there is no black and white, right, right?
автор: NoFace
бета: IQ-sublimation
пейринг: Гин/Рангику, Кира/Гин
рейтинг: R
жанр:разнузданный буф с элементами клоунады драма/трагикомедия (никто лишний не умирает)
дисклеймер: персонажи принадлежат сами знаете кому, а история - мне.
предупреждения:
1. фик абсолютно каноничен, но предлагает весьма нетрадиционное объяснение некоторым событиям первого арка. слабонервных просьба не читать.
2. смесь высоко?рейтингового гета и слэша.
3. этакий странный, но happy end.
по заявке orocchan (в основном в части главного персонажа и жанра),
которая хотела много разного, а 2) Хочу:
Айзен/Улькиорра
Айзен/Бьякуя
Гин/Улькиорра
Гин/Гримджо
Укитаке/Бьякуя
Кёраку/Бьякуя
Ишшин/капитан Готея 13
Также фики с персонажами: капитаны Готея 13 (без геронтофилии, зоофилии и Маюри), шайка-лейка Айзена, вайзарды и вторая арка манги. Не хочу баунтов и пейрингов с Орихиме и Хинамори.
Авторский фик, любой рейтинг, джен, слэш (тройнички туда же). Жанры: юмор, ангст (но не беспросветный, без смертей героев), драма, саспенс, романтика, можно ПВП, АУ.
предложенный фик является, скорее, приквелом к заказу, и в основном реализует части заявки, выделенные жирным.
читать дальше
Лекарство от скуки
Тонкие пальцы скользят по лезвию Шинсо, серые пряди скрывают щелки глаз, и кажется, что под рукой не сталь, а блестящие черные волосы. Отвести непослушную прядь, заглянуть в глаза, увидеть улыбку, которая только тебе. Мечтай, кицуне-сан.
***
Часть 1. Лейтенант.
Плановый визит в академию шинигами: солнце в зените, жара, скука, на плацу две шеренги новичков и девчонка, остолбеневшая при виде капитана.
― Хинамори-сан ― забавное существо, а, Ичимару?
― Все-то вам ведомо, Айзен-тайчо.
― Тебя что-то смущает, Ичимару?
― Не люблю слепого обожания. Мыльный пузырь восхищения. Пустота. Оболочка. Скучно.
― Фукутайчо привлекают упрямцы, ― улыбка капитана на секунду потеряла обычную мягкость, глаза блеснули из-под очков. ― Ладно, к делу. К завтрашнему дню составь график патрулирования и список тех, кто идет на грунт. Отправлять парами, чтобы новички учились у старших. И рапорт о сегодняшнем посещении академии. Особо отметь, кто из ближайшего выпуска идет в пятый.
Урок закончился. Шеренга рассыпалась на группки перешептывающихся студентов, а от дверей академии неслась маленькая фигурка в красных хакама. Чуть не врезавшись в Айзена, в последнюю секунду отскочив от белой хаори, задела плечом лейтенанта и отлетела в сторону. Гин машинально протянул руку и подхватил девчонку. Черные волосы, длинная прядь челки, наискосок пересекающая лоб. Интересно, она не мешает смотреть? Легкая фигурка, задорные глаза, огромные, в пол-лица. По-мальчишески ухмыльнулась, сквозь зубы бросила извинение и понеслась дальше, встала перед огромным рыжим студентом и о чем-то заговорила, быстро, взахлеб. У детины вытянулось лицо, он задумчиво потер лоб, потом улыбнулся, кивнул, что-то возразил, и они быстро пошли прочь. А она даже не оглянулась.
Улыбайся. Хорошо, что нельзя проследить твой взгляд. Улыбайся, фукутайчо.
***
Похоже, ей плевать на всех капитанов и лейтенантов вместе взятых: новичок последнего набора, середнячок младшей группы, ничего особенного. Тебе-то какое дело? Плюнь, забудь. Да, как бы не так. День, два, неделя ― нет-нет, да и всплывет в памяти бесшабашная улыбка, равнодушный взгляд вскользь, вежливое гомен-на. И это все?
Дождь шел не переставая уже третью неделю, а звуки и запахи мокрого сада все еще кружили голову. Ичимару задумчиво выводил иероглифы в платежной ведомости и тихонько хихикал над собой. Закончив с бухгалтерией, не глядя сунул лист в папку, взял новый и в несколько штрихов набросал весьма похожий портрет любимого капитана в очках и белой хаори, с достоинством… торчащим аж до подбородка. Нарисованный Айзен томно щурился и нежно облизывал собственный член. – Чтоб я так жил! - В завершение дотошный лейтенант изобразил в уголке подобающее случаю непристойное хайку в стиле сосё* и прилепил портрет на стену.
Зачем так искусно
Губами ласкаешь коралл?
О бездна блаженства!**
Отошел и полюбовался.
О любопытстве фукутайчо пятого отряда ходили легенды, оно было любимой чертой характера, страстью и предметом тайной гордости. И вот впервые любопытство заметно осложняло жизнь постоянным зудом, девчонка из академии постоянно маячила где-то в уголке сознания. Ухмылялась, отворачивалась и уходила.
Обхохочешься. Ходячая загадка Сейрейтея, редкий зверь Ичимару Гин, давно привыкший к назойливому интересу, к тому, что заглядывают в глаза, ловят каждое слово. Им восхищались, его ненавидели, опасались, о нем шептались по углам, за ним наблюдали. Следили. Это весьма эффективно отвлекало всеобщее внимание от капитана и его странных проектов, но страсть толпы – такая тоска. ― А если бы не глазели, было бы веселее? ― Вокруг – сплошное убожество. ― А что тебе нужно? Вызов? Ровня? ― Рангику, конечно, личность, но она влюблена, доступна, страдает, значит, неинтересна. Если бы еще вспомнить, когда был у нее в последний раз. ― А если не врать себе… зачем же врать себе? То – да. Вызов, ровня. ― Проще не бывает. Лекарство от скуки.
***
― Привет, Ичимару-фукутайчо-доно. Так задумались, что старых друзей не замечаете?
Залитая солнцем улица меж двух белых стен. Коньки черепичных крыш, резкие тени, воздух прозрачен как стекло. Прохладный ветерок доносит виртуозный мат Зараки Кенпачи и задорное чириканье Ячиру.
― Приветствую, Рангику-сан. Как жизнь? ― дежурная улыбка до ушей, ехидный тон; как кстати: на ловца и зверь. Менос с ней, с той девчонкой, наверняка такая же пустышка, как все. Чертово любопытство. Надо отвлечься, это уже ни в какие ворота не лезет. Утро вечера мудренее. ― Гомен-на, ворон считал, не заметил. Не пригласите на рюмочку чаю?
Отдаленный грохот рушащейся стены, тревожное карканье и шум крыльев.
― Гин, хватит паясничать. Приходи сегодня… В общем, приходи, ― а в глазах тоска. И жаль ее, и зло берет: страдает, и даже не пытается скрыть, что страдает-то из-за тебя, падла.
«Мацумото, ну что ты меня мучаешь? Я что, слепой? Не вижу, как тебе плохо? Мне, что ли, лучше всех? Чем меньше будешь страдать, тем дольше я смогу тебя выносить ― прежде чем сдохну, сбегу, забьюсь в нору и буду отговариваться срочными делами, миссиями, неотложными поручениями или просто поворачиваться и уходить».
― Отлично. С меня – еда, цветы и свечи, с тебя ― пузырь отравы.
― Кого хороним, злыдень?
― Ай-ай-ай, вредная хризантема, вам ли думать о смерти, вам ли молча страдать? ― в каждой шутке есть доля...
― Ты когда-нибудь вырастешь?
― А может, «я от жизни смертельно устал» и медленно впадаю в детство в смертельной скуке бытия? ― Гин картинно нагибается и целует даме руку.
Мацумото крутит пальцем у виска и уходит в направлении недавнего шума.
Оставшись один, Ичимару ухмыляется, чешет в затылке и прислоняется спиной к стене. «Правду говорить легко и приятно». Только сегодня его гложет вовсе не скука, а неуместное любопытство. Ах, как некстати его интерес к людям вышел за рамки злых шуток и не слишком гуманных экспериментов.
***
― Наливай! ― Гин, улыбаясь, полулежит на столе, тонкие пальцы запутались в серебристых волосах.
Почему они до сих пор по традиции пьют всякую дрянь, чем гаже, тем лучше? Или это дань руконгайскому детству?
Стены полупустой комнаты тонут в темноте, один маленький светильник не справляется с наступлением ночи; Мацумото выгибает бровь и берет тяжелую бутыль. То есть, когда-то бывшую тяжелой. Сейчас ее можно поднять почти без усилий. Разливает остатки вонючей жидкости по глиняным кружкам, швыряет бутыль в угол и кладет подбородок на руки, глядя прямо перед собой. Взгляд мечтательный, из него почти исчезли тяжесть и грусть. Улыбка без горестного осадка ― легкая и чуть отстраненная. Простая. Такую тебя я почти хочу. Чтобы утром просто улыбнуться и сбежать до следующего раза, и никаких «за что ты со мной так, я же… и сердце на рукаве».
― В последнее время ты напряжен и как будто не слишком весел.
― Все-то ты видишь.
― Ага, у тебя изменилась линия плеч. Что-то случилось?
― Когда случится ― тебе сообщат.
― Очень смешно. Впал в немилость? О Шинсо поцарапался, когда консервы открывал ― ночью, под подушкой, тайком от капитана? А может, влюбился? ― в глазах блеснула привычная боль и скрылась за лукавой усмешкой.
― Спаси нас боже от такой напасти. Грех любопытства хуже мук любви.
― Поэт и воин, ― улыбка сползла с приоткрытых губ. Отводя взгляд, Рангику потянулась, ложась грудью на стол, и накрыла ладонью его руку. Чуть касаясь, провела вверх по запястью и дальше, забираясь в рукав. По спине пробежала дрожь, перехватило дыхание, Гин инстинктивно приподнял и вытянул пальцы. Рука Мацумото опять скользнула по ладони, заставляя расслабиться. Невыносимо медленно двигаясь вниз, вдоль... пальцев, чуть сжимая, поглаживая. Голова стала восхитительно легкой. Захотелось перехватить игру. Выиграть. Хищная натура. Сколько недель у него никого не было? Высшая воинская доблесть – гребаное воздержание? Чушь собачья.
