти, его выдергивало на поверхность яростной болью, смешанной с гневом и протестом.

Цепкие когти впивались в плоть, в душу, в то, что составляло его я, и возвращали обратно. Как котенка за шкирку вытаскивают из лужи.

Кто-то большой, сильный и злой приходил, давал подзатыльник и выдергивал в режущий глаза свет. Заставлял вздохнуть такой тяжелый в сравнении с мертвой водой воздух. Принуждал сердце биться и гнать тягучую остывающую кровь.

Сильные, такие надежные, как в жизни не бывает – не может быть просто, руки обнимали, согревая и делясь силой. И холод утекал из тела, отступал, и хотелось раствориться в прикосновении ласковых пальцев, в тихом речитативе, звучащем на грани сознания, в ритме чужого дыхания и пульса, зовущего за собой, диктующего, навязанного, не пускающего обратно.

«Не уходи».

Просьба ли, приказ, зов – не важно.

Все равно не было ни сил, ни желания вырваться. Невозможно было порвать ниточки-цепочки, прорастающие в плоть и связывающие не хуже любых других оков. Невозможно было уйти и оставить после себя пустоту, боль и одиночество.

«Не уходи, пожалуйста».

А и не отпустит. И пусть не отпускает. Пусть удержит. Насовсем. Не позволит больше скользнуть в холодную воду забвения, не даст раствориться и исчезнуть, обретя такой желанный покой.

Покой, он ведь не только там, под слоем черной воды, но и в этих упрямых нежных, горячих руках, в голосе, в тебе…

«Не уходи. Я…»

Он всегда позволяет себя убедить, всегда возвращается, стоит услышать этот зов. В этом не так уж много магии. Просто он не может ослушаться ее желания. Не может ей не ответить. Здесь – не может.



Ханатаро застыл, глядя на пациента, как кролик на удава.

Назначения назначениями, но… Но как? Нет, то есть понятно, как, но неудобно же! То есть, конечно, не настолько неудобно, чтобы умереть со стыда, но это же сотайчо. А предложить Ямамото баночку и попросить… хм… Но ведь Унохана-тайчо же справлялась!

Злокозненное воображение тут же нарисовало картину, как именно могла, то есть как раз как она категорически не могла этого делать.

-Что там дальше по списку, Ханатаро? – Ямамото-сотайчо удивленно посмотрел на офицера.

-Ну… - Ханатаро икнул и покраснел, вертя в руках злосчастную банку. – Понимаете, мне надо…

Ямамото-сотайчо чуть приподнял бровь, обозначая вопрос. Ханатаро представил, как сейчас вручит тару сотайчо и отправит его самоудовлетворяться за занавесочку, и понял, что его вот-вот хватит удар. Кстати, ни занавесок ни ширм в кабинете не наблюдалось. То есть сотайчо прям на глазах у Уноханы-тайчо… «Вы пока быстренько спустите, а я отвернусь, бумажки как раз заполню…» Бред.

-Что такое, что-то случилось?

Ханатаро несколько секунд смотрел в невозмутимое лицо высокого начальства, глубоко вдохнул и просиял профессиональной улыбкой.

-Ничего такого, Ямамото-сотайчо. Просто еще один анализ. Пять минут, не больше. Прилягте на диван и развяжите хакама. – Ханатаро затараторил, помогая сотайчо улечься, стянул с него часть одежды и принялся выполнять то самое, что оказался не в состоянии вслух произнести, продолжая вежливо улыбаться слегка оживившемуся сотайчо.

Ямамото выглядел несколько удивленным. То есть, настолько, что даже приоткрыл вечно прищуренные глаза, а лицо его приняло вопросительно-изумленное выражение. Впрочем, реакция только этим не ограничилась и была… весьма ярко выраженной. Определенно, сотайчо был еще очень даже нестарым шинигами.

Прежде чем Ханатаро успел по-настоящему сообразить, что же он делает и грохнуться в обморок в ожидании неминуемой смерти, Ямамото хмыкнул и милостиво кивнул:

-Понятно. Продолжайте, молодой человек. – На секунду Ханатаро показалось, что Ямамото даже усмехнулся, но шинигами в этот момент был слегка не в том состоянии, чтобы нормально мыслить. – Но на счет пяти минут, вы, боюсь, погорячились.