Мягко поймать ее руку, чуть сжать ладонями, так же медленно, мягко, тягуче провести вдоль пальцев и подняться выше, приподнимая рукав, скользя всей рукой, кожа к коже. Кровь стучит в висках. Поднести ее ладонь ко рту, потереться губами, лизнуть, прикусить, сильнее, соскальзывая, подушечки пальцев, одну за другой. Услышать резкий хрипловатый вдох, улыбнуться, перевернуть руку, демонстративно запечатлеть на ладони псевдо-целомудренный поцелуй – согревая губами, дыханием ― чуть дольше, чем дозволяют приличия. Такой нарочито невинный жест возбуждает сильнее прямого вызова. Почти просьба. Почти обещание. И неожиданно резкий взгляд из-под серой челки, как выпад Шинсо. Теперь встать, не выпуская ее руки, потянуть за собой, и до утра уже можно ни о чем не думать.
Ему снились любопытные фиолетовые глаза. Он улыбался. И рука на щеке сперва казалась продолжением сна. А потом он проснулся, чтобы увидеть, совсем близко, ласковые бледно-голубые. И его улыбка почти не изменилась.
***
Как чудесно утреннее чаепитие после жаркой ночи, когда воздух зябок, в саду туман, а прекрасная дама, не торопясь одеться, снует по комнате, собирая завтрак с зеленым чаем и тофу. Когда знаешь, что она все отдаст за то, чтобы просто быть рядом, а тебе от нее вообще ничего не надо.
Как легко уходить, чтобы, может, никогда не вернуться. Или постучать в дверь через пару лет, бросая монетку – ждут - не ждут?
Как радостно шагать по Сейрейтею, когда некуда спешить, потому что еще раннее утро, а тайчо ждет не раньше полудня, и путь твой лежит в академию шинигами.
***
В коридорах толпились студенты, болтали, смеялись, с уважением поглядывая на фукутайчо пятого отряда. Надо присмотреться к выпускникам, чтобы при распределении отобрать лучших, а академии всегда нужны дополнительные преподаватели кидо.
Ленивое раздражение. Улыбка. Раз за разом повторять то, что просто. Опять ошибки. Беспомощность, страх, слабость. Ненавижу слабость, не терплю беспомощности. Улыбаюсь. Показываю, как надо. Еще раз. Снова. Терпеливо улыбаюсь. Представляю, как если бы менос... Улыбка становится веселее. Студенты расслабляются, у них начинает получаться. Смешно. Интересно, почему они так зависят от чужого мнения, так сомневаются в собственных силах? Что это, болезнь? Тогда почему нас, здоровых, так мало? Айзен-тайчо, нас так мало, нам надо держаться вместе. Чтобы не передохнуть со скуки.
Перемена, в саду ― стайки студентов и птичий гомон. Лежать под деревом, запрокинув голову, просто глядя в небо. Ветер, листья, облака, как рябь на воде. Улыбаться.
― Ренджи, ты можешь, ― низкий, чуть резкий голос. ― Расслабься, и все получится. Плюнь ты на всех, какая разница, что они думают? Это их проблемы. А ты должен научиться. Все остальное – к меносам.
― Не могу. Когда все смотрят, у меня просто руки опускаются. Особенно если что-то новое. И не выходит. И еще Ичимару этот все время скалится и щурится, ― из-за кустов раздался радостный гогот.
«Кто это, студент с красной лохматой гривой? Мало способностей, зато много гонора. Скучный. Так себя любит, так боится опозориться, что вряд ли чему-то научится и вряд ли поднимется выше десятого места».
― Ну и пусть. Может, ему косички туго заплели. Или у него при таком капитане нет других радостей. А академия – что-то вроде бесплатного цирка. Пожалей, порадуй начальство. Может, оно тебя запомнит и...
Гин чуть приподнял веки.
― Но Рукия, он же СМЕЕТСЯ надо мной.
― И менос с ним. Тебе с ним не жить и не работать, ― она почти кричит, голос звенит от ярости. ― Учит - пусть научит. У ТЕБЯ ЕСТЬ СОБСТВЕННАЯ ЦЕЛЬ, и плевать на все остальное!
А вот это уже интересно. Похоже, у кого-то в голове есть мозги.
― Объясняет-то хоть хорошо?
― Да вроде ничего, только рожа эта. Так и кажется, что съел бы, если бы решил, что мы вкусные.
― Ну так ты не смотри, а слушай. Что проходили-то?
― Белая молния… Бьякураи, блин. Это в принципе невозможно. Наверное, надо месяц мучиться. Сейчас, погоди, у меня записано.
― Как, так, что ли? ― Гин поворачивается на бок и смотрит. Тонкий белый луч срывается с кончика пальца. Та самая девчонка. С первого раза. Все любопытственнее и любопытственнее.
― Давай теперь ты. Представь себе… а потом… нет, ты расслабься, смотри, как я…ну, давай… вот! Отлично, здорово! Теперь понял? Я знала, что у тебя получится! ― оба сияют, словно объелись мороженым.
И какой взгляд… Гин почти завидовал рыжему недотепе. Кто она? Рыжий сказал – Рукия. Да, вот тебе и забыл, кицунэ-сан.
***
Тихая ярость. Банкай не дается, ускользает, как песок сквозь пальцы, хоть бейся головой об стену, хоть ложись и помирай. Тайчо смотрит с ласковой жалостью. Долгие часы тренировок после целого дня возни с бумажками, когда тошнит от одного вида сослуживцев, и надо работать, еще и еще, до кровавого пота, и у тебя нет права на слабость. Шинсо, приятель, что же ты со мной делаешь, падла?
Сам себе противен. Впервые за пару недель идешь вечером по улице Сейрейтея, народ гуляет, в тихом воздухе далеко слышны пьяные песни и смех из казарм восьмого отряда. Главное – не показать, как тебе хреново. Улыбайся. До завтра забудь про неверного друга… гнусного предателя Шинсо. Дай себе один вечер, расслабься.
Напиться, что ли?
Гин прислонился к стене, откинув голову, и замер, обдумывая каждое движение, прокручивая в памяти последние тренировки. Не шевелясь, почти не дыша. Тщательный анализ. Каждую мелочь, взгляд. А вместо этого в голову упорно лезла та девчонка и ее сеанс психотерапии. Вот бы с кем сейчас поговорить.
Может, найти ее? Вот еще, она, наверное, вообще не знает, кто ты такой. А если и знает ― как ты себе это представляешь, фукутайчо, плакаться в жилетку первокурснице? ― улыбка становится натянутой. ― Да и кто ты ей, утешать тебя? ― и незаметно сползает с лица.
― И тогда Хинамори… понимаешь, у нее какой-то странный жутковатый талант к магии, все получается с первого раза. А сама – ну прям божий одуванчик, как ее только взяли в академию: маленькая, смешная.
«Опять эти двое, рыжий из твоей группы и Рукия».
Девчонка кивнула, повернула голову и случайно поймала взгляд Гина. Он вздрогнул, словно на него вылили ведро холодной воды. И не смог отвести глаз, сейчас – совершенно серьезных. И в ее лице что-то изменилось.
― У вас что-то случилось? ― услышав это, рыжий тоже обернулся и вздрогнул. ― Может, вам помочь? ― Но лейтенант уже успел нацепить улыбку, хотя она и вышла несколько кривоватой, будто чужой. Растерянность в фиолетовых глазах.
― Ну что вы, разве что-нибудь может случиться в таком тихом месте, ― Гин тянет слова сильнее обычного, ― и вряд ли вы способны мне помочь, ― чтобы продлить мгновение. ― Но, тем не менее, спасибо на добром слове. Это так исключительно мило с вашей стороны, ― а вот это получилось почти ехидно. Можно радоваться, контроль на месте.
Можно? Радоваться?
Спутник что-то шепчет девчонке на ухо, и ее взгляд становится оценивающим.
― Прошу простить, фукутайчо. Мне не стоило вмешиваться. Хорошего вам вечера.
Они уходят по пыльной улице, а Ичимару так и не может отвести взгляд от ее черного затылка. И как веревкой тянет за ними, и он делает шаг вперед.
― …и тогда Маюри отрубил ей руку ик-спериментальным светящимся супер… банкаем для порубания мелких, нет, средних, нет, крупных меносов… ик-и как скажет… бля… я твой отец, Нему! ― с соседней улицы раздался пьяный гогот.
Усилием воли Гин заставил себя остановиться и закрыл глаза. На фоне век – ее бесшабашный взгляд, белая молния, вырывающаяся из пальца, недоумение, смех, равнодушие и потом – это озабоченное лицо. «У вас что-то случилось?»
«Да, кажется, у меня случилось...»
― Ксо.
***
― Ичимару-фукутайчо, Айзен-тайчо просил вас зайти к нему, как только придете.
Гин сделал резкий поворот в направлении кабинета капитана, и голова тут же отозвалась новым всплеском боли. ― «Да, не надо было столько пить. И такой гадости. Кажется, ближе к полуночи, когда пришло подкрепление из восьмого отряда, в ход пошли жидкость для чистки занпакто и отбеливатель для носков». ― Лейтенант, пошатываясь, отодвинул седзи и попытался выпрямиться и отдать честь:
― Айзен-тайчо, Ичимару-фукутайчо по вашему приказанию прибыл.
― А, Гин, заходи, присаживайся. Мне нужно твое мнение по поводу одного любопытного документа. Докладная записка. Сегодня, во время планового патрулирования с 12 до 2 часов ночи, возникла чрезвычайная ситуация. На территории казарм пятого отряда находились посторонние, а уровень шума значительно превышал допустимый в ночное время суток. На требования патрульных разойтись и прекратить безобразие, ― внимание, Гин, тут, похоже, цитируется дословно, ― лейтенант Ичимару послал патруль вместе со всем готеем на хуй, после чего снял штаны, натянул на голову и стал прыгать по двору, крича, что он великий и ужасный ученый Маюри, ― какой интересный выбор объекта для подражания, не находишь? ― И сейчас всем покажет. ― Хммм. Что покажет, Ичимару? Задницу? ― Что вызвало гнев нетрезвых офицеров одиннадцатого отряда, которые поверили, что перед ними Куротсучи-тайчо, и решили немедленно выяснить отношения с капитаном двенадцатого отряда. Выяснение отношений перешло во всеобщую свалку, из которой без повреждений вышел один лейтенант Ичимару. Остальные участники и патруль, пытавшийся навести порядок, в полном составе доставлены в расположение четвертого отряда с повреждениями различной степени тяжести. Число, подписи. Ваше мнение, фукутайчо.