Смысл последней фразы сотайчо до Ханатаро дошел минут десять спустя, когда он столкнулся с очевидной истиной, что руки у него не железные. Сотайчо благополучно лежал на диванчике, иногда совсем тихо постанывал и, видимо, наслаждался ситуацией. И, судя по всему, длиться это могло хоть до прихода Уноханы-тайчо. Юноше поплохело, он метнул на сотайчо несчастный взгляд. Сам дурак! «Ямамото-сотайчо, не могли бы вы кончить побыстрее, а то у меня руки отваливаются». Самая удачная просьба с которой можно обратиться к Ямамото! Ситуация – хоть плачь! Ханатаро отчаянно закусил губу. Конечно, его нельзя было назвать опытным в этом вопросе, но и совсем безруким идиотом, не знающим с какого конца берутся за член он тоже не был! А эффект от его действий пока что выражался в редких постанываниях да выжидательном выражении на лице.

-Что такое, офицер Ханатаро, совсем никаких идей нет?

Ханатаро уставился на сотайчо круглыми глазами. Голос Ямамото звучал непривычно, насмешливо, но при этом довольно… дружелюбно. Даже, может быть, подбадривающее. На лице же было такое выражение, словно сотайчо наслаждался происходящим и с интересом ждал, что еще Ханатаро выкинет.

Юноша покраснел уже совсем и, судорожно сглотнув, наклонился и лизнул начальственный член. Ничего страшного в этом не оказалось. Зато Ямамото заметно напрягся и замер, ожидая продолжения. Юноша вздохнул, вот этого он совсем не умел. Но опозориться еще больше, признавшись в своем неумении было вообще немыслимо. «Ямамото-сотайчо, извините, но сосать я не умею, поэтому не обессудьте уж…» Оставалось положиться на свою фантазию и инстинкты. В конце концов, сначала опыта нет ни у кого. Но с другой стороны, обычно и начинают заниматься сексом отнюдь не с сотайчо…

Полет мысли был прерван рукой, ласково положенной на затылок. Ханатаро замер, испуганный самим фактом прикосновения. Пальцы сотайчо легонько погладили шею юноши, зарылись в волосы, чуть надавили. Юноша намек понял и принялся осваивать новый вид деятельности.

Можно сказать, что он даже вошел во вкус. Судя по реакциям сотайчо, тот это тоже заметил и оценил. Сейчас это уже действительно было... Чем это было, юноша уже не совсем понимал, да и не был он сейчас способен думать.

Он не ожидал, что нечто подобное может его возбудить, но анализировать собственные реакции было недосуг. Ханатаро настолько увлекся процессом, что пришел себя только когда почувствовал на языке вяжущий терпкий вкус и услышал сдавленный стон сотайчо. Он отпрянул от неожиданности и судорожно сглотнул, облизывая перепачканные губы.

-Ой… - Он смотрел в лицо… своего любовника?! или как все-таки не любовника? и как тогда это назвать?! Вобщем, Ханатаро смотрел на улыбающегося довольной улыбкой Ямамото и соображал, что собственно только что съел образец анализов. И что ему теперь делать?!

- А теперь я бы хотел все-таки узнать, что заставило тебя поступить столь неожиданным образом, юноша. Кстати, пока рассказываешь, можешь начать раздеваться, – милостиво разрешил Ямамото.

Ханатаро воззрился на сотайчо, который вовсе не собирался его убивать, представил себе, что и как ему сейчас предстоит объяснять и тихонько сполз на пол в приступе нервного смеха.



Пепельно-серый оттенок ушел с лица, и теперь оно было просто бледным. Впрочем, все же недостаточно бледным, чтобы сочетаться с белыми волосами, выбившимися из косы и теперь обрамляющими лоб и виски мелкими прядками. Это несоответствие тона волос и кожи почему-то всегда ее немного смущало. Унохана улыбнулась своим мыслям: о каких глупостях она думает. И как это хорошо, что можно думать о ерунде, разглядывая мирно спящего Джууширо, когда уже можно спокойно идти к себе, не беспокоясь о судьбе любимого пациента.