― Ну… орфография оставляет желать лучшего, стиль немного хромает. Однако, суть изложена верно.
― Замечательно. Единственное, что мне непонятно во всей этой истории – это почему вам взбрело в голову изображать Маюри. Не просветите?
― Скучно было, тайчо. Захотелось попробовать, каково это – быть настоящим ученым.
― Понравилось?
― Как сказать… Ничуть не лучше, чем все остальное.
― То есть, вы все еще скучаете?
― Бывает, тайчо.
― Думаю, у меня найдется, чем вас развлечь, ― Айзен поправил очки и зашелестел бумагами на столе.
Ичимару поклонился и повернулся к выходу.
― В качестве наказания за нарушение общественного спокойствия будете тренироваться на час больше. Каждый день, до тех пор, пока не будет банкая. Тогда поговорим.
***
Сейрейтей гудел ― обсуждали безумное решение главы клана Кучики принять в семью безродную девчонку из Руконгая. Вечерело, измотанный Ичимару тащился из казарм домой, обдумывая дела на завтра.
― Говорят, эта Рукия похожа на его бывшую жену…
― Недолго погоревал, голубок, теперь развеется, ― из-за поворота послышалось хихиканье.
― Вот кому-то везет. Им все, а нам ничего. Я слышал, она горячая штучка.
«Рукия». Дыхание застряло в горле, и только это спасло незадачливых сплетников. Шинсо пока плохо поддавался ментальным командам, одного зверского желания убить было явно недостаточно. А потом включился разум. И стало смешно ― до икоты. «До чего докатился, Гин. Пойди еще, вцепись в глотку Бьякуе. Тогда не только сам смеяться будешь, Айзен-тайчо просто лопнет от хохота».
Капитан – образованный человек, куда там безродному выскочке из Руконгая. Он вечно что-то читает, а любопытный лейтенант подбирает за ним свитки и так коротает бессонные ночи. И потихоньку начинает понимать своего тайчо. Да уж, до недавнего времени Айзен был единственным, с кем не было скучно. Пока не появилась та девчонка. Рукия. Эк тебя зацепило, кицунэ-сан. Пора стряхнуть морок и жить дальше. Сам-то знаешь, чего хочешь?
Пара десятков скользящих шагов – и он на скале Соугьеку. Помедлил, улыбнулся и шагнул с обрыва вниз, так что сердце ухнуло в пятки. И наконец перестало трепыхаться, как муха в патоке. И только у самой земли затормозил и помчался дальше, вглубь темных кварталов Руконгая, туда, где все началось. Где впервые ощутил грызущий голод. Совсем как сейчас.
У небольшого бугорка, который остался от их убежища, подхватив себя под колени и тихонько покачиваясь, сидела Мацумото.
― Привет, ― оглянулась, изумленно вскинула брови. ― Какие люди! И без охраны.
― Шутки у тебя. Накаркаешь… Рад тебя видеть.
Рангику подвинулась и похлопала рядом с собой по траве.
― Давно не виделись. Как жизнь?
― Ползаем помаленьку. У тебя?
― Неплохо. Я уже четвертый офицер.
― Ну, смотри, скоро меня догонишь, ― Гин улыбнулся и приобнял ее за плечи.
― Ага. Ты вечно мчишься куда-то за горизонт, а я ковыляю следом. Смотри, сейчас ты лейтенант, потом будешь капитаном, потом…
― Да, и что потом?
― А потом ты соскучишься и тебе захочется еще выше.
― Выше только звезды.
― Ну так соорудишь себе местечко среди звезд. Ты ведь не сможешь остановиться. У тебя просто не получится. Бешеная лиса, ужас обывателей, кошмар конформистов.
― И объект безнадежной страсти всего Сейрейтея, ― он почувствовал, как напряглись под рукой теплые плечи. ― И бессильной зависти напыщенных идиотов. Вроде Маюри.
― Не дразни его, пожалей, ― Рангику встряхнулась и лукаво посмотрела в прищуренные глаза.
― Добрая ты… Знаешь, а я не умею. Просто не знаю, как это делается, ― Гин сел поудобнее и запустил пальцы ее роскошную гриву. ― На самом деле, это удобно. Полная ясность рассудка и никаких иллюзий. Я и себя-то не жалею.
― Хмм… Тебя нельзя жалеть. Только любить или ненавидеть, и все – до пьяных холлоу в глазах, до визга и рыданий в подушку.
«Эх, подруга дорогая. Кажется, тут-то ты и дала маху. Есть одна… сидит сейчас в гостиной Кучики, и плевать ей на всех кицунэ мира» ― Гин помотал головой, отгоняя вредные мысли, сорвал и прикусил травинку. Пожевал, задумчиво глядя в розовеющее небо. Темные на фоне заката облака наползали на солнце с неумолимостью танковых клиньев, а ветер играючи гнал их прочь, не давая собраться для решительного броска. У солнца неплохие союзники. Ветер силен и неуловим, и сила его до времени скрыта. Учись, кицунэ-сан.
Рангику потянулась, потерлась щекой и положила голову ему на плечо, открывая великолепный обзор на персиковую в закатном солнце кожу в вырезе косодэ. Провести пальцем вдоль странной цепочки, про которую она никому не рассказывает, вниз, где она теряется в глубокой ложбинке. Наклониться и повторить этот путь губами, еле касаясь, словно кистью для туши или крылом бабочки, потереться носом о шею, прочертить двойную дорожку – носом и языком – от шеи к груди, услышать тихий резкий вздох. Улыбнуться.
Грудь Рангику поднимается и опадает, будто хочет убежать. Поймать ее, слегка сдавить, покружить большим пальцем вокруг соска, нажать и опять покружить, и еще раз. В награду получить долгий хрипловатый стон, от которого кружится голова, и вся кровь отливает вниз.
Солнце падает за горизонт, прощальный порыв ветра будто тушит свет, а воздух наполняется звоном цикад.
Рангику проводит языком по губам, забирается пальцами в серебристые волосы, осторожно тянет, постепенно усиливая нажим. «О, давай, давай еще, чтобы выдрать с корнем ненужные мысли».
Второй рукой высвободить другую грудь. Это просто, она как будто сама ложится в ладонь. Прижаться щекой, обвести сосок, подуть и покрутить языком. Лизнуть, прислушиваясь к дыханию над головой, да, да, давай, попроси меня. Ты можешь, я знаю, давай, буду дразнить, пока не скажешь. Чего хочешь. От меня. Ну. Давай. Рангику. Девочка моя, сука, давай, скажи, я же слышу, как ты дышишь. Прикусить сосок, втянуть в рот, выпустить. Языком ― влажную дорожку к другой груди, плавно, неторопливо, а пальцы обеих рук продолжают чуть более жестокую игру с сосками. Покрутить в пальцах, сжать, сдавить, погладить. Мацумото отчаянно выгибается, пытаясь прижаться бедрами. Нет, зарыться лицом в грудь, втянуть носом ее пряный запах, провести языком вверх, покружить в ямке между ключиц, прикусить кожу на шее. Чуть касаясь губами, поцеловать в уголок рта. Посмотреть в глаза.
― Гин, давай.
― Что? ― хитрющая улыбка.
― Ты знаешь, что, ― она резко дергает пояс и легко освобождается от одежды. Да, есть на что посмотреть, даже при свете звезд.
― Нееет, не знаю, ― тянет он по-детски капризно. Пусть она скажет.
― Блин, Гин, будь так любезен, сними штаны и трахни меня, зараза.
― С удовольствием, ― почему от этих слов совершенно сносит крышу? Маленькая победа? А для полноты ощущений ему так нужна победа над партнером? И больше никаких мыслей, и гул в ушах, и губы, и можно уступить, когда ее язык осторожно проникает в рот. Впустить, лизнуть, погладить, резкое движение – и уже ты обводишь языком ее губы, медленно, дразня, втягиваешь в рот нижнюю. Прикусить, помотать головой, отпустить и впиться губами в ее рот, и уже нет сил терпеть, и не хватает воздуха. Одной рукой рвануть пояс, почувствовать, как ее колени обхватывают бедра, закрыть глаза. Беззвучно прошептать «Рукия» в податливый рот, и не смотреть, ни за что не смотреть, голубые глаза… не тот цвет… «не думать, не думать, нет – нет – блядь – нет» ― как рэп-мантра, задающая ритм. Закусить губу, чтобы не выкрикнуть вслух, когда уже не сможешь сдержаться. И ткнуться головой в изгиб шеи.
― «Ты прекрасна, возлюбленная моя»… ― «Никогда больше, слышишь? Ты–никогда–больше–к ней–не–прикоснешься, гад, извращенец, сука, у тебя, дурака, совсем мозги набекрень».
― Ги-ин, ― тихий, такой уютный голос, рука в волосах. И откуда эта жалость к себе? Кажется, посмотришь в зеркало – потянет блевать. ― Я… ― «Быстро, ну, говори что-нибудь, не дай ей это сказать»…
― Рангиииику, солнышко, стоит ли валяться в траве с голой задницей в такой чудный вечер? Сыграем… в шунпо-салки. Отсюда и до твоих казарм. Кто проиграет, с того пузырь. Ну как? ― лукавая улыбка.
Неожиданно прямой взгляд, кивок, и она начинает одеваться. На Мацумото приятно смотреть – движения неторопливы, точны и изящны: сильная, уверенная в себе, роскошная женщина. С очень умными и грустными глазами. «Сволочь ты, Гин».
― Окей, пузырь ― с тебя, ― ее улыбка получилась почти веселой. ― Будь здоров, кицунэ-сан. Не сломай шею.
На шунпо Мацумото стоило посмотреть. Если гоняться всерьез, еще неизвестно, кто победит.
***
― Рангику-сан, а Рангику-сан, ― ворота казармы подпирал лысый громила с подведенными глазами. ― С-сегодня Кучики празднуют поп-полнение. П-пойдем, выпьем?
― Вдвоем, что ли?
― Не, н-нас много, ― он сделал широкий жест, и из тени выступили три фигуры. ― Будет весело! ― Иба-сан, красавчик Кайен и еще какой-то милый мальчик с перьями на ресницах. ― Это наш Юмичика, прошу любить и жаловать.
― Ладно, пошли. Все равно делать нечего, а настроение – хоть вой.
― Вот и повоем вместе. На луну.
Поместье Кучики было не узнать: повсюду гирлянды разноцветных фонариков и толпы подвыпивших шинигами. Иккаку пытался петь, вяло отбиваясь от любвеобильного Юмичики. Рангику прокралась вглубь сада и перешла ручей по маленькому мостику. Дальше были сплошные заросли, где можно свернуться клубочком у ствола криптомерии, подхватить себя под коленки и как следует пожалеть. Вот только глупо это – жалеть себя.
― «Без крышки гроб его несли, скок-скок со всех ног. ― Смешно и бессмысленно. ― ручьями слезы в гроб текли. прощай, мой голубок». ― Знала, на что идешь, вот только все эти годы надеялась на чудо, на то, что нужна ему, а он почему-то молчит, скрывает. Вот дурочка. Потом думала, что ему вообще никто не нужен ― лисья натура, и радовалась крохам с барского стола. Но сегодня что-то было не так. Странная нежность этих ласковых рук. В последний раз? Как будто не с тобой. Обхватить лицо руками. Неужели кто-то достучался? Раскачиваясь в такт мыслям. Не хочу так. Все, хватит. Надо. Как-то. Жить. Дальше. Я не позволю. Больше. Себя. Мучить. И где-то в глубине ехидный голосок: сама-то веришь? Нет, не верю. Только, кажется, он больше не придет.
«Ты прекрасна, возлюбленная моя»… Какая чушь.
Из-под пальцев текли слезы, затекали в рукава. Будет мокро и противно. Ну и черт с ним. А что-то внутри кричит, что хватит себя жалеть, это ничего не даст, кроме головной боли назавтра, хуже похмелья. Завалиться на кучу опавшей хвои и беззвучно оплакивать… бессмысленно потраченное время? Глупость? Любовь? Какая разница? И заснуть, проспать до серо-розового рассвета, когда волосы и рукава влажны от росы, тело закоченело и не слушается, и проснуться от звука шагов по мосту через ручей.
― Не грусти, Рукия, все просто замечательно. У тебя теперь есть семья.
― Какая семья, Ренджи? Это дом с привидениями, из которых самые живые косятся на меня, а главный похож на мороженую рыбу.
Двое захихикали.
― Ну, ты же справишься, как всегда, ― завистливый вздох. ― Просто… ты не умеешь сдаваться. Может, сначала будет трудно, но мы видали и не такое. Ты тут вообще круче всех.
― Ууу… сколько слов. Не надо, Ренджи, я и так знаю, что все утрясется… как-нибудь. Просто надеялась, наверное, идиотка... еще только разреветься не хватало. Глупо. Больше вообще не буду надеяться, никогда. Ненавижу слабость.
В криптомериях орали птицы, звенел ручей, почти заглушая тихий разговор. Двое почти исчезли за деревьями. Рангику промассировала затекшие руки и ноги и медленно встала; подслушанное как будто поставило точку после вчерашних размышлений: надо просто жить дальше. Уже казалось, что получать удовольствие от самой жизни, не ожидая подачек, но радуясь подаркам – не так уж трудно.
***
Мацумото и след простыл, а Гин все лежал на куче одежды, раскинув руки и глядя вверх. Цвет неба постепенно менялся от серо-синего к бархатно-черному, а из-за дальних домов показался узенький месяц. Теплый ветерок трогал разгоряченное тело.
Чертова девчонка. Кучики Рукия. Пустое место. А сердце дрожащей птицей пикирует куда-то вниз, и мысли только о ней, стоит закрыть глаза… и никаких звезд… И похабное воображение невесть с чего услужливо рисует фантастические картины из жизни семейства Кучики. Спешите видеть! Потное совокупление при свете фонариков.
Пальцы Бьякуи жадно лезут в вырез домашнего кимоно, шепот:
― Ты так похожа на нее…
Девчонка молчит, почему-то никак не удается представить себе ее ответ, только смотрит глазищами и опускается на футон. А проворные капитанские пальцы уже скользят вверх по ноге и раздвигают…
«Возьми себя в руки, расслабься, дыши, дыши же. Посмешище». ― Рука сжимает член. Ай-ай-ай, только извращенец может возбудиться от такой мерзости. Да, извращенец, и да, мерзко, а что делать? Дыхание застряло в горле, и ты же только что с Мацумото, и небо, месяц, тонкий, как твоя улыбка, и нет никакой улыбки, только закушенная губа и плавные движения.
…полы кимоно… Полуприкрытые глаза Кучики темнеют. Из-под складок одежды и рассыпавшихся волос видны только ее глаза. Без выражения.
И снова звезды, и руке мокро и липко, и разбирает истерический смех. Эротическая фантазия, блин. Я безумен только при северо-восточном ветре… Ладно, весь Готэй считает тебя странным и обходит за два квартала, но когда сам… плохи твои дела, серебристый лис. Совсем никуда.
Вытереть руку о траву, выдранным пучком очистить грудь и живот, вдохнуть терпкий запах земли, который всегда сильнее ночью. И лежать, раскинувшись, глядя в небо. И нет никаких мыслей, и тебя тоже нет: есть только небо и ветер, звезды почти незаметно движутся, ссыпаются куда-то за край земли, и месяц уходит за горизонт. Проснуться перед рассветом от того, что холодно. Натянуть одежду и в сотню прыжков добраться до казарм. Новый день – новые песни.
***
― Тебя можно поздравить, Ичимару? ― Айзен-сама, сама забота и внимание. ― С банкаем? ― Вот только почему чувствуешь себя мухой на булавке?
― Да, тайчо, - сегодня в улыбке Гина чуть больше радости. Или самодовольства?
― Прекрасно. Это открывает новые возможности. Твоя деятельность в академии… полезна. Мне нужна информация о студентах, отправляющихся на грунт.
― Моя группа идет через три дня. Что надо сделать? ― Что вы задумали на этот раз, тайчо?
― Выясни детали: место, время, точный состав группы, и устрой так, чтобы мы первыми получали информацию о любых неожиданностях.
― Будет сделано, капитан. Я с ними не иду, но постараюсь устроить дежурство в пункте связи.
― Прекрасно. С тобой приятно иметь дело. Информация нужна не позднее чем завтра.
***
Вечер, за окном перекликаются патрули.
По столу расплывается вонючая лужа дешевого сакэ, Ичимару задумчиво рисует палочками по рассыпанному мокрому рису. Рогатая рожа холлоу. Когтистая лапа. Четыре фигурки, спина к спине. Резким движением стирает все и делает несколько больших глотков из бутылки. Кладет голову на руку и будто засыпает.
Перед глазами мелькают сегодняшние картинки. Трупы. Дикие глаза рыжего дружка Рукии. Белобрысый парень в истерике кричит, что не хочет умирать. Глупец. Кто же хочет. Только надо это скрывать, тща-ательно. Так-то вот. Тайчо, конечно, велик в своей мудрости, ками ему судья и его экспериментам, но почему-то сейчас, ночью, после всего, хочется сидеть в одиночестве, надираться гадостью и думать. ― Что с тобой, кицуне-сан? ― Почему, увидев в заварушке рыжего недотепу, дружка Рукии, захотелось наплевать на приказы и кинуться на помощь, и одновременно стоять и смотреть, как его порвут в мелкие клочья? А еще очень интересно, откуда взялись эти странные твари. Есть кое-какие мыслишки.
Еще глоток мерзкого пойла: томление духа лучше всего лечится некачественными напитками. ― Айзен-сама, что же это вы такое затеяли?
Сладко… спать мордой в тарелку. Дивно… просыпаться с дикой головной болью и ощущением, что поужинал из ближайшего сортира. Все лучше, чем запоздалый приход сознания и возвращение этих странных мыслей. Крепись, бродяга, бывало и похуже. Как-нибудь прорвемся. И тогда…
Новый день. Работа до седьмого пота.
Тихая ярость. С улыбкой.
***
продолжение в комментах.
бета: IQ-sublimation
пейринг: Гин/Рангику, Кира/Гин
рейтинг: R
жанр:
дисклеймер: персонажи принадлежат сами знаете кому, а история - мне.
предупреждения:
1. фик абсолютно каноничен, но предлагает весьма нетрадиционное объяснение некоторым событиям первого арка. слабонервных просьба не читать.
2. смесь высоко?рейтингового гета и слэша.
3. этакий странный, но happy end.
по заявке orocchan (в основном в части главного персонажа и жанра),
которая хотела много разного, а 2) Хочу:
Айзен/Улькиорра
Айзен/Бьякуя
Гин/Улькиорра
Гин/Гримджо
Укитаке/Бьякуя
Кёраку/Бьякуя
Ишшин/капитан Готея 13
Также фики с персонажами: капитаны Готея 13 (без геронтофилии, зоофилии и Маюри), шайка-лейка Айзена, вайзарды и вторая арка манги. Не хочу баунтов и пейрингов с Орихиме и Хинамори.
Авторский фик, любой рейтинг, джен, слэш (тройнички туда же). Жанры: юмор, ангст (но не беспросветный, без смертей героев), драма, саспенс, романтика, можно ПВП, АУ.
предложенный фик является, скорее, приквелом к заказу, и в основном реализует части заявки, выделенные жирным.
читать дальше
Лекарство от скуки
Тонкие пальцы скользят по лезвию Шинсо, серые пряди скрывают щелки глаз, и кажется, что под рукой не сталь, а блестящие черные волосы. Отвести непослушную прядь, заглянуть в глаза, увидеть улыбку, которая только тебе. Мечтай, кицуне-сан.