Унохана Рецу осторожно, едва касаясь, провела пальцами по неожиданно черным ресницам спящего. Снова улыбнулась. За два тысячелетия она просидела вот так у изголовья Укитаке не меньше, чем иная жена проводит в объятиях законного супруга. И уж точно не больше, чем она сама же с немногочисленными своими мужчинами. Тоже глупость, как ни посмотри. И за все это время она практически не видела, как он просыпается. И, кажется, совсем ни разу, чтоб они при этом были одни. Или же в госпитале, с неизбежной лично приставленной сиделкой, или с самоназначившимся на эту роль Шунсуем. Собственно, ее никогда вроде и не интересовало, как Укитаке выглядит, когда просыпается.

Унохана Рецу отняла руку от лица пациента, собираясь встать и тихо выйти. Здесь её помощь была больше не нужна.

Черные ресницы едва дрогнули, а спустя миг она смотрела в ясные, без единого следа сонливости яркие карие глаза. Впрочем нет, обычно взгляд Укитаке был теплым, дружелюбным, светлым, но никогда таким открытым, как сейчас.

Он неторопливо высвободил руку из-под одеяла и протянул ее вверх.

- Унохана-сама.

Она поймала тонкую руку с узкой ладонью и длинными изящными пальцами. Красивее, чем у многих женщин. Чем у нее самой – уж точно, но определенно мужская, без намека на женственность.

-Все хорошо. Лежи пока тихо и отдыхай. Я сейчас позову Шунсуя. – Унохана легко улыбнулась. Пальцы легко сжали ее ладонь, не давая встать и уйти.

-Я у себя, – Укитаке обвел глазами комнату.

Ах, это…

-Я держу слово, - мягко, спокойно, чтобы не разбудить уже давно успокоившиеся по поводу этого идиотского обещания чувства. – Никаких трубок, никакой реанимации. – Она так никогда и не повторила единожды брошенное в запале: «Ты требуешь, чтобы я нарушила свой долг целителя и не сделала для спасения пациента все!» Потому что на всю оставшуюся жизнь запомнила неестественно застывший темный, обвиняющий взгляд и тихий ответ: «Я прошу тебя. Я боюсь такого существования». На самом деле Укитаке сказал тогда совсем не то, что прозвучало. «Я не верю, что сможешь позволить мне умереть. Даже если я буду молить о смерти, ты заставишь меня жить. Ты сможешь смотреть, как я буду влачить растительное существование, выхаживать меня и искать лекарство как угодно долго, но не дашь мне уйти». Конечно, этого Укитаке не позволил бы себе даже подумать в ее присутствии. Но она и так это знала. Прочитала в единственном взгляде, в котором мешались обвинение и страх.

-Я знаю. – Укитаке чуть улыбнулся, одними уголками губ. – Прости.

-Пустое, Укитаке-тайчо.

Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза. Потом Укитаке чуть сильнее сжал ее руку и потянул на себя.

-Спасибо вам, госпожа доктор.

-Не за что, Укитаке-тайчо. – Рецу обхватила его запястье обеими руками, не поддаваясь приглашению. В свою очередь потянула на себя, чуть склоняясь вперед, чтобы коснуться губами сухой кожи на тыльной стороне ладони и положить расслабленную руку поверх одеяла.

-Рецу…

-Я позову Шунсуя. А мне пора в отряд.

Она столкнулась с Кераку, едва раздвинув створки дверей. Счастливая, благодарная улыбка окатила ее с ног до головы, щеку мазнул горячий поцелуй, и вот уже сияющий чуть ли не в буквальном смысле мужчина в розовом кимоно сидит на месте, с которого она только что встала, а второй улыбается ему, радуясь его счастью едва ли не больше, чем собственному спасению.

Унохана Рецу задержалась всего на пару секунд, чтобы полюбоваться картиной. Просто полюбоваться светом, которым светятся друг для друга эти двое.