***
Часть 1. Лейтенант.
Cherchez la Femme
Плановый визит в академию шинигами: солнце в зените, жара, скука, на плацу две шеренги новичков и девчонка, остолбеневшая при виде капитана.
― Хинамори-сан ― забавное существо, а, Ичимару?
― Все-то вам ведомо, Айзен-тайчо.
― Тебя что-то смущает, Ичимару?
― Не люблю слепого обожания. Мыльный пузырь восхищения. Пустота. Оболочка. Скучно.
― Фукутайчо привлекают упрямцы, ― улыбка капитана на секунду потеряла обычную мягкость, глаза блеснули из-под очков. ― Ладно, к делу. К завтрашнему дню составь график патрулирования и список тех, кто идет на грунт. Отправлять парами, чтобы новички учились у старших. И рапорт о сегодняшнем посещении академии. Особо отметь, кто из ближайшего выпуска идет в пятый.
Урок закончился. Шеренга рассыпалась на группки перешептывающихся студентов, а от дверей академии неслась маленькая фигурка в красных хакама. Чуть не врезавшись в Айзена, в последнюю секунду отскочив от белой хаори, задела плечом лейтенанта и отлетела в сторону. Гин машинально протянул руку и подхватил девчонку. Черные волосы, длинная прядь челки, наискосок пересекающая лоб. Интересно, она не мешает смотреть? Легкая фигурка, задорные глаза, огромные, в пол-лица. По-мальчишески ухмыльнулась, сквозь зубы бросила извинение и понеслась дальше, встала перед огромным рыжим студентом и о чем-то заговорила, быстро, взахлеб. У детины вытянулось лицо, он задумчиво потер лоб, потом улыбнулся, кивнул, что-то возразил, и они быстро пошли прочь. А она даже не оглянулась.
Улыбайся. Хорошо, что нельзя проследить твой взгляд. Улыбайся, фукутайчо.
***
Любопытство сгубило кошку.
Похоже, ей плевать на всех капитанов и лейтенантов вместе взятых: новичок последнего набора, середнячок младшей группы, ничего особенного. Тебе-то какое дело? Плюнь, забудь. Да, как бы не так. День, два, неделя ― нет-нет, да и всплывет в памяти бесшабашная улыбка, равнодушный взгляд вскользь, вежливое гомен-на. И это все?
Дождь шел не переставая уже третью неделю, а звуки и запахи мокрого сада все еще кружили голову. Ичимару задумчиво выводил иероглифы в платежной ведомости и тихонько хихикал над собой. Закончив с бухгалтерией, не глядя сунул лист в папку, взял новый и в несколько штрихов набросал весьма похожий портрет любимого капитана в очках и белой хаори, с достоинством… торчащим аж до подбородка. Нарисованный Айзен томно щурился и нежно облизывал собственный член. – Чтоб я так жил! - В завершение дотошный лейтенант изобразил в уголке подобающее случаю непристойное хайку в стиле сосё* и прилепил портрет на стену.
Зачем так искусно
Губами ласкаешь коралл?
О бездна блаженства!**
Отошел и полюбовался.
О любопытстве фукутайчо пятого отряда ходили легенды, оно было любимой чертой характера, страстью и предметом тайной гордости. И вот впервые любопытство заметно осложняло жизнь постоянным зудом, девчонка из академии постоянно маячила где-то в уголке сознания. Ухмылялась, отворачивалась и уходила.
Обхохочешься. Ходячая загадка Сейрейтея, редкий зверь Ичимару Гин, давно привыкший к назойливому интересу, к тому, что заглядывают в глаза, ловят каждое слово. Им восхищались, его ненавидели, опасались, о нем шептались по углам, за ним наблюдали. Следили. Это весьма эффективно отвлекало всеобщее внимание от капитана и его странных проектов, но страсть толпы – такая тоска. ― А если бы не глазели, было бы веселее? ― Вокруг – сплошное убожество. ― А что тебе нужно? Вызов? Ровня? ― Рангику, конечно, личность, но она влюблена, доступна, страдает, значит, неинтересна. Если бы еще вспомнить, когда был у нее в последний раз. ― А если не врать себе… зачем же врать себе? То – да. Вызов, ровня. ― Проще не бывает. Лекарство от скуки.
***
― Привет, Ичимару-фукутайчо-доно. Так задумались, что старых друзей не замечаете?
Залитая солнцем улица меж двух белых стен. Коньки черепичных крыш, резкие тени, воздух прозрачен как стекло. Прохладный ветерок доносит виртуозный мат Зараки Кенпачи и задорное чириканье Ячиру.
― Приветствую, Рангику-сан. Как жизнь? ― дежурная улыбка до ушей, ехидный тон; как кстати: на ловца и зверь. Менос с ней, с той девчонкой, наверняка такая же пустышка, как все. Чертово любопытство. Надо отвлечься, это уже ни в какие ворота не лезет. Утро вечера мудренее. ― Гомен-на, ворон считал, не заметил. Не пригласите на рюмочку чаю?
Отдаленный грохот рушащейся стены, тревожное карканье и шум крыльев.
― Гин, хватит паясничать. Приходи сегодня… В общем, приходи, ― а в глазах тоска. И жаль ее, и зло берет: страдает, и даже не пытается скрыть, что страдает-то из-за тебя, падла.
«Мацумото, ну что ты меня мучаешь? Я что, слепой? Не вижу, как тебе плохо? Мне, что ли, лучше всех? Чем меньше будешь страдать, тем дольше я смогу тебя выносить ― прежде чем сдохну, сбегу, забьюсь в нору и буду отговариваться срочными делами, миссиями, неотложными поручениями или просто поворачиваться и уходить».
― Отлично. С меня – еда, цветы и свечи, с тебя ― пузырь отравы.
― Кого хороним, злыдень?
― Ай-ай-ай, вредная хризантема, вам ли думать о смерти, вам ли молча страдать? ― в каждой шутке есть доля...
― Ты когда-нибудь вырастешь?
― А может, «я от жизни смертельно устал» и медленно впадаю в детство в смертельной скуке бытия? ― Гин картинно нагибается и целует даме руку.
Мацумото крутит пальцем у виска и уходит в направлении недавнего шума.
Оставшись один, Ичимару ухмыляется, чешет в затылке и прислоняется спиной к стене. «Правду говорить легко и приятно». Только сегодня его гложет вовсе не скука, а неуместное любопытство. Ах, как некстати его интерес к людям вышел за рамки злых шуток и не слишком гуманных экспериментов.
***
― Наливай! ― Гин, улыбаясь, полулежит на столе, тонкие пальцы запутались в серебристых волосах.
Почему они до сих пор по традиции пьют всякую дрянь, чем гаже, тем лучше? Или это дань руконгайскому детству?
Стены полупустой комнаты тонут в темноте, один маленький светильник не справляется с наступлением ночи; Мацумото выгибает бровь и берет тяжелую бутыль. То есть, когда-то бывшую тяжелой. Сейчас ее можно поднять почти без усилий. Разливает остатки вонючей жидкости по глиняным кружкам, швыряет бутыль в угол и кладет подбородок на руки, глядя прямо перед собой. Взгляд мечтательный, из него почти исчезли тяжесть и грусть. Улыбка без горестного осадка ― легкая и чуть отстраненная. Простая. Такую тебя я почти хочу. Чтобы утром просто улыбнуться и сбежать до следующего раза, и никаких «за что ты со мной так, я же… и сердце на рукаве».
― В последнее время ты напряжен и как будто не слишком весел.
― Все-то ты видишь.
― Ага, у тебя изменилась линия плеч. Что-то случилось?
― Когда случится ― тебе сообщат.
― Очень смешно. Впал в немилость? О Шинсо поцарапался, когда консервы открывал ― ночью, под подушкой, тайком от капитана? А может, влюбился? ― в глазах блеснула привычная боль и скрылась за лукавой усмешкой.
― Спаси нас боже от такой напасти. Грех любопытства хуже мук любви.
― Поэт и воин, ― улыбка сползла с приоткрытых губ. Отводя взгляд, Рангику потянулась, ложась грудью на стол, и накрыла ладонью его руку. Чуть касаясь, провела вверх по запястью и дальше, забираясь в рукав. По спине пробежала дрожь, перехватило дыхание, Гин инстинктивно приподнял и вытянул пальцы. Рука Мацумото опять скользнула по ладони, заставляя расслабиться. Невыносимо медленно двигаясь вниз, вдоль... пальцев, чуть сжимая, поглаживая. Голова стала восхитительно легкой. Захотелось перехватить игру. Выиграть. Хищная натура. Сколько недель у него никого не было? Высшая воинская доблесть – гребаное воздержание? Чушь собачья.
Мягко поймать ее руку, чуть сжать ладонями, так же медленно, мягко, тягуче провести вдоль пальцев и подняться выше, приподнимая рукав, скользя всей рукой, кожа к коже. Кровь стучит в висках. Поднести ее ладонь ко рту, потереться губами, лизнуть, прикусить, сильнее, соскальзывая, подушечки пальцев, одну за другой. Услышать резкий хрипловатый вдох, улыбнуться, перевернуть руку, демонстративно запечатлеть на ладони псевдо-целомудренный поцелуй – согревая губами, дыханием ― чуть дольше, чем дозволяют приличия. Такой нарочито невинный жест возбуждает сильнее прямого вызова. Почти просьба. Почти обещание. И неожиданно резкий взгляд из-под серой челки, как выпад Шинсо. Теперь встать, не выпуская ее руки, потянуть за собой, и до утра уже можно ни о чем не думать.
Ему снились любопытные фиолетовые глаза. Он улыбался. И рука на щеке сперва казалась продолжением сна. А потом он проснулся, чтобы увидеть, совсем близко, ласковые бледно-голубые. И его улыбка почти не изменилась.
***
Как чудесно утреннее чаепитие после жаркой ночи, когда воздух зябок, в саду туман, а прекрасная дама, не торопясь одеться, снует по комнате, собирая завтрак с зеленым чаем и тофу. Когда знаешь, что она все отдаст за то, чтобы просто быть рядом, а тебе от нее вообще ничего не надо.
Как легко уходить, чтобы, может, никогда не вернуться. Или постучать в дверь через пару лет, бросая монетку – ждут - не ждут?
Как радостно шагать по Сейрейтею, когда некуда спешить, потому что еще раннее утро, а тайчо ждет не раньше полудня, и путь твой лежит в академию шинигами.
***
Quidquid discis, tibi discis***
В коридорах толпились студенты, болтали, смеялись, с уважением поглядывая на фукутайчо пятого отряда. Надо присмотреться к выпускникам, чтобы при распределении отобрать лучших, а академии всегда нужны дополнительные преподаватели кидо.
Ленивое раздражение. Улыбка. Раз за разом повторять то, что просто. Опять ошибки. Беспомощность, страх, слабость. Ненавижу слабость, не терплю беспомощности. Улыбаюсь. Показываю, как надо. Еще раз. Снова. Терпеливо улыбаюсь. Представляю, как если бы менос... Улыбка становится веселее. Студенты расслабляются, у них начинает получаться. Смешно. Интересно, почему они так зависят от чужого мнения, так сомневаются в собственных силах? Что это, болезнь? Тогда почему нас, здоровых, так мало? Айзен-тайчо, нас так мало, нам надо держаться вместе. Чтобы не передохнуть со скуки.
Перемена, в саду ― стайки студентов и птичий гомон. Лежать под деревом, запрокинув голову, просто глядя в небо. Ветер, листья, облака, как рябь на воде. Улыбаться.
― Ренджи, ты можешь, ― низкий, чуть резкий голос. ― Расслабься, и все получится. Плюнь ты на всех, какая разница, что они думают? Это их проблемы. А ты должен научиться. Все остальное – к меносам.
― Не могу. Когда все смотрят, у меня просто руки опускаются. Особенно если что-то новое. И не выходит. И еще Ичимару этот все время скалится и щурится, ― из-за кустов раздался радостный гогот.
«Кто это, студент с красной лохматой гривой? Мало способностей, зато много гонора. Скучный. Так себя любит, так боится опозориться, что вряд ли чему-то научится и вряд ли поднимется выше десятого места».
― Ну и пусть. Может, ему косички туго заплели. Или у него при таком капитане нет других радостей. А академия – что-то вроде бесплатного цирка. Пожалей, порадуй начальство. Может, оно тебя запомнит и...
Гин чуть приподнял веки.
― Но Рукия, он же СМЕЕТСЯ надо мной.
― И менос с ним. Тебе с ним не жить и не работать, ― она почти кричит, голос звенит от ярости. ― Учит - пусть научит. У ТЕБЯ ЕСТЬ СОБСТВЕННАЯ ЦЕЛЬ, и плевать на все остальное!
А вот это уже интересно. Похоже, у кого-то в голове есть мозги.
― Объясняет-то хоть хорошо?
― Да вроде ничего, только рожа эта. Так и кажется, что съел бы, если бы решил, что мы вкусные.
― Ну так ты не смотри, а слушай. Что проходили-то?
― Белая молния… Бьякураи, блин. Это в принципе невозможно. Наверное, надо месяц мучиться. Сейчас, погоди, у меня записано.
― Как, так, что ли? ― Гин поворачивается на бок и смотрит. Тонкий белый луч срывается с кончика пальца. Та самая девчонка. С первого раза. Все любопытственнее и любопытственнее.
― Давай теперь ты. Представь себе… а потом… нет, ты расслабься, смотри, как я…ну, давай… вот! Отлично, здорово! Теперь понял? Я знала, что у тебя получится! ― оба сияют, словно объелись мороженым.
И какой взгляд… Гин почти завидовал рыжему недотепе. Кто она? Рыжий сказал – Рукия. Да, вот тебе и забыл, кицунэ-сан.
***
Тихая ярость. Банкай не дается, ускользает, как песок сквозь пальцы, хоть бейся головой об стену, хоть ложись и помирай. Тайчо смотрит с ласковой жалостью. Долгие часы тренировок после целого дня возни с бумажками, когда тошнит от одного вида сослуживцев, и надо работать, еще и еще, до кровавого пота, и у тебя нет права на слабость. Шинсо, приятель, что же ты со мной делаешь, падла?
Сам себе противен. Впервые за пару недель идешь вечером по улице Сейрейтея, народ гуляет, в тихом воздухе далеко слышны пьяные песни и смех из казарм восьмого отряда. Главное – не показать, как тебе хреново. Улыбайся. До завтра забудь про неверного друга… гнусного предателя Шинсо. Дай себе один вечер, расслабься.
Напиться, что ли?
Гин прислонился к стене, откинув голову, и замер, обдумывая каждое движение, прокручивая в памяти последние тренировки. Не шевелясь, почти не дыша. Тщательный анализ. Каждую мелочь, взгляд. А вместо этого в голову упорно лезла та девчонка и ее сеанс психотерапии. Вот бы с кем сейчас поговорить.
Может, найти ее? Вот еще, она, наверное, вообще не знает, кто ты такой. А если и знает ― как ты себе это представляешь, фукутайчо, плакаться в жилетку первокурснице? ― улыбка становится натянутой. ― Да и кто ты ей, утешать тебя? ― и незаметно сползает с лица.
― И тогда Хинамори… понимаешь, у нее какой-то странный жутковатый талант к магии, все получается с первого раза. А сама – ну прям божий одуванчик, как ее только взяли в академию: маленькая, смешная.
«Опять эти двое, рыжий из твоей группы и Рукия».
Девчонка кивнула, повернула голову и случайно поймала взгляд Гина. Он вздрогнул, словно на него вылили ведро холодной воды. И не смог отвести глаз, сейчас – совершенно серьезных. И в ее лице что-то изменилось.
― У вас что-то случилось? ― услышав это, рыжий тоже обернулся и вздрогнул. ― Может, вам помочь? ― Но лейтенант уже успел нацепить улыбку, хотя она и вышла несколько кривоватой, будто чужой. Растерянность в фиолетовых глазах.
― Ну что вы, разве что-нибудь может случиться в таком тихом месте, ― Гин тянет слова сильнее обычного, ― и вряд ли вы способны мне помочь, ― чтобы продлить мгновение. ― Но, тем не менее, спасибо на добром слове. Это так исключительно мило с вашей стороны, ― а вот это получилось почти ехидно. Можно радоваться, контроль на месте.
Можно? Радоваться?
Спутник что-то шепчет девчонке на ухо, и ее взгляд становится оценивающим.
― Прошу простить, фукутайчо. Мне не стоило вмешиваться. Хорошего вам вечера.
Они уходят по пыльной улице, а Ичимару так и не может отвести взгляд от ее черного затылка. И как веревкой тянет за ними, и он делает шаг вперед.
― …и тогда Маюри отрубил ей руку ик-спериментальным светящимся супер… банкаем для порубания мелких, нет, средних, нет, крупных меносов… ик-и как скажет… бля… я твой отец, Нему! ― с соседней улицы раздался пьяный гогот.
Усилием воли Гин заставил себя остановиться и закрыл глаза. На фоне век – ее бесшабашный взгляд, белая молния, вырывающаяся из пальца, недоумение, смех, равнодушие и потом – это озабоченное лицо. «У вас что-то случилось?»
«Да, кажется, у меня случилось...»
― Ксо.
***
― Ичимару-фукутайчо, Айзен-тайчо просил вас зайти к нему, как только придете.
Гин сделал резкий поворот в направлении кабинета капитана, и голова тут же отозвалась новым всплеском боли. ― «Да, не надо было столько пить. И такой гадости. Кажется, ближе к полуночи, когда пришло подкрепление из восьмого отряда, в ход пошли жидкость для чистки занпакто и отбеливатель для носков». ― Лейтенант, пошатываясь, отодвинул седзи и попытался выпрямиться и отдать честь:
― Айзен-тайчо, Ичимару-фукутайчо по вашему приказанию прибыл.
― А, Гин, заходи, присаживайся. Мне нужно твое мнение по поводу одного любопытного документа. Докладная записка. Сегодня, во время планового патрулирования с 12 до 2 часов ночи, возникла чрезвычайная ситуация. На территории казарм пятого отряда находились посторонние, а уровень шума значительно превышал допустимый в ночное время суток. На требования патрульных разойтись и прекратить безобразие, ― внимание, Гин, тут, похоже, цитируется дословно, ― лейтенант Ичимару послал патруль вместе со всем готеем на хуй, после чего снял штаны, натянул на голову и стал прыгать по двору, крича, что он великий и ужасный ученый Маюри, ― какой интересный выбор объекта для подражания, не находишь? ― И сейчас всем покажет. ― Хммм. Что покажет, Ичимару? Задницу? ― Что вызвало гнев нетрезвых офицеров одиннадцатого отряда, которые поверили, что перед ними Куротсучи-тайчо, и решили немедленно выяснить отношения с капитаном двенадцатого отряда. Выяснение отношений перешло во всеобщую свалку, из которой без повреждений вышел один лейтенант Ичимару. Остальные участники и патруль, пытавшийся навести порядок, в полном составе доставлены в расположение четвертого отряда с повреждениями различной степени тяжести. Число, подписи. Ваше мнение, фукутайчо.
― Ну… орфография оставляет желать лучшего, стиль немного хромает. Однако, суть изложена верно.
― Замечательно. Единственное, что мне непонятно во всей этой истории – это почему вам взбрело в голову изображать Маюри. Не просветите?
― Скучно было, тайчо. Захотелось попробовать, каково это – быть настоящим ученым.
― Понравилось?
― Как сказать… Ничуть не лучше, чем все остальное.
― То есть, вы все еще скучаете?
― Бывает, тайчо.
― Думаю, у меня найдется, чем вас развлечь, ― Айзен поправил очки и зашелестел бумагами на столе.
Ичимару поклонился и повернулся к выходу.
― В качестве наказания за нарушение общественного спокойствия будете тренироваться на час больше. Каждый день, до тех пор, пока не будет банкая. Тогда поговорим.
***
Сейрейтей гудел ― обсуждали безумное решение главы клана Кучики принять в семью безродную девчонку из Руконгая. Вечерело, измотанный Ичимару тащился из казарм домой, обдумывая дела на завтра.