-Может, останешься еще немного? Не разбежится без тебя твой отряд.- Шунсуй весело улыбался. – А мы тебя чаем напоим.

Ну вот, стоило задержаться…

-Прошу прощения, но я не могу. Или ты забыл, что у меня там Ханатаро с ну очень важным поручением? Надо бы проверить, как он там без меня справился.

-Ну… - Кераку развел руками. – Это серьезная причина. Яма-джи страшен в гневе. Но я надеюсь, ты не забудешь о моем приглашении?

Уже закрыв за собой двери она услышала тихи укоризненный голос:

-Ты когда-нибудь устанешь подкатывать к ней, Шунсуй?

- Никогда! Как я могу упустить такую женщину?! Ну… по крайней мере, пока…

Унохана-тайчо усмехнулась и сорвалась в шунпо.



-Ямамото-сама? Рада вас видеть.

-Я тут у тебя немного похозяйничал, Рецу. – Сотайчо указал на беспорядок, учиненный им в кабинете ученицы. Разбросанные всюду листы бумаги, грязная посуда. Привычная картина далекого прошлого, когда ей еще можно было знать, какой беспорядок способен учинить этот серьезный мужчина, если предоставить его самому себе.

-Ничего страшного, сенсей. Как все прошло? Ханатаро справился нормально?

Унохана осеклась на полуслове, сообразив, что именно держит в руках Ямамото. Вспомнила подробности своих вчерашних инструкций и еще кое-что…

Ямамото с видимым удовольствием наблюдал, как всегдашнее спокойствие на лице его ученицы сменяется смущенно-испуганным румянцем, а в глазах, вопреки всему, загораются веселые искры.

-Вот значит как? – В голосе сотайчо зазвучали гневные интонации. – И это – моя ученица! Капитан отряда уже ками только и упомнят сколько времени! – Для пущего эффекта Ямамото потряс в воздухе историей болезни. – Шутки надо мной шутишь, Рецу?!

Унохана только сдавлено кивнула, прикрывая рот ладонью. Лучше бы глаза закрыла, чтоб не было видно искрящегося в них веселого любопытства.

-Все равно вы не сердитесь, сенсей.

Женщина!

-Не сержусь. Но выпороть тебя за все это издевательство надо бы. Хоть мальчика б своего пожалела, вдруг я таки разгневаюсь?

-Как он? – в голосе Уноханы было только любопытство и ни капли тревоги.

-Чудесно. Справился. Почти так же хорошо, как ты в свое время.

-О-о, – вот ту Унохана удивилась. – Ханатаро? Не ожидала, признаться. И после паузы добавила с максимально почтительностью. – Поздравляю, сенсей. Ханатаро – хороший мальчик.

Ямамото закатил глаза.

-Женщина!!! Можешь считать, что я тебя на этот раз простил. Но учти, следующая подобная выходка закончится для тебя разжалованием в рядовые и переводом в мой отряд. Ясно?

-Да, сенсей. Поверьте, я так раскаиваюсь, сенсей. – У чертовки хватило наглости принять максимально виноватый вид и с ужасом воззриться на начальство. Как будто служба в его отряде самое страшное воспоминание в ее жизни, а не в истории самого отряда!

-Ладно, давай прекращай кокетничать и рассказывай, как там Джууширо…





-Ты когда-нибудь перестанешь подкатывать к ней, Шунсуй?

-Никогда, как я могу упустить такую женщину?! Ну… по крайней мере, пока не заставлю тебя ревновать, Джу-тян.

Укитаке закатил глаза.

-Шунсуй, это нереально. Я просто не могу тебя ревновать. Вообще ни к кому. Это бессмысленно, да и ненужно.

-А кто сказал, что я добиваюсь, чтобы ты ревновал меня? Извини, Джууширо, но тут нас двое дураков, не ценящих свое счастье.

-Ох… вот значит как. – Укитаке внимательно посмотрел на друга. Покачал головой, усмехнулся. – Тогда ошибаешься, Шунсуй. Нас тут, таких идиотов, трое.

- Ага! – Кераку весело кивнул. - И только один Яма-джи успевает взять от этой жизни все.