― Говорят, эта Рукия похожа на его бывшую жену…
― Недолго погоревал, голубок, теперь развеется, ― из-за поворота послышалось хихиканье.
― Вот кому-то везет. Им все, а нам ничего. Я слышал, она горячая штучка.
«Рукия». Дыхание застряло в горле, и только это спасло незадачливых сплетников. Шинсо пока плохо поддавался ментальным командам, одного зверского желания убить было явно недостаточно. А потом включился разум. И стало смешно ― до икоты. «До чего докатился, Гин. Пойди еще, вцепись в глотку Бьякуе. Тогда не только сам смеяться будешь, Айзен-тайчо просто лопнет от хохота».
Капитан – образованный человек, куда там безродному выскочке из Руконгая. Он вечно что-то читает, а любопытный лейтенант подбирает за ним свитки и так коротает бессонные ночи. И потихоньку начинает понимать своего тайчо. Да уж, до недавнего времени Айзен был единственным, с кем не было скучно. Пока не появилась та девчонка. Рукия. Эк тебя зацепило, кицунэ-сан. Пора стряхнуть морок и жить дальше. Сам-то знаешь, чего хочешь?
Пара десятков скользящих шагов – и он на скале Соугьеку. Помедлил, улыбнулся и шагнул с обрыва вниз, так что сердце ухнуло в пятки. И наконец перестало трепыхаться, как муха в патоке. И только у самой земли затормозил и помчался дальше, вглубь темных кварталов Руконгая, туда, где все началось. Где впервые ощутил грызущий голод. Совсем как сейчас.
У небольшого бугорка, который остался от их убежища, подхватив себя под колени и тихонько покачиваясь, сидела Мацумото.
― Привет, ― оглянулась, изумленно вскинула брови. ― Какие люди! И без охраны.
― Шутки у тебя. Накаркаешь… Рад тебя видеть.
Рангику подвинулась и похлопала рядом с собой по траве.
― Давно не виделись. Как жизнь?
― Ползаем помаленьку. У тебя?
― Неплохо. Я уже четвертый офицер.
― Ну, смотри, скоро меня догонишь, ― Гин улыбнулся и приобнял ее за плечи.
― Ага. Ты вечно мчишься куда-то за горизонт, а я ковыляю следом. Смотри, сейчас ты лейтенант, потом будешь капитаном, потом…
― Да, и что потом?
― А потом ты соскучишься и тебе захочется еще выше.
― Выше только звезды.
― Ну так соорудишь себе местечко среди звезд. Ты ведь не сможешь остановиться. У тебя просто не получится. Бешеная лиса, ужас обывателей, кошмар конформистов.
― И объект безнадежной страсти всего Сейрейтея, ― он почувствовал, как напряглись под рукой теплые плечи. ― И бессильной зависти напыщенных идиотов. Вроде Маюри.
― Не дразни его, пожалей, ― Рангику встряхнулась и лукаво посмотрела в прищуренные глаза.
― Добрая ты… Знаешь, а я не умею. Просто не знаю, как это делается, ― Гин сел поудобнее и запустил пальцы ее роскошную гриву. ― На самом деле, это удобно. Полная ясность рассудка и никаких иллюзий. Я и себя-то не жалею.
― Хмм… Тебя нельзя жалеть. Только любить или ненавидеть, и все – до пьяных холлоу в глазах, до визга и рыданий в подушку.
«Эх, подруга дорогая. Кажется, тут-то ты и дала маху. Есть одна… сидит сейчас в гостиной Кучики, и плевать ей на всех кицунэ мира» ― Гин помотал головой, отгоняя вредные мысли, сорвал и прикусил травинку. Пожевал, задумчиво глядя в розовеющее небо. Темные на фоне заката облака наползали на солнце с неумолимостью танковых клиньев, а ветер играючи гнал их прочь, не давая собраться для решительного броска. У солнца неплохие союзники. Ветер силен и неуловим, и сила его до времени скрыта. Учись, кицунэ-сан.
Рангику потянулась, потерлась щекой и положила голову ему на плечо, открывая великолепный обзор на персиковую в закатном солнце кожу в вырезе косодэ. Провести пальцем вдоль странной цепочки, про которую она никому не рассказывает, вниз, где она теряется в глубокой ложбинке. Наклониться и повторить этот путь губами, еле касаясь, словно кистью для туши или крылом бабочки, потереться носом о шею, прочертить двойную дорожку – носом и языком – от шеи к груди, услышать тихий резкий вздох. Улыбнуться.
Грудь Рангику поднимается и опадает, будто хочет убежать. Поймать ее, слегка сдавить, покружить большим пальцем вокруг соска, нажать и опять покружить, и еще раз. В награду получить долгий хрипловатый стон, от которого кружится голова, и вся кровь отливает вниз.
Солнце падает за горизонт, прощальный порыв ветра будто тушит свет, а воздух наполняется звоном цикад.
Рангику проводит языком по губам, забирается пальцами в серебристые волосы, осторожно тянет, постепенно усиливая нажим. «О, давай, давай еще, чтобы выдрать с корнем ненужные мысли».
Второй рукой высвободить другую грудь. Это просто, она как будто сама ложится в ладонь. Прижаться щекой, обвести сосок, подуть и покрутить языком. Лизнуть, прислушиваясь к дыханию над головой, да, да, давай, попроси меня. Ты можешь, я знаю, давай, буду дразнить, пока не скажешь. Чего хочешь. От меня. Ну. Давай. Рангику. Девочка моя, сука, давай, скажи, я же слышу, как ты дышишь. Прикусить сосок, втянуть в рот, выпустить. Языком ― влажную дорожку к другой груди, плавно, неторопливо, а пальцы обеих рук продолжают чуть более жестокую игру с сосками. Покрутить в пальцах, сжать, сдавить, погладить. Мацумото отчаянно выгибается, пытаясь прижаться бедрами. Нет, зарыться лицом в грудь, втянуть носом ее пряный запах, провести языком вверх, покружить в ямке между ключиц, прикусить кожу на шее. Чуть касаясь губами, поцеловать в уголок рта. Посмотреть в глаза.
― Гин, давай.
― Что? ― хитрющая улыбка.
― Ты знаешь, что, ― она резко дергает пояс и легко освобождается от одежды. Да, есть на что посмотреть, даже при свете звезд.
― Нееет, не знаю, ― тянет он по-детски капризно. Пусть она скажет.
― Блин, Гин, будь так любезен, сними штаны и трахни меня, зараза.
― С удовольствием, ― почему от этих слов совершенно сносит крышу? Маленькая победа? А для полноты ощущений ему так нужна победа над партнером? И больше никаких мыслей, и гул в ушах, и губы, и можно уступить, когда ее язык осторожно проникает в рот. Впустить, лизнуть, погладить, резкое движение – и уже ты обводишь языком ее губы, медленно, дразня, втягиваешь в рот нижнюю. Прикусить, помотать головой, отпустить и впиться губами в ее рот, и уже нет сил терпеть, и не хватает воздуха. Одной рукой рвануть пояс, почувствовать, как ее колени обхватывают бедра, закрыть глаза. Беззвучно прошептать «Рукия» в податливый рот, и не смотреть, ни за что не смотреть, голубые глаза… не тот цвет… «не думать, не думать, нет – нет – блядь – нет» ― как рэп-мантра, задающая ритм. Закусить губу, чтобы не выкрикнуть вслух, когда уже не сможешь сдержаться. И ткнуться головой в изгиб шеи.
― «Ты прекрасна, возлюбленная моя»… ― «Никогда больше, слышишь? Ты–никогда–больше–к ней–не–прикоснешься, гад, извращенец, сука, у тебя, дурака, совсем мозги набекрень».
― Ги-ин, ― тихий, такой уютный голос, рука в волосах. И откуда эта жалость к себе? Кажется, посмотришь в зеркало – потянет блевать. ― Я… ― «Быстро, ну, говори что-нибудь, не дай ей это сказать»…
― Рангиииику, солнышко, стоит ли валяться в траве с голой задницей в такой чудный вечер? Сыграем… в шунпо-салки. Отсюда и до твоих казарм. Кто проиграет, с того пузырь. Ну как? ― лукавая улыбка.
Неожиданно прямой взгляд, кивок, и она начинает одеваться. На Мацумото приятно смотреть – движения неторопливы, точны и изящны: сильная, уверенная в себе, роскошная женщина. С очень умными и грустными глазами. «Сволочь ты, Гин».
― Окей, пузырь ― с тебя, ― ее улыбка получилась почти веселой. ― Будь здоров, кицунэ-сан. Не сломай шею.
На шунпо Мацумото стоило посмотреть. Если гоняться всерьез, еще неизвестно, кто победит.
***
― Рангику-сан, а Рангику-сан, ― ворота казармы подпирал лысый громила с подведенными глазами. ― С-сегодня Кучики празднуют поп-полнение. П-пойдем, выпьем?
― Вдвоем, что ли?
― Не, н-нас много, ― он сделал широкий жест, и из тени выступили три фигуры. ― Будет весело! ― Иба-сан, красавчик Кайен и еще какой-то милый мальчик с перьями на ресницах. ― Это наш Юмичика, прошу любить и жаловать.
― Ладно, пошли. Все равно делать нечего, а настроение – хоть вой.
― Вот и повоем вместе. На луну.
Поместье Кучики было не узнать: повсюду гирлянды разноцветных фонариков и толпы подвыпивших шинигами. Иккаку пытался петь, вяло отбиваясь от любвеобильного Юмичики. Рангику прокралась вглубь сада и перешла ручей по маленькому мостику. Дальше были сплошные заросли, где можно свернуться клубочком у ствола криптомерии, подхватить себя под коленки и как следует пожалеть. Вот только глупо это – жалеть себя.
― «Без крышки гроб его несли, скок-скок со всех ног. ― Смешно и бессмысленно. ― ручьями слезы в гроб текли. прощай, мой голубок». ― Знала, на что идешь, вот только все эти годы надеялась на чудо, на то, что нужна ему, а он почему-то молчит, скрывает. Вот дурочка. Потом думала, что ему вообще никто не нужен ― лисья натура, и радовалась крохам с барского стола. Но сегодня что-то было не так. Странная нежность этих ласковых рук. В последний раз? Как будто не с тобой. Обхватить лицо руками. Неужели кто-то достучался? Раскачиваясь в такт мыслям. Не хочу так. Все, хватит. Надо. Как-то. Жить. Дальше. Я не позволю. Больше. Себя. Мучить. И где-то в глубине ехидный голосок: сама-то веришь? Нет, не верю. Только, кажется, он больше не придет.
«Ты прекрасна, возлюбленная моя»… Какая чушь.
Из-под пальцев текли слезы, затекали в рукава. Будет мокро и противно. Ну и черт с ним. А что-то внутри кричит, что хватит себя жалеть, это ничего не даст, кроме головной боли назавтра, хуже похмелья. Завалиться на кучу опавшей хвои и беззвучно оплакивать… бессмысленно потраченное время? Глупость? Любовь? Какая разница? И заснуть, проспать до серо-розового рассвета, когда волосы и рукава влажны от росы, тело закоченело и не слушается, и проснуться от звука шагов по мосту через ручей.
― Не грусти, Рукия, все просто замечательно. У тебя теперь есть семья.
― Какая семья, Ренджи? Это дом с привидениями, из которых самые живые косятся на меня, а главный похож на мороженую рыбу.
Двое захихикали.
― Ну, ты же справишься, как всегда, ― завистливый вздох. ― Просто… ты не умеешь сдаваться. Может, сначала будет трудно, но мы видали и не такое. Ты тут вообще круче всех.
― Ууу… сколько слов. Не надо, Ренджи, я и так знаю, что все утрясется… как-нибудь. Просто надеялась, наверное, идиотка... еще только разреветься не хватало. Глупо. Больше вообще не буду надеяться, никогда. Ненавижу слабость.
В криптомериях орали птицы, звенел ручей, почти заглушая тихий разговор. Двое почти исчезли за деревьями. Рангику промассировала затекшие руки и ноги и медленно встала; подслушанное как будто поставило точку после вчерашних размышлений: надо просто жить дальше. Уже казалось, что получать удовольствие от самой жизни, не ожидая подачек, но радуясь подаркам – не так уж трудно.
***
Мацумото и след простыл, а Гин все лежал на куче одежды, раскинув руки и глядя вверх. Цвет неба постепенно менялся от серо-синего к бархатно-черному, а из-за дальних домов показался узенький месяц. Теплый ветерок трогал разгоряченное тело.
Чертова девчонка. Кучики Рукия. Пустое место. А сердце дрожащей птицей пикирует куда-то вниз, и мысли только о ней, стоит закрыть глаза… и никаких звезд… И похабное воображение невесть с чего услужливо рисует фантастические картины из жизни семейства Кучики. Спешите видеть! Потное совокупление при свете фонариков.
Пальцы Бьякуи жадно лезут в вырез домашнего кимоно, шепот:
― Ты так похожа на нее…
Девчонка молчит, почему-то никак не удается представить себе ее ответ, только смотрит глазищами и опускается на футон. А проворные капитанские пальцы уже скользят вверх по ноге и раздвигают…
«Возьми себя в руки, расслабься, дыши, дыши же. Посмешище». ― Рука сжимает член. Ай-ай-ай, только извращенец может возбудиться от такой мерзости. Да, извращенец, и да, мерзко, а что делать? Дыхание застряло в горле, и ты же только что с Мацумото, и небо, месяц, тонкий, как твоя улыбка, и нет никакой улыбки, только закушенная губа и плавные движения.
…полы кимоно… Полуприкрытые глаза Кучики темнеют. Из-под складок одежды и рассыпавшихся волос видны только ее глаза. Без выражения.
И снова звезды, и руке мокро и липко, и разбирает истерический смех. Эротическая фантазия, блин. Я безумен только при северо-восточном ветре… Ладно, весь Готэй считает тебя странным и обходит за два квартала, но когда сам… плохи твои дела, серебристый лис. Совсем никуда.
Вытереть руку о траву, выдранным пучком очистить грудь и живот, вдохнуть терпкий запах земли, который всегда сильнее ночью. И лежать, раскинувшись, глядя в небо. И нет никаких мыслей, и тебя тоже нет: есть только небо и ветер, звезды почти незаметно движутся, ссыпаются куда-то за край земли, и месяц уходит за горизонт. Проснуться перед рассветом от того, что холодно. Натянуть одежду и в сотню прыжков добраться до казарм. Новый день – новые песни.
***
― Тебя можно поздравить, Ичимару? ― Айзен-сама, сама забота и внимание. ― С банкаем? ― Вот только почему чувствуешь себя мухой на булавке?
― Да, тайчо, - сегодня в улыбке Гина чуть больше радости. Или самодовольства?
― Прекрасно. Это открывает новые возможности. Твоя деятельность в академии… полезна. Мне нужна информация о студентах, отправляющихся на грунт.
― Моя группа идет через три дня. Что надо сделать? ― Что вы задумали на этот раз, тайчо?
― Выясни детали: место, время, точный состав группы, и устрой так, чтобы мы первыми получали информацию о любых неожиданностях.
― Будет сделано, капитан. Я с ними не иду, но постараюсь устроить дежурство в пункте связи.
― Прекрасно. С тобой приятно иметь дело. Информация нужна не позднее чем завтра.
***
Вечер, за окном перекликаются патрули.
По столу расплывается вонючая лужа дешевого сакэ, Ичимару задумчиво рисует палочками по рассыпанному мокрому рису. Рогатая рожа холлоу. Когтистая лапа. Четыре фигурки, спина к спине. Резким движением стирает все и делает несколько больших глотков из бутылки. Кладет голову на руку и будто засыпает.
Перед глазами мелькают сегодняшние картинки. Трупы. Дикие глаза рыжего дружка Рукии. Белобрысый парень в истерике кричит, что не хочет умирать. Глупец. Кто же хочет. Только надо это скрывать, тща-ательно. Так-то вот. Тайчо, конечно, велик в своей мудрости, ками ему судья и его экспериментам, но почему-то сейчас, ночью, после всего, хочется сидеть в одиночестве, надираться гадостью и думать. ― Что с тобой, кицуне-сан? ― Почему, увидев в заварушке рыжего недотепу, дружка Рукии, захотелось наплевать на приказы и кинуться на помощь, и одновременно стоять и смотреть, как его порвут в мелкие клочья? А еще очень интересно, откуда взялись эти странные твари. Есть кое-какие мыслишки.
Еще глоток мерзкого пойла: томление духа лучше всего лечится некачественными напитками. ― Айзен-сама, что же это вы такое затеяли?
Сладко… спать мордой в тарелку. Дивно… просыпаться с дикой головной болью и ощущением, что поужинал из ближайшего сортира. Все лучше, чем запоздалый приход сознания и возвращение этих странных мыслей. Крепись, бродяга, бывало и похуже. Как-нибудь прорвемся. И тогда…
Новый день. Работа до седьмого пота.
Тихая ярость. С улыбкой.
***
продолжение в комментах.
@темы: Фанфики
-
-
15.03.2007 в 19:11-
-
15.03.2007 в 19:49давай, я тоже люблю бредовые
Aone
спасибо!
я, пока писала, тоже прониклась - мне теперь даже неприятно читать про примитивно злогбного гина. может, пройдет?
-
-
16.03.2007 в 14:28вот уж нечаянная радость
как ребенок - пересмотрела три раза и тащууусь.
вот тут есть, правда, в плохом качестве.
-
-
18.03.2007 в 12:06Здорово.
-
-
21.03.2007 в 00:49"я старый солдат и не знаю слов любви"я плохо формулирую, особенно если меня что-то здорово скребнуло по чувствам, поэтому просто скажу, что я под впечатлением. Понравилось, зацепилось, прогуллось по нервам. И осталось приятным, отдающим сюром послевкусием.и частично повторю то, что говорила у себя на дневнике:
- вот, говорят, не всякое лыко в строку, но каждая приведенная цитата точнехонько ударила в нужное читательское мое место
- мне нравится такой Гин
- мне нравятся их с Рангику диалоги – такая странная…болтовня, когда со смыслом слов что-то происходит, слова то прибавляют, то теряют в весе
- нравится Кира со своими страхами
- нравится Рукия глазами Гина
- я не верю в Гина и Киру, цитирующих диалоги Платона, и в Гина-играющего в психолога, но и это мне тоже нравится.
- фик абсолютно каноничен, сказано в шапке. И это правда. Фик, показывающий канонные эпизоды, блюдущий оригинальный сюжет, и, вместе с тем, ушедший от канона куда-то в область отвлеченного словоплетения. Сейчас по-дурацки выражусь, но он как-то сам-в-себе-каноничен
- если задуматься, мне трудно поверить, что герои действуют именно так, но мне нравится, как они действуют в заданной здесь реальности.
а еще просто страшно хочется поднести Гину Рукию на блюдечке
-
-
21.03.2007 в 05:17спасибо! какой точный отзыв (и тот, что в дневнике - тоже
на самом деле это писалось как нечто синтетически-экспериментальное, со множеством чисто языковых выкрутасов и главной целью, чтобы закладывало уши и впечатление брызгами разлеталось по комнате
зараки рангику бьякуяурахара рассказываетячиру хицугае ренджиуруру на ночь-
-
13.11.2008 в 13:18Спасибо за все.
-
-
13.11.2008 в 17:04спасибо!
про айзена я уже писала и, кажется, все сказала
-
-
13.11.2008 в 21:24А не подскажете ссылку?)
По вашим фикам,кроме отличного прочтения, можно узнать все скрытые мысли героев и со спокойной душой идти на этого персонажа играть в ролевой!)
-
-
14.11.2008 в 03:08все фики по бличу можно найти у меня в дневнике или тут: www.snapetales.com/index.php?auth_id=635 (только надо проскролить до "сказки обо всем"
-
-
29.08.2010 в 01:24-
-
06.09.2010 в 17:49спасибо! здорово, что это еще читают
-
-
07.09.2010 в 11:59-
-
22.12.2012 в 02:11первый раз натыкаюсь на автора
эпик-фик
-
-
05.01.2013 в 09:43